Свет мой, зеркальце, скажи - Стенли Эллин

Ирвин Гольд, рыжий днем, за составлением деловых контрактов, и золотисто-медный по вечерам, когда он председательствует на собраниях Союза за гражданское равноправие. Хитроватый длинноволосый лис, симпатичный и мерзопакостный. Симпатию источала каждая пора его тела. К Джоан, к Нике и даже ко мне. Как хорошую смазку, настолько хорошую, что спустя шесть месяцев после развода Джоан бросилась в его объятия и вышла за него замуж, даже не поняв величия своего широкого жеста. Вот что мне было всего больнее. А он симпатизировал, сострадал и сочувствовал до такой степени (до, во-время и после бракоразводного процесса), что Джоан кончила тем, что ощутила присутствие рядом с собой мужчины, разделяющего с ней причиненные мной заботы. С опозданием и неохотно она делилась с ним за столом, в театре, дома и в постели. Они не думали обо мне лишь во время совокупления.

Этот бравый Гольд! Не человек - золото! Позволить проводить мне все выходные с Ником, в то время как Джоан протестовала.

- "Подумай, дорогая, этот проходимец вправе все же видеть своего сына. Позволь порадовать его".

Я спросил у Ника, трясясь от страха:

- Как ты его называешь? Дядя Ирвин?

- Ты представляешь, он просил меня называть его просто Ирвин. Я так и сделал.

- И ты с ним на дружеской ноге?

- В общем, да. Он постарался, и я ответил тем же. Он хотел приятельских отношений, я согласился, мы стали приятелями. Это так просто.

- Ты хочешь сказать, что он слишком напорист?

- Это естественно в игре. В играх, представляешь? Например, играешь в монополию с бабушкой и дедушкой, а Ирвин смеется, просто шутит и все, но я знаю, что он готов на все ради выигрыша. То же самое и в теннисе.

- Ты играешь с ним в теннис?

- А как же.

- Он хорошо играет?

- Он считает, что да, не пропускает ни одной подачи, а вот бьет отвратительно. Ты запросто можешь его победить.

- Я полагаю, и ты тоже.

Ник пожал плечами.

- Вполне возможно. Но я не хочу.

- Ты позволяешь ему выигрывать?

Обратите внимание, ведь это слова пятнадцатилетнего мальчишки.

И вот что странно, Ирвин Гольд теперь на коне, в то время как Джоан расплатилась за историю с Винсом Кенной, происшедшую задолго до встречи с этим чертовым адвокатом. Кожей и щекой, потому что я не знаю как мы все оказались в ванной комнате с компании с этим ужасающим трупом, стоящим на коленях перед корзиной для белья. И к тому же ещё чертов доктор Эрнст, последователь Фрейда, и Офелия - горничная. Все мы сгрудились на очень узком пространстве, ибо квартира на Шеридан Сквер старого образца, когда ванные комнаты делали под худых, осторожных, никуда не спешащих людей.

За исключением меня, все считали, что все в порядке. Это напоминало великолепную сцену: "Ночь в Опере", братья Маркс и все возрастающая толпа сгрудились в тесной корабельной каюте, бросив все свои дела.

Несомненно, что никто, кроме меня, кажется не замечает лужи крови на полу. Эти люди очень хладнокровны.

Офелия склонилась над умывальником. С чувством собственного превосходства она что-то смывает в раковине. Какой-то листок бумаги с посланием. Буквы расплылись. Можно побожиться, что у тупицы - мексиканки смоются пятна, а текст останется нетронутым.

- Не хотите ли вы оставить это и вымыть плитку на полу? - спросил я её.

Но она довольствовалась лишь безразличным взглядом в мою сторону и продолжила с остервенением тереть листок бумаги. Что может быть приятней для этой примитивной замарашки? Платят ей немного.

Доктор Эрнст склонился над посланием.

- Потрясающе, - прошептал он.

- Разумеется, - подтвердил Ирвин Гольд.

Он обошел труп, вежливо уклонился от меня , разместился перед унитазом, расстегнул ширинку и шумно пустил струю. Потрясенный, я не мог оторваться от этого зрелища. Размер его инструмента был невероятен. Дуло 45 калибра с рукояткой от 22-го.

Какой может быть реакция присутствующих на столь естественное отправление нужды на публике? Джоан с доктором Эрнстом тихо перешептывались, склонившись друг к другу. Офелия все ещё трет листок бумаги. Убитая женщина все ещё истекает кровью. По-видимому, я один заметил неприличное поведение Ирвина.

- Надеюсь, вы не ведете себя подобным образом при Нике! - сказал я ему.

Он спокойно убрал в штаны предмет своей гордости.

- А почему бы и нет? Он крепкий умный парень, хорошо воспитанный и уравновешенный. Новая раса, Хаббен, способная смотреть реальности в лицо. Если Америка когда-либо обретет свою душу, то только благодаря молодым людям вроде него...

Я возмущенно прервал его разглагольствования.

- О какой реальности вы говорите, Гольд? Вы ещё скажите, что приглашали его на ваши забавы с его матерью?

- Она моя жена, Хаббен, - иронично заметил он.

- А Ник мой сын. Если вы воображаете, что...

Адвокат до мозга костей, он не может вынести профана, ставящего его на место.

- Послушайте, Хаббен, я здесь не для дискуссий о ваших родительских комплексах. Я пришел потому, что сейчас настал час кризиса, старина, решительно заявил он, указав на труп. - Час ареста, осуждения, исполнения приговора. После чего вы освободитесь от всех ваших комплексов.

Я не позволил ему заметить охвативший меня от его слов ужас.

- Я полагал, что в этом штате смертная казнь отменена.

- Не для всех преступлений, особенно специфичного сексуального характера. А если взглянуть на вашу жертву...

- Мою жертву? Что вы за адвокат, если называете её моей жертвой, когда даже неизвестно, стрелял ли я? Вы ослеплены ненавистью, Гольд.

Внезапно он переменил тон и манеру поведения и стал более сговорчив.

- Ну, Пит, я же ваш друг. И я здесь для того, чтобы помочь вам.

- Надо же!

- Пит, вы видели в кино или на телевидении полицейские фильмы, в которых клиент не говорит правды своему адвокату?

- Ну и что?

- А то, что не все потеряно. У вас никогда не возникало желания встряхнуть героя, сказать ему, что если он заполучил своего Перри Мейсона для защиты, нужна самая малость - сказать ему все. Подобные сцены не слишком изобретательны, но они тем не менее мудры простой жизненной мудростью. Для вашего же блага, Пит, постарайтесь извлечь урок.

Я попытался спокойно объяснить ему, словно разъясняя суть вещей недоразвитому ребенку.

- Послушайте меня, Гольд. Я никогда не видел этой женщины. И не убивал её. Я не знаю об этой невероятной истории ничего.

Он указал мне на револьвер.

- Я полагаю, что вы никогда не видели этого предмета, не так ли?

Тут я мысленно сказал себе, что он должен быть последним в мире человеком, защищающий меня перед судом. Слишком много у него причин желать моего исчезновения. Не будь меня на свете, Джоан уже и думать обо мне забыла бы. И была бы целиком и полностью его, - если бы меня не стало. Хуже всего, что Ник останется безраздельно с ним. Наивные уверения, надежды, что Ник мой, его уважение ко мне - все это перенесется на Ирвина Гольда, как только тот от меня от меня.

- Вы верно полагаете. Об оружии я ничего не знаю.

- Вы лжете, Пит!

- Клянусь вам...

- Не клянитесь. Вы знаете, как вас уважает Николас. У него будет разбито сердце, если он узнает, что его отец пытался лгать, чтобы выбраться из трудного положения.

Револьвер - шестизарядный "Смит энт Вессон", утяжеленный К-38, с полным боекомплектом весивший 1180 грамм и несколько отрезвивший Ника после его первой стрельбы по мишени. Крепкому пятнадцатилетнему парню все же не хватало сил в руках, чтобы удержать подобный вес. А отдача была слишком резка для него. С таким весом и отдачей он посылал пули либо над, либо под "яблочко".

Тогда я купил ему "Смит энт Вессон" 22/32 для тира, револьвер 22 калибра, весящий всего лишь 750 грамм с полным барабаном. Просто невероятно, что он вытворял с этой штукой. Вандерлих, служитель в тире, как-то несколько недель назад сказал ему:

- Будь мы в Додж Сити во времена доброго старого Дикого Запада, я предпочел бы противостоять твоему отцу с его К-38, чем тебе с твоей пукалкой. И я говорю это не для того, чтобы приуменьшить способности твоего отца.

Я представил Ника на пороге ванной комнаты перед этой женщиной в черном нижнем белье с моим револьвером в руке. Он направляет оружие, поднимая его прямо перед собой, несколько выше лба, а ля Вандерлих, хладнокровно наводя на цель. Женщина падает на колени, умоляюще воздевает сложенные руки. Указательный палец Ника нажимает на курок...

Дальнейшего не последовало. Я не могу, или не хочу, представить выстрел, отдачу, пороховую гарь.

Но ни у кого, кроме Ника и меня, нет ключей от моей квартиры. Никто другой не мог впустить эту женщину и убить её. Никто больше не знает, где спрятано оружие: под свитерами в нижнем ящике комода. Никто в мире, кроме Ника и меня.

Но ведь невозможно, чтобы он был виновником этого ужаса.

В конечном счете наш парень столь прямолинеен и последователен, что даже друзья над ним подтрунивают. Естественно, уважительно. Он несколько выше их, более широк в кости и абсолютно уверен в себе. Что больше всего их впечатляет, как я часто замечал, так это его способность не терять хладнокровия. Когда их голоса переходят на крик, его голос становится тише, заставляя прислушаться. И если возникает потасовка, они знают, что в боксе, так же как и в карате, или чем то другом, он способен разделать их под орех, и причем с милой улыбкой на лице.