Сломать судьбу - Виктор Мурич

– Я жду тебя чертик из поднимающейся табакерки, – кривятся в ухмылке губы.

Пятнадцать!

Створки вздрогнули, и щель между ними начала превращаться из еле заметной ниточки в расширяющуюся пропасть. В туманной глубине плещется огненная лава, норовя гибкими щупальцами расплавленной материи ухватить мельтешащих черных призраков. Они точно стая саранчи наполняют пропасть. Беззвучно хохочущие лица в один миг уставились на меня пустыми глазницами-колодцами с последними каплями живительной влаги на каменистом дне.

Глубокий вдох. Револьвер застыл в вытянутой руке. Палец скорчился бегуном на старте, ожидая сигнала.

– Привет, – глянули на меня ангельские глазки под рыжей челкой.

– Привет, – оробев, отвечаю я. – Ты кто?

Маленькая девочка лет восьми шагнула из лифта. Белоснежный накрахмаленный передник поверх стандартной коричневой школьной робы. Стоптанные туфельки на тонких ножках. Топорщатся переплетенные шелковыми лентами тугие поросячьи хвостики.

Револьвер предательски дрогнул, отводя взгляд глубиной в полторы мои ладони. Девочка без интереса посмотрела на оружие и натоместь начала пристально изучать меня. На веснушчатом лице с носом-кнопочкой удивление сменилось любопытством. Так смотрят на кости ископаемых в палеонтологическом музее. Наверняка я выгляжу не намного лучше. Джинсы разорваны на колене и забрызганы красным, выбившаяся из под ремня клетчатая рубаха лишена части пуговиц, и поверх этого гардероба вспухшая скособоченная морда. Не лицо, а именно морда – многострадальное несчастье напоминающее задницу бабуина страдающую от геморроя и чирей.

– Танечка, – непонятно почему засмущалась девочка и опустила глаза. – Ты бомж?

– Кто?

В ее устах это слово звучит не ругательством, а лаконичным описанием сухопарого мужчины среднего роста с совершенно обычным лицом и блеклой тенью детских мечтаний в глазах застывшего перед ней. Обычно именно это я вижу стоя перед зеркалом. Не могу сказать, что я в восторге от собственного отражения, но радует, что бывает намного хуже. Хотя, наверное, хуже чем сейчас не бывает, если конечно опять не сравнивать с конкретной частью бабуина.

– Бомж. Мой папа всегда говорит, что эти бомжи его достали. Все лезут и лезут на стройку. Как воши на собаку. А зимой так и совсем спасу нет от них. – Она попыталась сказать это взрослым голосом. Так, как говорит ее отец. Получилось забавно. Я почти улыбнулся.

– Нет, Танечка, я не бомж. А кем твой папа работает?

– Охранником. У него такая красивая одежда. С нашивочками. И еще палка есть. Такая гибкостная и черная. Он ней бомжей выгоняет отсюда. И тебя тоже выгонит.

– Я бы с радостью и сам отсюда выгнался, но как-то пока не получается.

– Ты заблудился?

– Увы, – согласно киваю.

– Пойдем со мной. Я покажу.

Девочка улыбнулась и указала ручкой на все еще открытые двери лифта. Я испуганно дернулся и с опаской покосился на отражающие пустоту зеркала кабинки. Ангельские глазки насмешливо блеснули из под пушистых ресниц. Приливной волной накатила злость. Стоит тут, понимаешь, передо мной какая-то козявка двухвостая, пол вершка от горшка и то в прыжке, и насмехается, а я тридцатилетний мужик с здоровенным пистолетом не решаюсь войти в лифт. Стою с дрожащими коленками и сам себе страшилки рассказываю. Хуже запуганного суеверной бабкой сельского пацаненка. Ну, чего тут спрашивается бояться? Безобидного лифта – обычного атрибута любой многоэтажки, или может этой малышки? Глупости. Представляю, что сейчас девочка думает: дядя зайчишка-трусишка боится, что лифт ему ногу откусит… Откусит? Вжик-вжик… Это кажется таким знакомым. Вжик-вжик. Приглушенный дверями крик становится все тише и тише по мере удаления кабинки… а на полу растекается темная клякса из отсеченной выше колена полной женской ноги в ажурном чулке и туфле лодочке… Яна! Секретарша Евгения Семеновича. Мы даже глазом не успели моргнуть, как все-таки убедившая нас, что на лифте будет быстрее, Яна оказалась в железных сомкнувшихся челюстях. Лифт поглотил ее в один миг и как крокодил потащил в пучину нижних этажей, чтобы там неторопливо переварить.

Я уже готов сделать шаг вперед, но вовремя останавливаюсь. Жалобный крик Яны вынырнув из памяти встряхивает наподобие электрошока. Чувства того страшного мгновенья овладевают мной в полную силу. Что я делаю? В своем ли уме? Неужели насмешливый взгляд девочки способен толкнуть меня на столь опрометчивый шаг?

– Нет. Не пойду.

– А почему ты такой перепуганный? Папу боишься? Да? Не бойся, – она снова улыбнулась, показывая редкие зубы, – он добрый. Пойдем. – Я отрицательно завертел головой и покрепче сжал рукоять револьвера как спасительный оберег. – Ты как испуганный щеночек. Сердитый и испуганный.

– Собака бывает кусачей… – напел я, пристально глядя на девочку. – Ты ведь знаешь продолжение этой песенки из мультфильма бременские музыканты? Ты не можешь ее не знать.

На переносицу поползла первая тревожная капля пота.

– Знаю-знаю. Я тыщу раз его видела. А у тебя есть собака? – обрадовалась девочка моему утвердительному кивку и захлопала в ладоши. – А как ее зовут?

– Джульбарс. Как собаку Элли в волшебнике изумрудного города. Папа наверняка тебе читал эту книжку. Не мог не читать. Все папы читают эту книжкам своим детям.

Я улыбнулся, стараясь не показывать боли пронзившей вспухшую часть лица.

– Конечно, читал, – кивнула девочка, и тугие косички потешно задергались из стороны в сторону. – Мне Джульбарс очень понравился…

Револьвер тяжело дернулся в руке. Эхо от выстрела затанцевало по холлу. Профессиональными плакальщицами колыхнулись березки. Пальмы пригнули пышные кроны, словно придавленные смертью невинного дитя. Забрызганные кровью двери лифта разочарованно сомкнулись, и кабинка пошла вниз. Крокодил уныло пополз в логово, лишившись уже почти шагнувшего в пасть ужина.

– Его звали Тотошка, – говорю, опустив дымящийся пистолет. – Запомни на будущее.

Переступив через ту, что еще секунду назад была моей собеседницей, я покидаю холл.

Перед тем как отправиться по коридору оборачиваюсь и бросаю беглый взгляд на труп. Все-таки сомнения присутствуют. Мне не хочется признаваться себе в этом, но так оно и есть. Она была так убедительна и наивна… Обычной девочке могли не читать "Волшебника изумрудного города", она могла не знать, что собака бывает кусачей только от жизни собачей, все это вполне допустимо и являлось лишь дополнением к основному факту, убедившему меня, что она не человек. Никогда ни одна нормальная девчонка не оденет школьную форму в начале августа, когда до учебного года остается целый месяц.

Над телом без лица, пуля вошла в щеку чуть выше губ, заклубилось облачко дыма похожего на сигаретный. Был бы я верующим, то решил бы, что это душа покидает тело и устремляется в чистилище. Завертевшись маленьким смерчем облако трансформировалось в старушечье призрачное лицо с пустыми глазницами. Беззвучно зашевелились тонкие губы, заколыхалась грива волос, и лицо неспешно поплыло к окну. Сквозь его черты свободно просматриваются березки и пальмы такие же неживые как и лицо. Искривившись напоследок в гримасе ненависти лицо растворилось в клубящейся черноте. На этот раз я точно уверен, что его там встречали подобные лики. Значить не казалось. Когда я перевел взгляд на место где лежало тело, там оказался лишь холмик серой трухи, отдаленно напоминающий контуры тела.

Облегченно вытираю капельки пота со лба и забрасываю новую сигарету в угол рта. Все-таки не ошибся. Внутри меня все наполняется ликованием. Сладкое слово – победа. Еще один маленький триумф и короткая передышка. Они обычно не нападают сворой. Между посещениями до сих пор всегда были затишья. Только сейчас до меня доходит их назначение. Естественно никто не предоставлял нам отдыха после побед, нас обрекали на атаку собственного воображения. Когда находишься в действии: стреляешь, спасаешься бегством, выбираешься из ловушки, все мысли рациональны и направлены на решение конкретной проблемы, до всего остального просто нет дела. А вот после такой встряски, на отдыхе просыпается воображение подстегнутое страхом, и ты уже за каждой дверью видишь смерть, ожидаешь чего-то такого… У каждого человека свой набор страхов, упрятанных глубоко-глубоко и дремлющих до поры до времени. Часто мы сами явно не осознаем всех залежей этой черной жижи накопившейся за прожитые годы. Она собирается по каплям. Детские страхи. Первые пугающие персонажи услышанных на ночь сказок. Телевидение, обильно скармливающее жаждущим чего-то такого страшненького – монстров и сумасшедших убийц с бензопилами. Книги, ничуть не отстающие от своего визуального брата. Что ни страница то кровь и насилие, подлость и ложь. Да и сама жизнь этому способствует – нельзя не бояться толпы обкуренных тинейджеров со стеклянными розочками в руках, застывших живой цепью поперек дороги. И вот именно в момент расслабления мы подвергаемся атаке изнутри, по сути, разрушая сами себя. Стоит лишь чуть-чуть поддаться, прогнуться под натиском поднимающихся из глубин армий ужаса и тебе конец. Сережка, высокий мускулистый парень с беспечным лицом, замечательно держался. Благодаря нему нас не сожрало некоторое подобие паука величиной с корову, обрушившееся из под стеклянного купола. Он среагировал первым и уложил зверюгу в полуметре от нас. Окаменелые от страха мы пялились на мохнатое тело с длинными суставчатыми лапами у наших ног. Потом он вытаскивал Настену из липкой ловушки. В общем, вел себя как настоящий герой. Я по сравнению с ним чувствовал себя запуганным до нервного тика ребенком. Наступил первый отдых. Нам дали небольшую передышку и Сережка сорвался. Не разобравшись с перепугу он бабахнул из дробовика в открывшуюся в комнату дверь и убил нашего шефа – Евгения Семеновича. Увидев, что он натворил Серега с бешенными глазами выскочил из комнаты и с нечленораздельным воплем побежал по коридору. Через некоторое время мы наткнулись на его обескровленный труп. Его выпили до последней капли. Высосали, как мы высасываем молочный коктейль через соломинку. На его лице застыла маска безумного ужаса. Думаю, что на момент смерти он уже не был человеком, скорее куклой управляемой поднявшимся из глубин сознания ужасом. Страх захватил бразды правления его разумом и телом, превратив в кролика бегающего от воображаемых монстров. Это тоже был урок. Урок для тех, кто еще был жив.