Славянская музыкальная неделя в Дрездене - Владимир Стасов

Критик газеты «Dresdner Nachrichten» (22 марта) Штарке оказывается еще более понимающим и сочувствующим, хотя, по нынешней моде большинства немецких критиков, понапрасну меряет Бородина на рихардо-вагнеровский аршин. У них нынче главная и величайшая похвала — быть похожим на Вагнера, величайшее осуждение — не быть на него похожим, не следовать его теориям. Бородин ровно ничего не имеет общего с Вагнером, потому что он музыкант слишком национально-русский и самостоятельный, но причисление его к вагнеровскому сонму является, в устах немца, уже изрядным доказательством значения, придаваемого известной долею немцев нашему Бородину. Штарке говорит: «Слышанная у нас в Дрездене, несколько лет тому назад, симфоническая поэма „Средняя Азия“ явилась произведением композитора, выросшего на самостоятельной почве новой славянской музыки. Та же самая печать лежит и на исполненной теперь у нас 2-й симфонии того же автора, Александра Бородина. Эта симфония сочинена, правда, в обычных старых формах и отличается многими оригинальными чертами, но вся наполнена завоеваниями новой музыкальной школы и теориями Рихарда Вагнера. Итак, мы имеем здесь дело с обруселым Вагнером. Две главные темы — мрачная трагическая тема струнных и веселая пышущая жизнью тема духовых — являются непосредственно одна за другою и вступают в бой на жизнь и на смерть. Трагика одерживает верх над лирическими моментами. Эта первая часть симфонии — самая мастерская и самая содержательная, и с нею может сравняться разве только тамошнее andante. Скерцо, полное мозаичных красок, завлекает лишь в некоторых отдельных моментах, а финал — глубоко серьезною тематическою разработкою и своими часто блистательными и утонченными инструментальными эффектами. В общем это есть произведение, которое слушаешь с интересом, хотя душевное настроение и не вполне удовлетворено…»

Наконец, упомянутый мною выше Людвиг Гартман в одной из своих двух статей в «Dresdner Zeitung» (22 марта) говорит: «Бородин от головы до ног русский; он хорошо знал Запад, но глубокими корнями сидел в почве своего отечества. Вторая симфония — замечательное, фантастическое создание, в первой части ее есть даже нечто философски-чудное. Широко задуманная интродукция ступает тяжелыми шагами и заключает в себе что-то рапсодическое. Но уже и здесь является великолепная мелодическая сила в главной теме. Скерцо — настоящий кунстштюк для деревянных духовых инструментов, но до того полон грации и быстрой подвижности, что сильно бы хотелось тотчас его повторить. Также и третья часть увлекла слушателей своею чудною мелодией, вдруг выплывшей вслед за благородной прелюдией арфы. Можно было ожидать, что она вторым разом опять появится в конце. Но это было напрасное ожидание. Вдруг начался финал, без всякого повторения скерцо, хотя он начинается теми же самыми аккордами, какими начинается и кончается скерцо, И у Рубинштейна бывали такие же темы мужицких плясок, но гораздо цивилизованнее. Рубинштейн не был такой суровой натурой, как Бородин. Новая музыкальная Россия уже не добывает себе образование на Западе, как это было у Рубинштейна, а прямо в России. Симфония Бородина, увлекательная своим духом и оригинальностью, а также своею инструментовкою, полною красот, прелестью своих мелодий и необычными ритмами, завоевала себе величайший успех и доставила дирижеру, г. Никодэ, новое торжество…»

Так-то русская музыка и русские композиторы начинают мало-помалу добывать себе также и в Германии то место и почет, которого давно заслуживают. Они займут, конечно, однажды одну из самых блистательных страниц в истории кончающегося теперь XIX века. Пора, наконец.

1895 г.

КОММЕНТАРИИ

«СЛАВЯНСКАЯ МУЗЫКАЛЬНАЯ НЕДЕЛЯ В ДРЕЗДЕНЕ». Опубликовано впервые в 1895 году («Новости и биржевая газета», 31 марта, № 89).

Статья представляет исключительный интерес как четко сформулированная декларация на тему о «национальном» и «народном» в искусстве, что является основным критерием оценки художественных произведений. «Национальное» Стасов понимает не внешне, не только как механическое оперирование фольклорным материалом, а как выявление в творчестве «народного духа», как «способности спускаться в его глубины», «рисовать истинные, подлинные его черты».

О значении «национального» Стасов говорит и в других своих работах: «Национальность — самый великий и самый настоящий родник для каждого настоящего художника», — пишет он, например, в статье «По поводу концертов г-жи Олениной-д'Альгейм» (т. 3).

В искусстве самым драгоценным и нужным являются «национальность, современность и чувство реальной историчности», без которых «искусство — вовсе не искусство, а праздная побрякушка», — читаем в работе «Франсиско Гойя» (см. т. 2).

Эти драгоценные элементы наличествуют в музыке славянских народов, главным образом в русской музыке. Поэтому она имеет такое большое оздоровляющее влияние на музыкальные культуры других стран, что этого не может не отметить даже зарубежная пресса.

Отметив еще в 1860-х годах огромное значение идеи единения славянства (см., например, статью «Славянский концерт г. Балакирева», т. 1), Стасов радуется «единению» славянской музыки, успехам музыки национальной, реалистической, демократической; радуется тому, что в искусство Германии, тогдашнего центра музыкального консерватизма, начала вливаться свежая народная струя.

Среди приводимых Стасовым цитат нельзя не подчеркнуть пророческие слова немца Гартмана о том, что национальная музыка чешских композиторов — а значит славянства в целом, и тем более России, оказавшая большое влияние на культуру славянских народов, — «раскрывает перед нашим взором просвет на такой „новый мир“… который гораздо изящнее нового мира Америки».

Статья «Славянская музыкальная неделя в Дрездене» представляет интерес и как сводка высказываний иностранцев о второй симфонии и других произведениях Бородина, которого Стасов считал родным, хотя и младшим братом Глинки (письмо к Кругликову от 3 ноября 1890 года. «Советская музыка», 1949, № 10, стр. 73).