Sillage - Андрей Сергеевич Прокопьев

свою кассу. Высокий, тонкий мужчина с серыми глубокими глазами, изящными губами и ровной аккуратной бородкой вальяжно сидел в кожаном кресле. По его виду сложно было определить возраст. Даже те, кто с ним проработал не один год, едва ли могли уверенно ответить на этот вопрос. По левую руку от него сидел Колби Чейс, второй режиссер и помощник мистера Глэра. По сравнению с Грегори Чейс был еще меньше и тоньше. Сутулый, он становился еще меньше, будто хотел потеряться из виду среди остальных коллег. Парень судорожно перебирал бумаги в папке, что-то читал, хмурился и убирал обратно. Каждую минуту смотрел на часы и тихо, едва шевеля губами, возмущался.

Без трех минут девять дверь офиса распахнулась. Легкий свежий сквозняк пронесся вокруг, и снова духота вернулась. Гомон стих. Глэр непринужденно присел на место по правую сторону от генерального продюсера. Легким кивком поприветствовав коллег, ощутил на себе множество испепеляющих взглядов. Грегори встал. «Дамы и господа, приношу извинения за неудобство. Понимаю, как всем хочется поскорее покинуть собрание, поэтому начнем незамедлительно». Официально произнес мужчина, стараясь не смотреть на вошедшего. «Мы — единый организм, который функционирует только тогда, когда все органы здоровы. Когда же один из органов заболевает, нужно срочно принимать радикальное решение. Лечение или ампутация. Как глава нашего организма, я должен принять данное решение. Непростое, но очень необходимое».

Люди в деловых костюмах переглядывались, некоторые едва слышно озвучивали свои мысли. Гадо смотрел на Грегори с кривой ухмылкой и одобрительно кивал под каждую фразу.

— Мистер Глэр, вы сами всё понимаете… — тон главы компании стал мягким, домашним, таким теплым и лицемерным, что режиссер расплылся в улыбке. — Я не могу рисковать здоровым организмом ради спасения злокачественной опухоли…

— Значит, ты готов отрезать себе член? — ехидно съязвил режиссер и сам рассмеялся от шутки. Послышались еще робкие смешки, которые затухали под неодобрительными возгласами коллег. Взгляд Грегори переменился. Серые глаза потемнели, губы скривились то ли в злорадной улыбке, то ли в негодующей гримасе. Колби закрыл лицо руками и тяжело вздохнул, прекрасно понимая, что не ожидал от босса другой реакции.

— Я лучше отрежу себе яйца и член, но избавлюсь от ненужного рудимента раз и навсегда! — ровным голосом ответил Грегори, не отводя взгляд от Гадо.

— Не сказал бы, что я рад, что ты успел обзавестись потомством. Не уверен, что такие должны плодиться, но кастрированный ты мне будешь нравиться больше…

— Пошел вон!!! — закричал Грегори. Серые зрачки расширились так, что почти не было видно белков. Со лба стекали крупные капли пота, проводя мокрую дорожку по щекам. Никто не шевелился. Люди боялись подать признаки своего присутствия, дабы не привлечь внимание к себе. Воздух стал еще горячее.

Глэр не отводил взгляда от Грегори и явно наслаждался происходящим.

— Милый мой мальчик…

— Пошел вон!!! — снова раздался крик.

— Милый мой мальчик, я уже ухожу. — Тон Гадо был максимально невинным и доброжелательным. — Но извинения я приму только в коробочке с твоими причиндалами.

Грегори пыхтел от злости, из последних сил сдерживая себя, чтобы снова не закричать. Режиссер же остался доволен шуткой, рассмеялся, но, оглядевшись, понял, что из коллег поддержать его никто не решился. Он встал, огляделся: «Не ново…», — произнес и легкой походкой вышел из кабинета. Открывшаяся дверь впустила легкое дуновение свежего воздуха, которое тут же растворилось в раскаленной атмосфере.

3

То лето стало невыносимо жарким даже для здешних мест. Тяжелый горячий воздух сгущался над улицами и, вперемешку с вонью плавленого асфальта, норовил доводить людей до изнеможения. К полудню городские улицы пустели, давая дорогу только автомобилям с кондиционерами. Сложнее приходилось людям со слабым здоровьем, избыточным весом, плохой переносимостью жары. Мистера Чарльза Бэннингтона можно было отнести ко всем этим категориям. Упитанный мужчина с толстой шеей, крупными глазами, густыми усами и редеющей шевелюрой старался не высовываться на улицу без необходимости. Более того, из-за обостренных признаков проблем с сердцем находился под пристальным наблюдением докторов, семьи и прессы. Бэннингтон, некогда популярный телеведущий собственного юмористического ток-шоу, стал лакомым кусочком для вездесущих папарацци, пытающихся заработать на новой сенсации об угасающей звезде. Его же супруга Эмма была не против дать комментарий некоторым изданиям, конечно, за дополнительную плату. А за эксклюзивное фото из личной комнаты она оплатила лучшего доктора в штате.

Чарльз говорил мало. Казалось, за всю жизнь уже наговорил столько, что теперь словарный запас полностью иссяк и молчание для него стало действительно золотым. Мужчина любил оставаться наедине, смотреть в окно, наблюдая за редкими прохожими, что заглядывали в пригород. Дни тянулись медленно, растягивая минуты в часы, но ему это было в радость. Тот бешеный ритм, сопровождавший большую часть жизни, утомил и высушил его, что теперь в полной степени может насладиться беззаботным наблюдением за пейзажем за окном. Иногда же просил включать старые записи своего шоу, чтобы оценить себя со стороны, принимался знатно ругать всех причастных к съемкам, вспоминать бесчисленных гостей, что каждую неделю приходили к нему. «Ох, сколько их было за эти годы, мне и не вспомнить», — думал он про себя, улыбаясь очередной шутке про новоявленного режиссера и его коммерческий успех. Как только шоу заканчивалось, улыбка исчезала, мужчина мрачнел и погружался в глубокие воспоминания.

Чарльз и Эмма воспитали двух чудесных детей — Филиппа и Анну. Старший сын — гордость семьи, выступает в голливудской коллегии адвокатов и, в частности, занимается всеми делами четы Бэннингтон, юридическими и финансовыми. Твердый характер и острый ум сделали из Филиппа одним из лучших профессионалов своего дела, но за постоянной занятостью так и не сумел обзавестись семьей. Хотя было очевидно, что это совсем не тяготит его.

Добродушная Анна стала копией матери. Легкая, отзывчивая, веселая, она приняла лучшие качества Эммы и с детства мечтала передать эти знания уже своим детям. Но, выйдя замуж, розовые мечты о долгом счастье разбились, когда муж оказался охотником за наследством знаменитых фамилий и, узнав о скромных финансах Бэннингтонов, вскоре бросил юную девушку, открыв ей глаза на реальный мир. Анна построила карьеру в сфере дизайнера интерьера. Именно она спроектировала дом родителей, сделав его еще более уютным. Отныне с любовными отношениями девушка не спешила.

Этим утром младшие Бэннингтоны в спешке прибыли в коттедж, но попрощаться с матерью так и не успели. Еще с вечера Эмма пожаловалась прислуге на плохое самочувствие, но беспокоить доктора в поздний час не стала. С тяжелым сердцем легла в постель и заснула навсегда. Чарльз плохо провел эту ночь, практически не сомкнув глаз до