Женитьба по-балтийски - Анатолий Азольский

Не очень доверяя хвалебному отзыву, Алныкин пошел вдоль пирса, чемодан тащил с собой, называл себя вахтенным матросам, но те отказывались будить командиров после отбоя, а на двух катерах офицеров не оказалось, ни одного.

По штату их трое — командир, помощник и артиллерист, командир БЧ-2.

Оставался еще один корабль, тот самый расхваленный бронекатер под номером 133, пришвартовался он поодаль. К переговорам незнакомого офицера, предлагавшего себя, и вахтенных на катере давно прислушивались. Из рубки вышел парень в тельняшке, из люка по пояс высунулся другой.

— Кто такой? — рявкнули они в два нетрезвых голоса.

Алныкин назвал номер приказа, помахал командировочным предписанием.

— Какое училище кончал?

— Фрунзе!

Это произвело хорошее впечатление. Последовал следующий вопрос:

— Еврей?

— Никак нет! Из поморов!

— Жена — не еврейка?

— Холост!

— Невеста?

— Не имею!

Кажется, отношения начали налаживаться.

— Сам в бригаду напросился?

— Никак нет! В гробу видал я этот Порккала-Удд! — прокричал Алныкин и, подхватив чемодан, сделал шаг вперед, но был остановлен.

— Сталинский стипендиат? — поинтересовались не без сарказма.

— Никак нет! Но средний балл 4,85! — опроверг Алныкин и тут же понял, что допустил очередную глупость. Парень в тельняшке захлопнул за собой дверь рубки, а люк в офицерский отсек закрылся, грозя полным разрывом отношений. И тогда, зная, что дурная слава бежит быстрее звука, Алныкин во всю мощь легких заорал:

— Я тот самый, который пересдал покойнику военно-морскую географию!

В рубке мелькнул огонек, а люк приоткрылся. После некоторой паузы донеслось приглашение:

— Ладно, принимаем… Заходи.

В кают-компании Алныкину принесли извинения за недопустимо грубый прием.

«Пистолет, приставленный к виску Финляндии» — так замполиты называли Порккала-Удд, и в позапрошлом году пистолет решили почистить. Из базы погнали негодный элемент — евреев и прочих запятнанных чем-либо, БК-133 лишился Семы Городицкого, артиллериста и вообще славного парня, еще раз переживать утрату ни командир, ни помощник не хотели. К тому же идет негласное соцсоревнование бригад по бдительности, и в бригаде ОВРа (охраны водного района) почти всех евреев списали на берег. Что Алныкин холостой — это тоже хорошо: единомышленник. С бабами здесь туго, есть в военторге девица, к которой они ходят повахтенно, но из уважения к знатоку военно-морской географии раз в месяц могут уступить очередь. Как Алныкину известно, с нынешнего года плавсоставу укорочены сроки выслуги лет, от лейтенанта до старшего лейтенанта — всего один год, а не три, но — командир проявил справедливость и честность — пусть Алныкин не рассчитывает на третью звездочку к июлю следующего года, пахать будет все три года, без ропота и кляуз…

Проявил себя и помощник: отобрал у Алныкина привезенную в чемодане водку.

«Механику с „Софьи Павловны“ задолжал…», — произнес он смущенно, имея, наверное, в виду того, кто превозносил БК-133.

Кликнули вестового, тот принес графин с водой. Разбавили спирт. Помощник зябко повел плечами, с мученической улыбкой спросил у Володи, ходят ли до сих пор по Невскому люди и валит ли народ в Большой драматический театр?

Ответа не дождался. Алныкин, прощаясь с береговой жизнью, глянул из люка на бухту, черную и спокойную: классический полный штиль, величавость сосен напоминает о вековечности дворцов, что вдоль Невы. Новая жизнь начинается, дежурный по пирсу разносит кого-то, завтра приказом командира бригады шхерных кораблей лейтенант Алныкин В. И. будет цепью прикован к этому кораблю, к этой каюте и к этой башне.

— С чего начинать? — растерянно спросил командир БЧ-2 лейтенант Алныкин.

— Консервы открывай, колбасу режь… Ну, царапнем.

Три месяца спуст мимо стоявшего в дозоре катера прошел курсом вест крейсер проекта «68-бис», красавец, только что поднявший флаг, новехонький, светло-серый разбойник морей, устремленный в атлантические просторы. Алныкин долго в бинокль рассматривал голубую мечту свою, и не было ни тоски, ни уныния, ни горести от потери. Там — четыре трехорудийные башни калибра 152 миллиметра, здесь у него — две пушечки, 76 миллиметров, там — 100 миллиметров универсального калибра в башнях по обоим бортам, а на катере — зенитный автомат, 37 миллиметров. Но зато здесь, на бронекатере, он слит с кораблем, и это чувство единения с быстродвижущимся металлом навсегда остаетс в офицере, и чувству этому нет цены, оно помогает ему служить на кораблях всех классов и рангов. За три месяца он сжился с катером, он замещал уже командира и помощника, он лихо швартуется, грамотно стреляет и в любую погоду точно определяется в море. Не без его умения БК-133 — на хорошем счету у начальства, корабль мог бы легко выбиться в передовые, но в кают-компании, когда решалось, рватьс или не рваться вперед, помощник резонно заметил, что незачем метать бисер, в середнячках всегда лучше, вот и лучший друг наш (кивок в сторону Алныкина) мог бы ходить в сталинских стипендиатах, но инстинктивно уклонился от тяжкой повинности — и не прогадал, нашел свое место в жизни.

Что было правдой: все осязаемо, конкретно, радостно. Танковая башн изучена до винтика и стреляет как часы, матросы служат тоже как часы, надо лишь вовремя заводить. От красот природы щемит сердце, и в минуту, когда громадное, красное, расплавленное солнце касается горизонта, жуть проникает в душу, будто присутствуешь при гибели Помпеи; всплеснется море, поглощая раскаленный шар, и сразу налетает ветер, а вместе с ним — где-то прятавшиеся звуки, — слышится шорох звезд, мироздание поскрипывает, зовет людей в леденящие дали.

Командир и помощник жестоко просчитались с военторговской девицей и теперь безуспешно осваивали парикмахершу, ей помощник обещал посвятить двенадцатую главу второго тома «В тисках полового голода». В море выходили раз в неделю, чаще и по очереди заглядывали в распивочную. В Кирканумми, где штаб базы, ездили редко, водки там было побольше, женщин тоже, но кому хочется, опоздав на автобус, топать двенадцать километров по лесу, освещая дорогу фонариком.

Однажды фонарик Алныкина нащупал бредущую женскую фигуру, библиотекарша из клуба стройбата спешила к дому, что совсем рядом с пирсом. Познакомились, прикинули, что могли встречаться на танцах в Ленинграде, и расстались, чтоб случайно встретиться на том же месте в более ранний час. Володя галантно подхватил ее сумку с книгами и свертками, успев заметить бутылку, заткнутую тряпицей. Тосковавшая по Ленинграду библиотекарша оказалась женой бригадного минера, она щебетала так громко, что заглушала крики чаек, и между прочим похвалилась только что выданным пистолетом, из которого еще не умеет стрелять. Пришлось ее учить. Выбрали место среди скал, разложили на валуне камешки, Володя обхватил библиотекаршу сзади, направлял руку ее и вдыхал запах каштановых, как у Аспы, волос. Камешки — мишень мелкая и незвонкая, водружать бутылку библиотекарша отказалась, почему-то смутившись, и Володя подумал о самогоне, хотя такого напитка не гнали даже в Кирканумми.

Попетляли по тропкам и подошли к дому в два этажа и на четыре квартиры. В бывшей конюшне навалены дрова, метрах в двадцати от крылеч— ка — громадный валун, на краях его краскою выведены буквы "М" и "Ж", обозначающие туалеты.

К себе библиотекарша не пригласила, но, пожалуй, оказала Володе доверие более высокой степени. Взяв из сумки бутылку, она пошла в сторону буквы "Ж" и вылила содержимое на валун, а затем призналась. Нормальных человеческих уборных нигде здесь нет, канализацию в скалах не проведешь, нет ее и в клубе стройбата, приходится поэтому (женщина засмущалась) пользоваться бутылкой.

Но дикость в том, что почему-то бутылку эту она несет к дому и выливает у семейного, так сказать, валуна.

Ошеломленный Володя сказал что-то невразумительное и, подавленный, пошел к родному пирсу. Люди здесь, сами того не замечая, медленно впадали в первобытность, метили экскрементами район обитания, и библиотекарша не могла, конечно, загаживать чужую территорию. «Обрастаем шерстью!» — так говорили о себе здешние, не один год прослужившие офицеры. Невидимой шерстью порос командир БК-133, неделями не выходивший из тихого запоя, помощник же ударился в другую блажь: пишет стихи, поругивает замполитов и насочинял уже четырнадцать глав страданий («На Крестовском, где некогда стрелялись из-за аристократок, я познакомился с фрезеровщицей бывшего Путиловского завода, по-своему отвергавшей индивидуальную половую любовь по Энгельсу…»).

Что дичают — это уже понимали многие, в кают-компании «Софьи Павловны» спорили и негодовали, благо время подошло для клубных дискуссий. В конце ноября завершилась навигация, корабли спустили вымпелы, тральщики прикрылись деревянными щитами, сберегая тепло, электричество и пар на катера подавались с пирсов, на плавбазу перебрались почти все команды, офицеры безбожно травили, вспоминая сладостную эпоху цивилизации, по которой жесточайший удар нанес приказ Главкома от 1 марта 1949 года. С этого дня малые канонерские лодки стали бронекатерами, базовые тральщики — рейдовыми, то есть корабли 3-го ранга понизились до 4-го, соответственно уменьшились и оклады, перестали платить деньги за прислугу, так называемую «дуньку», но — и это самое огорчительное — погас жертвенный огонь, служение отчизне на ответственном морском рубеже превратилось в отбывание повинности, в тягомотину. Стон великий прошелся по всему Порккала-Удду в этот трагический день, такого урона базе не могла бы нанести американская авиация. Рухнули все планы, продвижений по службе никаких, присвоение званий застопорилось, офицеров различали не по звездочкам на погонах, а по цвету их, по застиранности кителей. Многим хотелось вырваться отсюда — вспоминали в кают-компании «Софьи Павловны», но мало кому удавалось показать корму Порккала-Удду, дать полный ход и красиво пришвартоваться к балаклавскому пирсу или калининградскому причалу. Один лейтенант, говорят, обычной почтой отправил письмо супруге самого военно-морского министра и, зная тягу ее к молодым и красивым офицерам, слезно просил о переводе в Ленинград, где есть еще женщины, способные оценить его (фотография прилагалась). Другой лейтенант двинулся к цели прямо противоположным курсом: разузнал о семейной трагедии начальника управления кадров Военно-Морских Сил (жена связалась с выпускником Училища им. М. В. Фрунзе) и нацарапал ему продуманное послание — служу, мол, в Порккала-Удде, хорошо служу, и желаю укреплять форпост Родины еще долгие годы, но руководство базою и бригадой хочет, по непонятным причинам, перевести меня на Черноморский флот в Севастополь, — так что, товарищ вице-адмирал, прошу Вас воспрепятствовать и оставить мен служить на форпосте, всего наилучшего, лейтенант такой-то. Письмо возымело свое действие, психологический трюк удался, вице-адмирал лейтенантов не жаловал, мягко говоря, и на письме начертал суровую резолюцию: «Перевести мерзавца в Севастополь командиром БЧ-3 эскадренного миноносца „Безжалостный“!» Алныкин слушал эти чудовищные бредни и поеживался: на него посматривали так, будто он временный человек в кают-компании плавбазы, посидит здесь, покумекает и выкинет какой-нибудь сногсшибательный фокус — сочинит подложный приказ о переводе в Ригу или вдруг женится на дочери командующего Черноморским флотом.