Фаина Раневская. Великая и непредсказуемая - Владимир Гуга

Что же на самом деле заставило ее уничтожить свои недописанные мемуары? Почему она не позволила нам, поклонникам ее творчества, ознакомиться с ее подробным рассказом о собственной жизни и встречах с великими друзьями?

«Меня спрашивают, почему я не пишу об Ахматовой, ведь мы дружили… Отвечаю: не пишу, потому что очень люблю ее»

Версий много. И все они вполне убедительны. А эта книга представляет собой попытку еще одного, вполне вероятного объяснения печально известного поступка Фаины Раневской, очевидного и еще раз подтверждающего масштаб личности героини. Также книга является своеобразной данью памяти поколения, заставшего последние годы жизни и творчества Великой Актрисы. Как это ни странно, мы, родившиеся в последние десятилетия прошлого века, отлично помним и искренне любим Фаину Георгиевну, хотя и годимся ей во внуки, а то и в правнуки. Впрочем, что же тут странного? Ведь шедевры, созданные Раневской на сцене и на киноэкране, не имеют срока давности. Равнодушие к культуре и отсутствие вкуса у последующих поколений – вот единственное, что угрожает им. Но пока среди нас остаются люди, не отличающиеся этими «славными» качествами, не иссякнет интерес к жизни и творчеству Фаины Георгиевны Раневской, восхищение ее острым глазом и острым словом, ее независимостью и смелостью в суждениях.

О Раневской написано немало. Книги и статьи прошлых лет содержат более компетентные сведения, чем современные. Большинство же новых работ о великой актрисе относятся к категории псевдодокументального бульварного чтива. Авторы многих сочинений о Раневской и о других масштабных личностях уже не демонстрируют грязное белье своих героев, как это принято у журналистов «желтой» масти. Они заходят дальше. Теперь у публицистов-биографов, ориентирующихся на сенсации, принято не выискивать в биографии популярных артистов жареные факты, а «пачкать белье» своими собственными пошлыми фантазиями. К сожалению, образ Фаины Раневской, непримиримого врага мещанства, в какой-то момент сам превратился в фетиш мещанства, в Мулю-не-нервируй-меня. А она была гораздо, гораздо больше той упаковки, в которую ее запихнуло коллективное бессознательное информационного общества.

Книга посвящена наиболее ярким моментам жизни и творческого пути Фаины Раневской. Автор опирается на авторитетные источники и предлагает свое видение судьбы великой актрисы, того вклада, который она внесла в мировое художественное наследие. Книга написана с уважением, восхищением и искренним удивлением.

Глава I

Почти сто лет одиночества, или Фуфа, которая гуляла сама по себе

Неприкаянность – ближайший родственник Фаины Георгиевны Раневской. Несмотря на то что большую часть жизни она находилась в кругу близких людей, актриса не являлась их кровной родственницей. Впрочем, Фаине Раневской это не мешало называть свою ближайшую подругу и учителя – актрису Павлу Леонтьевну Вульф – мамочкой и мамулей, а ее внука Алексея Щеглова – эрзац-внуком: для Фаины Раневской эти люди стали самыми близкими.

Корреспондент: – Кем была ваша мать до замужества?

Фаина Раневская: – У меня не было матери до ее замужества.

Со своей ближайшей родней Фанни Фельдман, будущая Фаина Раневская, рассталась в 1915 году. На заре своей юности она покинула родной Таганрог, твердо решив стать актрисой. И пока она добивалась признания в столице и в провинции, мать, отец и старший брат покинули Россию на борту собственного парохода «Святой Николай», держащего курс в заморские края. К слову сказать, с палубы этого судна любовался в 1902 году черноморскими красотами сам Лев Николаевич Толстой.

«В пять лет была тщеславна, мечтала получить медаль за спасение утопающих»

Семья Фельдманов покинула Россию вовремя. Вряд ли бы фамилию предпринимателя, то есть «узурпатора и мироеда», в новой России ждало светлое будущее, предрекаемое большевиками. Отец Фаины Георгиевны – купец второй гильдии, успешный нефтепромышленник, а также почетный член ведомства учреждений Императрицы Марии, староста Таганрогской хоральной синагоги, основатель приюта для престарелых евреев, очень уважаемый в Таганроге гражданин Гирш Хаимович Фельдман и его почтенная жена Милка Рафаиловна решили эмигрировать, после того как представители новой революционной власти, а может быть, обычные рэкетиры, прикидывающиеся большевиками, или рэкетиры и большевики одновременно – одно другому не мешало, – взяли нефтепромышленника в заложники, требуя за него баснословный выкуп. Родственникам удалось собрать лишь половину требуемой суммы, но экспроприаторы сжалились и милостиво освободили нефтепромышленника. Эта страшная история заставила Гирша Хаимовича принять окончательное и бесповоротное решение о переезде в другую страну.

Быстро собрав оставшееся добро, семья Фельдманов, отправилась в Европу на собственном пароходе.

«Бедный папа, он до утра просиживал в кабинете, прикидывая, куда лучше вложить, чтобы больше получить. Советская власть избавила нас от этой головной боли. Спасибо ей за это»

И Фаина осталась. Одна. В двадцать с небольшим лет. Так, в самом начале жизни великая актриса пережила психологическую драму, вероятно, сильно повлиявшую на ее характер и мировоззрение, – не успев остепениться и обрести более-менее жизненную устойчивость, она стала сиротой при живых родителях. Впрочем, так ли уж сильно травмировало ее расставание с близкими?

«Родители для сестры, – отметила в своем дневнике Изабелла Фельдман, старшая сестра Фаины Георгиевны, – были худшим злом, нежели революция. Она настолько ценила свободу, возможность всегда поступать по своему усмотрению, что предпочла этой свободе все – дом, благополучие, спокойную жизнь. Увы, от состояния отца остались жалкие крохи, но эти крохи позволяли жить, а не нищенствовать. Сестра сама оборвала нити, связующие ее со всеми нами»[1].

После революции Фаина Раневская утратила не только семью, но и малую родину. В городе, где она появилась на свет и провела детство, актриса уже не могла жить – негде, да и не с кем. А между тем Таганрог связывал ее с величайшим земляком, невольно подарившим Фанни Фельдман ее будущий фирменный псевдоним – Раневская. Более того, спустя годы актриса будет с гордостью вспоминать, как ей посчастливилось лечить зубы у самого племянника Антона Павловича Чехова.

Анекдот от Раневской:

– Вы не еврей?

– Нет, что вы! У меня просто интеллигентное лицо!

Никакой бравурный патриотизм или идеологическая убежденность, конечно, не объясняют сверхрискованное решение Фаины Раневской оторваться от семьи. Много лет спустя, беседуя с Елизаветой Моисеевной Метельской[2], актриса прокомментировала свою позицию: «Лизочка, не думай, что я, как моя тезка Фанни Каплан, хотела участвовать в революции. Февральской или Октябрьской. Но зато я точно знала, что не могу без России, без русского театра. Эти слова могу повторить вслух, даже на съезде коммунистов, только в партию их никогда не вступлю»[3].

В те годы бегство еврейской молодежи из состоятельных семей в большое революционное путешествие, нередко заканчивающееся царской виселицей, белогвардейской шашкой или пулей в чекистских застенках, было явлением распространенным. Но Фаина Раневская бежала из семьи не в революцию, а в театр. Причем не в революционно-экспериментальный театр, вождем которого был Всеволод Эмильевич Мейерхольд, а в новый художественно-академический, основанный Константином Сергеевичем Станиславским. Выгодными внешними данными Фанни Фельдман не обладала. А если говорить начистоту, ее данные были не просто невыгодными, а катастрофическими: некрасивая, нескладно-высокая, заикающаяся и к тому же болезненно стеснительная. С таким арсеналом Фаина Фельдман решила начать служение Мельпомене.

Отец, узнав о затее Фаины, призвал ее посмотреться в зеркало и оставить дурацкие мечтания. Могло ли такое унижение пройти даром? Вряд ли. Разлука с родной семьей в итоге продолжалась сорок лет. Лишь в 1957 году Раневская решилась, а точнее нашла силы и возможность проведать свою мать, брата и племянника, живших в Румынии. И встреча состоялась. Раневской, на тот момент народной артистке РСФСР, лауреату нескольких высших советских премий, было шестьдесят с лишним лет. Она не видела родную семью более четырех десятилетий. Способно ли человеческое сердце выдержать такую встречу? Сердце Раневской оказалось способно.

«Я как старая пальма на вокзале – никому не нужна, а выбросить жалко»

В свете политической обстановки в России первой половины XX века неприкосновенность Раневской, советского человека, имеющего ближайших родственников за границей, удивляет. Но ее, к счастью, не только не тронули, но еще и сделали театральным орденоносцем. С чем это связано? Напрашиваются сами собой три объяснения. Во-первых, Фаина Георгиевна всю жизнь прожила классической бессребреницей – в случае ареста забирать нечего; во-вторых, она никогда не изменяла своей манере говорить людям прямо, открыто и очень жестко (а порой и жестоко) то, что она о них думает, а такая последовательная бескомпромиссность может заставить дрогнуть руку даже опытного палача; в-третьих, Раневская никогда не участвовала в партийных и светских играх, не елозила по ковру, устилающему карьерную лестницу, оставалась в стороне от любой политической деятельности, пускай даже отражающей «единственно верную генеральную линию». Кроме того, к счастью, она не связывала себя узами любви или дружбы с представителями власти и партии (как правило, высокопоставленное лицо совмещало обе эти ипостаси). А между тем в 1920-е годы за Фаиной Фельдман ухаживал не кто иной, как сам «хозяин Крыма» товарищ Бела Кун. Этого большевистского палача в свой черед расстреляли в 1938 году. Вместе с ним расстреляли бы и Фанни Фельдман, согласись та стать его подругой или женой. Впрочем, как говорится, история не знает сослагательного наклонения и все эти «бы» сейчас уже не имеют никакого значения. А значение имеет удивительный культурный феномен XX века, называемый «Фаина Раневская».