Фараоны, Гитлер и колхозы - Евгений Стариков

В чем же смысл подобной бесчеловечной нивелировки всех и всяческих видов труда к некоему среднему знаменателю, а именно к труду чернорабочего? Ну точь-в-точь как у Верховенского в «Бесах»: «Мы всякого гения потушим в младенчестве. Все к одному знаменателю, полное равенство».

А иначе и быть не может в безденежно-бестоварно-безрыночном хозяйстве, принадлежащем государству, будь то государство «азиатского» способа производства или же «реального» социализма. Ведь наличие ярко выраженных индивидуальных особенностей предполагает и наличие индивидуальных потребностей. И удовлетворять эти различные потребности можно лишь путём эквивалентного обмена различными потребительными стоимостями. А такой взаимный обмен возможен лишь между хотя и совершенно разными, но одинаково равноправными субъектами. Короче говоря, различие способностей и потребностей может процветать тол ь к о в условиях рынка, который разные потребительные стоимости сводит к всеобщему эквиваленту — деньгам. Ну а там, где нет свободного обмена, где государство сгребает весь произведённый продукт в один общий котёл (на тюремно-лагерном жаргоне — «общак») и уже из него производит централизованное распределение, — там вполне естественно должны существовать не разнообразные субъекты (собственности и права), а лишь объекты, лишённые индивидуальных особенностей, со стандартными, унифицированными, раз и навсегда данными и несменяемыми потребностями (конечно, минимальными, аскетическими). Ведь, согласно К. Марксу, «распределение определяется как момент, исходящий из общества, а обмен — как момент, исходящий от индивидов» Отсюда — примитивный эгалитаризм, огосударствление как подавление индивидуального разнообразия, нивелировка личности по низшему уровню. «Формы правления азиатского типа вырастают из негативной реакции публичной власти на отношения товарного обмена, зародившиеся в недрах общества… — считает историк-востоковед М. А. Виткин, — Преследуя всеобщий интерес, государство приходит в противоречие с особыми интересами, встаёт на путь их подавления и установления над ними господства». Противостоять всеобщей унификации и нивелировке может лишь рынок — именно он автоматически отделяет сложный труд от простого, более производительный от менее производительного, вознаграждая каждый по заслугам. Если же нет товарного обмена, нет рынка, то открывается безграничное поле для реализации идеи повального равенства. Вряд ли суть этого равенства можно сформулировать более откровенно и лапидарно, чем это сделал в прошлом веке представитель грубо-уравнительного «коммунизма» Вейтлинг: «Никакое частное преимущество не должно иметь места; этого мы хотим ради выгоды тех, кем пренебрегла природа». Что ж, прав оказался Г. А. Столыпин, когда в речи перед П-й Государственной Думой 10 мая 1907 года сказал: «…Приравнять всех можно только к низшему уровню. Нельзя человека ленивого приравнять к трудолюбивому, нельзя человека тупоумного приравнять к трудоспособному». Ленивым, тупоумным и всем тем, «кем пренебрегла природа», этого и не надо — они хотят обратного: чтобы умелых и талантливых низвели до уровня чернорабочих. Но, став на путь такой нивелировки и сказав «а», придётся затем проговаривать и весь алфавит. Иронизируя по поводу принципов абсолютного равенства, мыслитель прошлого века Вильгардель заметил, что наиболее последовательно и полно эти принципы уже реализованы в тюрьмах. Лагерь — неминуемое логическое завершение эгалитаристских утопий. Что и было экспериментально доказано ещё за несколько тысяч лет до нашей эры, а потом многократно подтверждалось вплоть до наших дней. Концлагерь — предельный, экстремальный случай тотального равенства, идеальная, логически «чистая» его модель. Посмотрим на примере этой модели, зачем и кому нужно низводить сложный труд до уровня простого.

Австрийский психолог Бруно Беттельгейм, будучи заключённым в Дахау, а затем в Бухенвальде в 1938 и 1939 годах, провёл своеобразное социально-психологическое исследование методом, который социологи именуют «включённым наблюдением». Вот как комментирует результаты этого исследования советский психолог М. Максимов: «Конечно, в лагере не так уж много возможностей для квалифицированного труда, но кое-что все же есть — небольшие заводы, мастерские и так далее. Представим себе интеллигента, который попадает, скажем, на кирпичный завод. Поначалу у него все валится из рук, вместо кирпичей — причудливой формы лепёшки. Но он очень старается. И вот месяца через три он уже делает вполне приличные кирпичи… Но как только эсэсовцы замечают, что у заключённого кирпичи начинают получаться, его сразу же переводят на другую — самую грязную и тяжёлую работу. Цель — показать тебе, что от твоего умения, старания, от тебя ничего не зависит. Ты будешь делать то, что может сделать любой. Ещё лучше, если эта работа к тому же й бессмысленна. Отсюда перетаскивание камней с места на место и погрузка песка в вагоны ладонями». Итак, одна из целей низведения сложного труда до уровня простого — психологическое подавление личности. Сам Бруно Беттельгейм пишет по этому поводу: «Ни при каких обстоятельствах не дадут они заключённому стать личностью через свои собственные усилия, даже если эти усилия полезны для СС». Другая причина — экономическая: нивелировка рабочей силы уменьшает необходимое рабочее время, увеличивая тем самым время прибавочное, а следовательно — степень эксплуатации. Сопутствующее понижение качества труда, да и чисто количественной его производительности, компенсируется в глазах «командиров производства» удобством управления обезличенной (а отсюда — и покорной) рабочей силой.

Ну, а теперь от древнеегипетской и тюремно-лагерной экзотики перейдём к отечественным трудовым будням. Ещё в 1917 году В. И. Ленин предсказывал: «Все общество будет одной конторой и одной фабрикой с равенством труда и равенством платы» На пути к этому идеалу мы достигли ощутимых результатов. В 1931 году были утверждены тарифные ставки, о которых С. Н. Фёдоров сказал: «Тарифная ставка отрицает принцип справедливого распределения по труду. Работаешь хорошо, работаешь плохо — почти одно и то же». В 1956–1965 годах количество разрядов сокращено с 8 до 6, а разрыв в тарифных ставках уменьшился с 3,5 до 1,5–1,7 раза. Но реальные различия в производительности труда рабочих, выполняющих одну и ту же операцию, очень большие. Причём наполовину эти различия обусловлены стажем и квалификацией, наполовину — отношением к труду. Вместе эти половины обусловливают перепад в производительности труда в 40–70 процентов между плохим и хорошим рабочим. И огромной разнице в произведённой работе соответствует разница зарплаты в… 13 рублей (данные Н. А. Аитова по результатам исследований в Уфе). Ну как тут не вспомнить слова П. Г. Бунича, произнесённые им на первом Съезде народных депутатов СССР: «…Когда человек хуже работает, ему лучше. В расчёте на единицу труда он зарабатывает больше. Поэтому у нас существует не тяга подняться снизу вверх, а тяга опуститься сверху вниз… Я бы сказал вот что: «Кто не работает — тот ест того, кто работает».

Колоссальными темпами и со все нарастающим ускорением падает уровень зарплаты инженерно-технического персонала относительно зарплаты рабочих. В 1937 году зарплата инженера на производстве составляла 1500 рублей в месяц против 200–300 у квалифицированного и 110 — у неквалифицированного рабочего (по номиналу тех лет, естественно). В 1970 году в промышленности среднемесячная зарплата инженеров превышала зарплату рабочих на 47,4 рубля, а в 1986-м — всего на 22,6 рубля. В строительстве и того «лучше»: 1970 год — зарплата инженера на 51,5 рубля больше; 1986 год — на 6,1 рубля меньше, чем у рабочего. И вот результат: в целом по стране более 20 процентов инженерно-технических работников сменили профессию и занимаются трудом, не требующим столь высокой квалификации. Оставшиеся же на своих должностях инженеры понизили трудовую отдачу до уровня своей нищенской зарплаты, как следствие, их профессиональный уровень упал, произошла деквалификация и депрофессионализация. А если вместе с инженерами взять дипломированных специалистов в целом, включая учителей, врачей, агрономов, то окажется, что 4 миллиона человек (около 12 процентов общей численности) трудятся не по специальности. Единственная на сегодня реальная возможность для высококвалифицированного специалиста или рабочего спастись от депрофессионализации — включиться в начавшийся с открытием наших границ процесс «brain-drain» — утечки мозгов. Трагичный «выход» из ситуации. Трагичный для отъезжающих; вдвойне, втройне трагичный для страны, ибо на восстановление утерянного «мозгового» потенциала потребуется смена двух поколений. Отставание теперь уже не от Запада, а от стран «третьего мира» — вот плата за тюремно-лагерный уклад, за копирование «социальной политики» египетских фараонов XX династии и царей III династии Ура, живших в XXI веке до нашей эры. На подходе XXI век нашей эры — так не лучше ли выбрать для подражания иные образцы?