Водонос умер - Юсеф эль-Сибаи

В парке были две примечательности. Большая деревянная беседка с еще недостроенной стеной и мраморный бассейн, полный воды. Вокруг бассейна теснились фруктовые деревья: апельсиновые, мандариновые, персиковые, абрикосовые, сливовые, манговые, гаввафы[1]. Было много пальм. У входа росла раскидистая смоковница.

За ночь воды в бассейне значительно убавлялось. Она вытекала в многочисленные арыки, пересекавшие парк во всех направлениях. Обильная роса орошала листву деревьев, лепестки роз, усыпавших землю, и широкую мраморную лестницу.

Ночная дрема еще окутывала весь дворец — ни голосов, ни движения. Все двери и окна плотно закрыты. Лишь на одном окне ставни были полуоткрыты. Видно, кто-то очень торопился спать и забыл их хорошо закрыть. Бодрствовали лишь двое — сторож Габалла, совершавший утренний намаз, да мальчишка-водонос.

Мальчика звали Сейид Донаб. Он выполнял свою каждодневную работу, порученную ему отцом несколько недель назад. Отец решил забрать мальчика из школы и приучать к делу. Каждое утро Сейид брал небольшой бурдюк, самостоятельно, как настоящий водонос, шел во дворец и поливал тутовицу, посаженную на возвышении, куда не достигала вода из арыка.

Мальчик всем своим видом, движениями и повадками напоминал классический тип водоноса. На нем был падет кожаный жилет, на спине висел бурдюк, закрепленный ремнями. Жилет ему сделал отец из своего старого. Маленький водонос ловко держал бурдюк в наклонном положении, быстро выливая воду в лунку, сделанную вокруг комла дерева. Несмотря на свой малый рост, худобу, тонкие ручонки, он без труда выполнял свою обязанность. В это раннее утро нельзя было без удовольствия и симпатии смотреть на маленького смуглого труженика. На его лице не было и следа неудовольствия или усталости. Он с готовностью выполнял поручение отца.

Опустошив бурдюк, Сейид внимательно осмотрелся. На мокром его лице с правильными нежными чертами озорно блестели глаза. Изучающим взглядом он обследовал окна и двери дома, вход в парк, где Габалла не спешил завершить молитву. Удостоверившись, что его никто не может увидеть, мальчишка быстро побежал к гаввафе, усыпанной желтыми, спелыми плодами. Правда, на земле вокруг дерева было полно опавших плодов, которых больше, чем хватило бы, чтобы насытиться. Но маленький труженик не признавал легкой добычи. Он скинул со спины бурдюк, снял жилет, ухватился за нижнюю ветку и стал взбираться на дерево. Словно обезьянка, Сейид добрался по веткам до плодов, устроился поудобнее и приготовился сорвать самую большую гаввафу. Но тут ветка не выдержала тяжести тела, треснула, обломилась, и мальчишка рухнул. Но земли Сейид не коснулся. Между ним и землей оказалось препятствие — спина сторожа Габалла, который, услышав шум листвы и треск веток, отрешился от молитвы и поспешил узнать, в чем дело. Ему не впервой было гонять ребятишек, часто совершавших налеты на парк. Не успел он подойди к дереву, как на голову ему свалился парнишка. Старик разразился проклятьями. Пока он руганью выражал свое возмущение, мальчишка с быстротой молнии схватил монатки и пустился наутек. Сейид Донаб мчался к воротам, за ним Габалла в своей белой галлябее[2] и большой чалме. Дорогу к воротам преградил отец мальчика — муаллим[3] Шуша Донаб. Он воскликнул:

— Что с тобой?

Оглянувшись, Сейид увидел, что Габалла сильно отстал.

— А ничего… Просто полил дерево, — отвечал он.

— Чего же ты летишь сломя голову, да еще раздетый? Уважающий себя водонос никогда не снимает жилета и бурдюка, не носит их в руках. Без этого он похож на солдата, повесившего мундир на плечо. Ты когда-нибудь видел такого солдата?

Сейид продолжал с опаской осматриваться по сторонам, взывая к аллаху, чтобы тот задержал сторожа. Как можно спокойнее он сказал:

— Такого не видел.

— Тогда зачем снял одежду водоноса?

Не успел Сейид ответить, как увидел подбегающего Габаллу. Он размахивал длинными, тощими руками и, хоть и запыхался, ругаться не переставал. Муаллим Шуша сразу догадался, кому адресовались проклятья. Черный старик громко жаловался:

— И так каждый божий день… Лазают по деревьям, ломают ветки, безобразят весь сад.

— Не гневайся, дядюшка Габалла, я научу его, как себя вести в чужом доме. Мал он еще… А не наберется ума, снова отправлю в школу. Я сам виноват, думал, уже мужчиной становится, решил теперь же приучать к делу. Надел жилет, взвалил на спину бурдюк, помогал вести тележку… У-у, дурачок несмышленый! — сердито отчитывал отец.

Сейид снова облачился в свой жилет и вместе с отцом повез тележку внутрь парка, к бассейну. Вода из бурдюков была быстро вылита. Шуша развернул тележку и пошел к воротам. Попрощался с Габалла:

— Ты прости, пожалуйста, парень больше этого не сделает. Поеду еще раз за водой.

Отец и сын двинулись по направлению к колонке. Время от времени Сейид внимательно всматривался в лицо отца, стараясь определить его настроение и намерения. Про себя он рассуждал: неужели и вправду рассердился? Всего из-за какой-то гаввафы или нескольких? Ну, нет… Это не так, по привычке изобразил гнев… Не может он прогнать его снова в школу. Школа! Чтоб ее черти побрали вместе со всеми обитателями. Ни за что туда не вернусь. Корпеть над книжками после всех прелестей свободы и независимости?! Никогда! Отец научил его стоящему делу, возвел в ранг мужчины. Лишиться всего этого? Нет уж, никогда!

Поначалу бурдюк тяжело давил спину, а сейчас Сейид привык, не чувствует тяжести. Правда, каждый день приходится вставать очень рано, но и занятия в школе начинались примерно в это же время. Однако есть большая разница в ранних вставаниях. Раньше ранним утром он шел как на каторгу, а теперь прямой путь вел к свободе. Он надевает жилет, берет бурдюк, идет к колонке вместе с отцом, набирает воды и один идет во дворец. Как давно он об этом мечтал! Если в прошлом он только с вожделением смотрел на финиковые пальмы и виноградник, то теперь все это богатство находилось в его полном распоряжении. Раньше, когда Сейид приходил вместе с отцом во дворец, Габалла иногда давал ему опавшие плоды, но он не переносил таких милостей. Ему самому хотелось рвать виноград и гаввафы, абрикосы и финики. Это было его страстной заветной мечтой.

Наконец, когда отец забрал его из школы, начал понемногу обучать своей профессии, беря в ежедневные обходы клиентуры, мечта стала явью. Ему доверяли самостоятельно ходить во дворец поливать тутовицу. Он не мог наверняка сказать, почему именно тутовицу, но и на этом спасибо… Не пытался Сейид любопытствовать и сейчас, терпеливо ждал, когда отец сам раскроет свои намерения. Ох, уж этот Габалла. Угораздило его оказаться под деревом!

Во всяком случае ничего хорошего ему ждать не приходится. В школу скорее всего отец не прогонит, а вот одному во дворец ходить запретит. Вот досада! Бог прогнал Адама из рая за одно сорванное яблоко, а его прогоняют из дворцового парка за гаввафу!

Тем временем мужчины добрались до колонки. Шуша крикнул муаллиму Али Донгалю, сидевшему в будке:

— Эй, гони вторую партию воды!

— Потерпи немного, надо наполнить эти бидоны!

Перед ними стояло несколько женщин. На их головах без всякой поддержки покоились бидоны и кувшины. Шуша наблюдал, как Али наливал воду. Его обуревали неприятные воспоминания, но он все равно поблагодарил аллаха. А за что благодарить? Место начальника колонки по праву должно было принадлежать ему, а не этому Али Донгалю, который в жизни не перенес ни одного бурдюка с водой. В профессии водоноса он был так же силен, как и в грамоте… Но людям везет… Всю жизнь он был скоморохом, потешал народ на свадьбах и других торжествах, хлопал в ладоши, горланил песни, крутил усы, надувался от важности, плясал соло, когда требовалось, — вот и вся его работа. А вот поди ж ты, не успело освободиться место после смерти муаллима Бараи, как компания назначила вместо него Донгаля. А он бурдюк от жилета отличить не может! Однако всесильный блат преодолевает все преграды, скомороха сажает на трон водоносов, а законного наследника заставляет таскать бурдюки по улицам и переулкам, дворцам и лачугам.

Али Донгаль поправил чалму, покрутил усы и льстивым голосом заговорил:

— Утро доброе! Подходи, любезная!

Шуша посмотрел в сторону той, которой адресовались столь любезные приветствия. «Так и есть, Азиза Нофал! — пробормотал водонос. — Этот скоморох растерял все уважение к почетной профессии. Стоит ему увидеть смазливую бабенку, как он тает и забывает обо всем на свете. Вот-вот, наливает ей воду, а сам сверлит ее взглядом, раздевает! Таким разве должен быть старшина водоносов? Твердым и уравновешенным! Ведь всей очереди известно, и женщинам, и мужчинам, кто такая Азиза, что у нее за репутация. Какое позорище для водоносов!.. А Донгаль-то при чем? Он же сроду не был водоносом. Так, сбоку припека. Не всякий сидящий у колонки водонос, и не всяк сидящий на лошади наездник!»