Женитьба по-балтийски - Анатолий Азольский

— Не будет у вас стажировки, — сказала Аспа и нашарила в темноте халат. — Тебе пора бежать в училище, мальчик.

Еще зимой дошли до Училища имени Фрунзе слухи об отмене стажировки, но мало кто верил им: слишком уж ненадежны источники — гардеробщица в Мариинке, проводница поезда Ленинград-Ярославль, буфетчица в кафе на Разъезжей.

Стажировка — обязательна, в мирное время ее отменили всего один раз, в 1948 году, когда ушли в запас боевые, прошедшие войну офицеры. Нет, не может такого быть, чтоб Училище имени Фрунзе, облагороженное традициями, прошлой зимой отметившее 250-летие, выпустило офицеров без стажировки!

Никто поэтому слухам не поверил — никто, кроме Володи Алныкина, и когда в будний мартовский день засвистели дудки дневальных, созывая роты 4-го курса на построение, он знал уже, какой приказ будет оглашен. Перед строем появились встревоженные командиры рот, их помощники подменили дневальных, а те побежали в санчасть за больными, способными передвигаться. Шумок пронесся над десятками стриженых голов, и все замкнули уста, боясь обронить неосторожное слово. «Первая рота… напра..во!» Четвертый курс вытекал из кубриков, направляясь в знаменитый (без колонн, потолок на цепях) Зал Революции; четыре роты четырех факультетов шли отработанным шагом, со строевым изыском, тягуче-скользящей походкой людей, натасканных на парады у Зимнего дворца и Мавзолея. В величаво-небрежной поступи рот был намек на то, что изменись вдруг настроение четырех сотен курсантов — и они спародируют боязливое мельтешение первокурсников, форсистый напор курса постарше или шарканье бегущего по тревоге комендантского взвода. Чуть вразвалочку, шеренгами по два, роты втянулись в зал без единой команды, перестраиваясь на ходу и образовывая четыре сине-черных квадрата. У плотно закрытых дверей стала дежурная служба. Начальник училища принял рапорт начальника строевого отдела и огласил секретный приказ военно-морского министра.

Стажировка отменена! Курсовые экзамены — в мае, государственные — в июне, погоны и кортики будут вручены в начале июля! Флот испытывает острую нужду в офицерах, новые крейсера сходят со стапелей, не укомплектованные командирами башен, батарей и групп. Отпуска не будет, сразу, немедля, с бала на корабль.

Сегодн же произвести опрос — кто где желает служить, на каком флоте, корабле и в какой должности.

Роты задумались. Пошумели в кубриках и утихли. Начался опрос.

— Северный флот, крейсер проекта «68-бис», командир башни универсального калибра, — сказал Алныкин, не веря ни в Мурманск, ни в крейсер, ни в башню.

Все эти предшествовавшие приказу дни вспоминалось то, что сказала Аспа после «…бежать в училище, мальчик». Добавила же она следующее: «Готовься к Порккала-Удду!» Курсант 4-го курса Высшего военно-морского училища имени М. В. Фрунзе Владимир Иванович Алныкин (русский, член ВЛКСМ, 1930 года рождения) предполагал к концу службы стать адмиралом и командовать если не эскадрою, то уж наверняка дивизией крейсеров, соглашался он заранее и на должность начальника штаба крупного соединения кораблей, если уж большего не добьется.

Как служить, где и с чего начинать — было решено еще на 3-м курсе: только крейсера новейшей постройки, от киля до клотика набитые сверхсовременной техникой, корабли, освоение которых автоматически возвышает офицера, ведя от должности к должности, от звания к званию. Крейсер, новейший крейсер — но никак не катер, не тральщик, а кораблики такого класса и ранга — это и есть военно-морская база Порккала-Удд, арендуемая у Финляндии, казарменные порядки, никакого продвижения по службе, глухомань, пьянка, жены офицеров вооружены пистолетами, только тем и спасаются от солдат стройбата, — не база, а военно-морское поселение, что-то вроде «во глубине сибирских руд…». Несколько лет прозябать на одной и той же должности, дорога в академию закрыта, никакого восхождения к сияющим вершинам.

Алныкин заметался. В секретном приказе — ни слова о Порккала-Удде, но тайное становилось явным, уже известно, что развернутая по всей стране борьба с космополитизмом не обошла стороною базу, евреи и подобные им — изгнаны, командование послало в Москву заявку на двадцать офицеров, и скорее всего — пополнение будет из Училища имени Фрунзе.

Надо было что-то делать, на что-то решаться во имя будущего. Правом свободного выбора места службы обладали сталинские стипендиаты, сплошные отличники, из страха перед четверкою потерявшие стыд. Но их всего — шесть человек, а по некоторым данным (шепнул Алныкину писарь строевой канцелярии) к стипендиатам причислят и тех, у кого средний балл где-то около 4,8.

Подсчет показал, что дела Алныкина не так уж плохи, до этого балла можно дотянуть, пересдав на «отлично» химоружие, электронавигационные приборы, матчасть артиллерийских установок и военно-морскую географию. Неделя ушла на подготовку, Алныкин бегал с кафедры на кафедру, оставалась военно-морская география, о нее он и споткнулся, хотя вызубрил все порты, течения, моря и базы. Еще раз полистав учебник, он вновь пошел на штурм — и опять убрался восвояси, оскорбленный и униженный, в ушах позванивал тихий тенорок преподавателя, капитана 2-го ранга Ростова: «Подозреваю, что к следующему визиту вы подготовитесь более успешно…» Алныкин с классным журналом под мышкой приходил на кафедру, где его все уже знали, выдерживал усмешки и ухмылки, Ростов уводил его в аудиторию, раскладывал в три ряда экзаменационные билеты, ждал. Волод вчитывался в билет, вспоминал, искоса посматривая на зловредного Ростова, которого в прошлом году на кафедре не было: чистюля и аккуратист, переодень его в штатское — и пройдешь мимо, глаз не задержится на гражданине без внешности, нос, правда, уловит запах немужского одеколона. «Подозреваю, что к следующему визиту вы подготовитесь…» Скорбным шагом Алныкин возвращался в кубрик, падал на койку в полном изнеможении. Его понимали, ему сочувствовала вс рота, за ним следил весь курс. В училище не очень-то жаловали таких напролом рвущихс к «пятеркам», однако и непробиваемость преподавателя осуждалась. В извечной борьбе подчиненного (курсанта) с начальством (офицером) победа заранее присуждалась Ростову, Алныкина жалели, друзья сидели возле него, лежавшего с закрытыми глазами, как у постели больного, и говорили о нем так, словно он в беспамятстве. Много интересного услышал о себе Володя Алныкин, скупой на рассказы о своем прошлом и настоящем. Будто ему, тринадцатилетнему мальчугану, умиравший в госпитале отец наказал обязательно дослужиться до командира крейсера; что капитан 2-го ранга Ростов недавно вернулся из зарубежной командировки и о глубинах американских заливов и бухт знает не из вторых рук; что жена его работала до недавних пор в библиотеке училища и недостаток мужского внимания возмещала знакомством с курсантами 4-го курса, и Ростов мстительно издевается над Алныкиным, который, вообще говоря, несколько туповат и, это уж точно, зря спутался с женщиной с 5-й линии, намного старше его. Лучше бы, если уж приперло, подцепил в Педагогическом какую-нибудь шалаву.

Расшатанная перед выпуском дисциплина позволяла спать в кубрике днем и поверх одеяла, увольняли почти каждый день, наступил мокрый и ветреный апрель, пробуждавший неясные желания, было острое и грустное наслажде— ние — ходить нестроевым шагом по набережным, заглядывать в узкие дворы, покалывало едкое сожаление оттого, что такого счастья, как Петроградская сторона и Мойка, никогда уже не выпадет, и вс?, вдоль Невы построенное, — это на века.

Вечностью казалась и Аспа, женщина, которой можно было обладать и сегодня, и завтра. Стало понятно, почему впопыхах знакомились с ленинградками однокурсники: вместе с женой увозили к дальним морям набережные, колонны Исаакиевского собора, порталы домов.

Плюнуть бы на эту географию, забыть о среднем балле, но, знать, и в самом деле туповатым был курсант Алныкин, таскался на кафедру, будто за какое-то нарушение получил наряд. И хорошо знал ведь, что будь ты хоть семи пядей во лбу, а служить офицеру там, куда его Родина пошлет. Класс гурьбой шел на самоподготовку, в коридоре нового учебного корпуса Алныкин отделялся, понуро плелся к Ростову.

И все-таки был вознагражден за упорство. Произошло это в субботу, на кафедре никого, кроме Ростова, все уже ушли. Билеты разложены, вытащен крайний справа. Ростов слушал невнимательно. Громом прозвучали его слова:

— Теперь я вижу, что предмет вы знаете на «отлично», эту отметку я и ставлю.

Где классный журнал?

А его-то, классного журнала, не было. Военно-морская география — дисциплина 3-го курса, классный журнал засекречен и сдан в спецчасть, Алныкин по утрам делал заявку на следующий день, чтоб журнал ему выдали, а потом перестал его получать, поскольку никаких надежд на «отлично» не было.

Ничуть не удивившись и не обидевшись, Ростов извлек из портфеля вполне официальный документ, «Записная книжка преподавателя» раскрылась, авторучка вписала фамилию, дату, отметку. Курсант и преподаватель пожелали друг другу успехов и расстались. В кубрике — пусто, все разбежались — кто в Эрмитаж, кто по знакомым, а кто просто посиживает в кафе. Некому рассказать о победе, да и не хочется почему-то. Алныкин пошел к Аспе. Та от родителей, зимовавших на Диксоне, получила дань, денежный перевод, и победа над военно-морской географией отмечалась в ресторане.