Грабитель - Эд Макбейн

— По вторникам ты бываешь очень забавным, — заметил Уиллис. — Не веришь, что ее ограбили?

— Солнечные очки — это гениальный штрих! Господи, чего только не выдумают.

— Он действительно мог надеть солнечные очки, — возразил Уиллис.

— Конечно, мог. И еще бермуды. Как я сказал, он вдруг подцепил конъюнктивит. — Хевилланд фыркнул. — «Клиффорд благодарит вас, мадам». Точно по газетам. В этом городе не осталось жителей, не слышавших о Клиффе-грабителе, который бьет в лицо и низко кланяется.

— А я думаю, она сказала правду, — стоял на своем Уиллис.

— Тогда ты и напечатаешь отчет, — отозвался Хевилланд. — Только между нами, этот Клифф начинает сильно действовать мне на нервы.

Уиллис пристально посмотрел на Хевилланда.

— В чем дело? — закричал Хевилланд.

— Когда ты в последний раз готовил отчет?

— Кому это интересно?

— Мне, — заявил Уиллис.

— Давно ли тебя назначили комиссаром полиции?

— Просто мне не нравится твой способ сачковать, — ответил Уиллис. Он перегнулся через пишущую машинку, выдвинул из стола ящик и достал три бланка отчета.

— Все остальные тоже сачкуют, скажешь, нет? — спросил Хевилланд. — Разве Карелла не сачкует?

— Ради бога, у него же медовый месяц, — отозвался Уиллис.

— Ну и что? Тоже мне повод. Знаешь, эта Эллио просто чокнутая. И из-за нее нужно составлять отчет? Если тебе так хочется — валяй.

— Может быть, у тебя хватит сил еще раз просмотреть картотеку?

— Что там искать? — с усмешкой поинтересовался Уиллис. — Грабителей по имени Клиффорд, которые носят очки от солнца и бермуды?

— Мы могли что-то упустить, — сказал Уиллис. — Правда, отсюда до шкафа будет не меньше четырех футов, а я не хочу, чтобы ты слишком напрягался.

— Я несколько раз просматривал картотеку от начала до конца и от конца до начала, — сообщил Хевилланд. — Как только этот тип Клиффорд избивал еще одну бабу, я лез в картотеку. И ничегошеньки там не нашел. А то, что мы узнали от Эллио, не добавило к общей картине ни одного штриха.

— А может быть, добавило.

— Нет. — Хевилланд покачал головой. — И знаешь почему? Потому что это ограбление произошло не на улице, как она сказала.

— Не на улице? Где же тогда?

— У нее в голове, приятель, — рассмеялся Хевилланд. — Все это случилось у мисс Эллио в голове.

Глава 2

Теперь плечо совсем не болело.

Казалось бы, странно. Получив пулю в плечо, вы думаете, что оно будет болеть довольно долго. Ничего подобного. Оно не болело совсем.

На самом деле, если бы Берт Клинг добился своего, он вернулся бы на работу, а работал он патрульным полицейским в 87-м участке. Но начальником полицейских в форме там был капитан Фрик, и он сказал: «Теперь ты отдохнешь еще неделю, Берт. Меня не волнует, выписали тебя из больницы или нет. Ты отдыхаешь еще одну неделю».

И поэтому Берту Клингу пришлось отдыхать еще неделю, и это ему не очень нравилось. «Еще одна неделя» началась с понедельника, потом наступил вторник, и это был погожий, свежий осенний день, — а Клингу всегда нравилась осень, — но ему было скучно до одурения.

Поначалу в больнице было совсем неплохо. Навестить его приходили другие полицейские, даже некоторые детективы забегали, и благодаря ранению в плечо он стал в своем роде знаменитостью участка. Но довольно быстро это перестало быть новостью, количество визитов сократилось, и Клингу осталось только растянуться на толстом матрасе и приспосабливаться к скучной жизни выздоравливающего.

Его любимой игрой в палате стало вычеркивание дней на календаре. Еще он пытался заигрывать с медсестрами, но удовольствие от этого развлечения улетучилось, как только до него дошло, что его действия — во всяком случае, пока он оставался пациентом — никогда не поднимутся выше уровня зрителя. Поэтому он вычеркивал дни один за другим и с нетерпением ожидал возвращения на работу, мечтая об этом с почти свирепой силой.

А затем Фрик сказал: «Отдохни еще неделю, Берт».

Клинг хотел ответить: «Слушайте, капитан, не нужен мне этот отдых. Я здоров как бык. Поверьте, я могу справиться с патрулированием двух участков».

Но, зная Фрика, зная, какой это тупой старый зануда, Клинг сохранил полное спокойствие. Он до сих пор сохранял спокойствие. Ему очень надоело сохранять спокойствие. Получить пулю — почти то же самое.

Клинг понимал странность своей позиции: он хотел вернуться на работу, из-за которой получил пулю в правое плечо. Вообще-то его ранили не на службе. Это произошло в свободное время, когда он выходил из бара, и в него не стали бы стрелять, если бы не перепутали с другим.

Выстрел предназначался для репортера по имени Сэвидж, который шпионил в их районе, задавал слишком много наводящих вопросов об одном из членов банды подростков, и тот попросил приятелей позаботиться о Сэвидже.

Клингу просто не повезло, что он вышел из того же бара, в котором перед этим Сэвидж расспрашивал одного парнишку. К несчастью, Клинг, как и Сэвидж, был блондином. Горя желанием наказать репортера, подростки бросились на Клинга, и он выхватил из заднего кармана служебный револьвер.

Вот так и становятся героями.

Клинг пожал плечами.

Даже пожимая плечами, он не чувствовал никакой боли. Так зачем же ему сидеть в этой дурацкой меблированной комнате, вместо того чтобы патрулировать участок?

Он встал, подошел к окну и выглянул на улицу. Проходящие внизу девушки испытывали затруднения, борясь с сильным ветром, который набрасывался на их юбки. Клинг стал наблюдать.

Ему нравились девушки. Причем нравились все без исключения. Обходя свой участок, он обычно наблюдал за девушками. Это занятие всегда доставляло ему удовольствие. В свои двадцать четыре года он уже был ветераном Корейской войны и мог вспомнить женщин, которых видел там, но для него они никогда не ассоциировались с удовольствием, которое он испытывал, наблюдая за девушками в Америке.

Клинг видел женщин, скорчившихся в грязи, с ввалившимися щеками, с глазами, в которых отражался напалмовый ад, широко расширенными от ужаса перед свистящим ревом реактивных бомбардировщиков. Он видел иссохшие тела женщин, повешенных, в мешковатой стеганой одежде. Он видел женщин, обнаживших груди, чтобы покормить младенцев. Эти груди должны бы быть зрелыми и полными пищи. Вместо этого они были увядшими и ссохшими — сморщенные грозди на засохшей лозе.

Он видел толпы молодых и старых женщин, тянувших руки за едой, и до сих пор вспоминал их немые, умоляющие о подаянии лица и ввалившиеся глаза.

Клинг продолжал наблюдать за девушками. Он смотрел на их сильные ноги, крепкие груди, округлые задики, и это ему было приятно. Возможно, он был психом, но в крепких белых зубах, загорелых лицах и выцветших на солнце волосах было что-то возбуждающее. Почему-то, глядя на них, он сам чувствовал себя сильным. Возможно, он был психом, но при этом у него никогда не возникало никаких ассоциаций с тем, что он видел в Корее.

Стук в дверь заставил Клинга вздрогнуть. Он отвернулся от окна и крикнул:

— Кто там?

— Я, — ответил голос. — Питер.

— Кто? — спросил он.

— Питер. Питер Белл.

«Кто такой Питер Белл?» — подумал Клинг. Он пожал плечами и подошел к комоду. Открыв верхний ящик, достал пистолет 38-го калибра, который лежал там рядом с коробкой зажимов для галстуков. С пистолетом в руке он подошел к двери и чуть-чуть приоткрыл ее. Достаточно получить только одну пулю, а потом обязательно сообразишь, что не следует открывать дверь нараспашку, даже если гость назвал свое имя.

— Берт? — спросил голос. — Это Питер Белл. Открой.

— Сомневаюсь, что вас знаю, — осторожно произнес Клинг, всматриваясь в темный коридор, почти уверенный, что сейчас услышит снаружи залп, разносящий дверь в щепки.

— Ты не знаешь меня? Эй, малыш, это же Питер. Эй, ты меня не помнишь? Мы вместе играли детьми. Там, в Риверхеде. Это же я, Питер Белл.

Клинг открыл дверь немного шире. Стоявшему в коридоре мужчине было не более двадцати семи лет. Рослый и крепко сбитый, в кожаном пиджаке и фуражке яхтсмена. При тусклом освещении Клинг не мог разглядеть его черты, но в этом лице было что-то знакомое, и он почувствовал себя как-то глупо с пистолетом в руке. Он распахнул дверь и пригласил:

— Входи.

Питер Белл вошел в комнату. Пистолет он увидел почти сразу и вытаращил глаза.

— Эй! — воскликнул он. — Эй, черт, в чем дело, Берт?

Небрежно держа пистолет, узнав наконец человека, стоящего перед ним в центре комнаты, Клинг почувствовал, что выглядит смешным. Он робко улыбнулся:

— Я его чистил.

— Теперь ты меня узнал? — спросил Белл, и у Клинга возникло отчетливое впечатление, что его ложь не принята.

— Узнал, — ответил он. — Как жизнь, Питер?

— Да ничего, не могу пожаловаться. — Он протянул руку, и Клинг ее пожал, при свете изучая его лицо более внимательно. Лицо Белла можно было бы назвать приятным, если бы не размеры и форма носа. Вообще-то если была какая-то часть этого лица, которую Клинг не узнал, то это, конечно, массивное и грубое сооружение, нелепо выдающееся между живыми карими глазами. Теперь Клинг вспомнил, что Питер Белл был чрезвычайно красивым мальчиком, и нос, по-видимому, стал одной из тех его частей, которые росли и росли в отрочестве. Последний раз он видел Белла лет пятнадцать назад, после чего тот переехал в другую часть Риверхеда. И следовательно, когда-то за этот промежуток времени нос приобрел новые очертания. Вдруг он понял, что слишком пристально разглядывает эту выпуклость, и неловкость ситуации усилилась, когда Белл спросил: