В арбузном сахаре - Ричард Бротиган

19. Разговоры и все, что происходит здесь день за днем. (Работа, туалет, завтрак и обед)

20. Маргарет и та другая девушка, которая гуляла по ночам с фонарем, но никогда не подходила близко.

21. Все наши статуи и места, где мы хороним умерших, так что с ними всегда остается свет, который поднимается из их гробниц.

22. Моя жизнь, прожитая в арбузном сахаре. (Не самая плохая жизнь)

23. Полин. (Это самое приятное. Ты увидишь)

24. И эта двадцать четвертая по счету книга из всех, написанных здесь за 171 год. Месяц назад Чарли сказал мне:

— Похоже, тебе не нравится ваять статуи и вообще что-то делать. Может напишешь книгу? Последняя писалась тридцать пять лет назад. Пора кому-нибудь сочинить новую.

Потом он поскреб затылок и добавил:

— Мой бог, я помню, что ее писали тридцать пять лет назад, но не помню про что она. На лесопилке была.

— Кто ее написал, не знаешь? — спросил я.

— Нет, — сказал он. — Но он был такой же, как ты. У него не было обычного имени.

Я спросил про другие книги, двадцать три предыдущие, и Чарли сказал, что, кажется, одна из них была про сов.

— Точно про сов; еще была книжка про сосновые иголки, очень нудная, и еще одна про Забытые Дела — теория, как они начинались и из чего произошли.

— Мужик, который написал эту книжку, его звали Майк, забрался в Забытые Дела очень далеко. Он прошел, может, сто миль за две недели. Зашел за высокие Кучи, которые видны в ясную погоду. Он говорил, что там дальше есть другие Кучи, еще выше этих.

— Он написал книгу про свой поход. Книга получилась неплохая, гораздо лучше тех, что валяются в Забытых Делах. Те книги вообще ужасные.

— Он говорил, что на несколько дней заблудился и попал в такие штуки, длиной две мили и зеленые. Больше он ничего никогда не говорил, даже в книге не написал. Только сказал, что они длиной две мили и зеленые.

— Его гробница там, около статуи лягушки.

— Я знаю эту гробницу, — сказал я. — У него светлые волосы и комбинезон цвета ржавчины.

— Ага, он и есть, — сказал Чарли.

Закат

Когда я закончил писать, солнце почти садилось, и близилось время обеда в Смертидее.

Я был рад, что увижу Полин, буду есть то, что она приготовила, смотреть на нее за обедом и после обеда тоже. Мы можем пойти погулять — например, вдоль акведука.

Потом, вполне вероятно, мы пойдем ночевать к ней в хижину, или останемся в Смертидее, или вернемся ко мне, если только опять не придет Маргарет, и не станет стучать в дверь.

Солнце садилось за Кучи Забытых Дел. Они виднелись далеко за пределами памяти и горели в закатном солнце.

Нежный сверчок

Я вышел из хижины, остановился на мосту и стал смотреть на реку. Ширина ее три фута. В воде стоят две статуи. Одна из них — моя мать. Она была хорошей женщиной. Я сам вылепил эту скульптуру пять лет назад.

Другая скульптура — сверчок. Я ее не делал. Кто-то другой сваял эту статую давным-давно, еще во времена тигров. Это очень нежная статуя.

Мне нравится мой мост, потому что он сделан из всего сразу: из дерева, далеких камней и мягкого настила из арбузного сахара.

Я шел в Смертидею сквозь долгие ясные сумерки, нависавшие надо мной, словно стены туннеля. Проходя сквозь лес, я потерял Смертидею из виду; деревья пахли прохладой, и сумерки под ними становились еще темнее.

Освещение мостов

Я поднял голову и сквозь сосны увидел вечернюю звезду. Она сияла с неба красным призывным светом — такие у здешних звезд краски. Они всегда такого цвета.

На противоположном конце неба я увидел еще одну звезду, менее величественную, но не менее красивую, чем та, что появилась первой.

Я подошел к настоящему мосту и покинутому мосту. Они пересекают реку рядом друг с другом. В воде прыгала форель. Прыгала форель двадцати дюймов длиной. Я подумал, что это очень красивая рыба. И понял, что долго потом буду ее вспоминать.

Я увидел человека, идущего по дороге. Это был Старый Чак, он шел из Смертидеи зажигать фонари на настоящем мосту и на покинутом мосту. Он шел медленно, потому что он очень старый человек.

Некоторые говорят, что он слишком стар, чтобы освещать мосты, и что ему нужно сидеть в Смертидее и отдыхать. Но Старый Чак очень любит зажигать фонари и гасить их утром.

Старый Чак говорит, что у каждого человека должно быть дело, и что его дело — освещение мостов. Чарли с ним согласен. «Пусть Старый Чак освещает мосты, если ему так хочется. Меньше будет времени на проделки».

Это шутка, потому что Старому Чаку не меньше девяноста лет, раз уж речь зашла об отдыхе, и его проделки вместе с его десятилетиями остаются все дальше в прошлом.

Старый Чак плохо видит, поэтому он разглядел меня только когда оказался перед самым моим носом. Я специально его дожидался.

— Привет, Чак, — сказал я.

— Добрый вечер, — сказал он. — Вот, иду освещать мосты. Как вы поживаете? Вот, иду освещать мосты. Прекрасный вечер, не правда ли?

— Да, — сказал я, — отличный вечер.

Старый Чак подошел к покинутому мосту, достал из кармана комбинезона шестидюймовую спичку и зажег фонарь на том конце моста, который ближе к Смертидее. Покинутый мост стал таким во времена тигров.

Тогда на этом мосту поймали и убили двух тигров, и мост загорелся. Но огонь уничтожил не весь мост, а только часть.

Тела тигров упали в реку, и сейчас еще на дне можно разглядеть их кости, разбросанные среди камней или торчащие то тут то там из песка: мелкие кости, ребра и осколки черепов.

Рядом с костями в реке стоит скульптура. Это статуя человека, которого когда-то давно убили тигры. Никто не знает, кто он был такой.

Мост не стали ремонтировать, и с тех пор это покинутый мост. На обоих его концах есть фонари. Старый Чак зажигает их каждый вечер, хотя некоторые говорят, что он слишком для этого стар.

Настоящий мост целиком сделан из сосны. Это крытый мост, и там темно, как в ухе. Фонари на нем сделаны в форме лиц.

Одно лицо — симпатичного ребенка, другое — лицо форели. Старый Чак зажег эти фонари длинной спичкой, которую он достал из кармана комбинезона.

Фонари на покинутом мосту — тигры.

— Я провожу вас до Смертидеи, — сказал я.

— Нет-нет, — сказал Старый Чак. — Я слишком медленно хожу. Вы опоздаете к обеду.

— Но как же вы? — спросил я.

— Я уже ел. Полин дала мне поесть перед уходом.

— Что сегодня на обед? — спросил я.

— Не скажу, — старый Чак улыбнулся. — Полин велела не говорить, что сегодня на обед, если я встречу вас на дороге. Я обещал.

— Узнаю Полин, — сказал я.

— Я обещал.

Смертидея

Уже почти стемнело, когда я добрался до Смертидеи. Две вечерних звезды сияли теперь рядом друг с дружкой. Маленькая двигалась к большой. Они были очень близко, почти касались краями, потом соединились вместе и стали одной очень большой звездой.

Не знаю, как относиться к таким вещам — справедливо это или нет.

В Смертидее было много огней. Я смотрел на них, пока спускался с лесного холма. Они казались теплыми, добрыми и приветливыми.

Пока я шел к Смертидее, она изменилась. Смертидея такая: постоянно меняется. На этот раз к лучшему. Я поднялся по лестнице на террасу, открыл дверь и вошел.

Я двинулся через гостиную к кухне. Никого не было в комнате, и никто не сидел на кушетках около реки. Обычно народ собирается группами в самой гостиной или под деревьями у камней, но сейчас никого не было ни там, ни там. Множество фонарей горело вдоль реки и среди деревьев. Очень скоро должен был начаться обед.

У противоположного конца гостиной я почувствовал приятные запахи из кухни. Я вышел из комнаты и двинулся по коридору, проходящему под рекой. Я слушал над собой реку — как она течет из гостиной. Звук был очень красивым.

Коридор был сухой, как и все здесь, и я опять почувствовал приятный запах из кухни.

В кухне собрались почти все — то есть все, кто обедает в Смертидее. Чарли с Фредом о чем-то разговаривали. Полин собиралась накрывать на стол. Остальные просто сидели. Она была рада мне.

— Привет, странник, — сказала она.

— Что сегодня на обед? — спросил я.

— Рагу, — сказала она. — Как ты любишь.

— Отлично, — сказал я.

Она ласково улыбнулась мне, и я сел за стол. На Полин было новое платье, и мне очень нравилось смотреть на красивые очертания ее тела.

Впереди на платье был глубокий вырез, и я видел мягкие окружности ее грудей. Я радовался всему вокруг. Платье сладко пахло, потому что было сшито из арбузного сахара.

— Как идет книга? — спросил Чарли.

— Отлично, — сказал я, — просто отлично.

— Надеюсь, ты пишешь не про сосновые иголки, — сказал он.

Полин дала мне тарелку первому. Она поставила передо мной огромную порцию рагу. Все заметили и то, что мне дали обед первому, и размер порции — все заулыбались, потому что поняли, что это значит, и были рады, что все так хорошо складывается.