Автопортрет - Игорь Угляр

Это будет не сказка, не сон Веры Павловны, не вымысел и не плод буйной фантазии стареющего, никому не нужного одиноко спивающегося лузера. Иначе жить станет не для кого да и не зачем, крылышки наши, сойка дорогая, обессилено, словно солнечными лучами опаленные, сложатся, и мы рухнем поодиночке так и берега не доставшись посреди океана.

Остаток жизни проведем среди сказочных тропических красок, щебетанья райских птиц, шороха прибоя и поразительного по своей библейской красоте заката. Мы будем возлежать друг подле друга в шезлонгах, пальцы наши тесно переплетутся, взоры устемятся в сторону уходящего солнца. В один прекрасный вечер одна из рук ослабеет, пальцы ее охолодеют, затем заклякнут, но другая не заметит того и будет держать в своей до тех пор, пока ее не постигнет та же участь.

Прах наш развеется на высоте птичьего полета, парящие мимо сойка и орел печально помашут на прощанье крыльями и исчезнут, так же как и мы, навсегда, в бездонной небесной синеве.

В небе бескрайнем сойки одинокий полетТебя рядом нет и я угасаюТолько воронье летает стаейПарит в одиночестве гордом орел…

Фото твои. Внезапно меня озарило, мы похожи, причем разительно, я нашел сходство на одной из них, ты снята там в профиль. Сходство это не столько внешнее сколько внутреннее. Просто поразительно. При встрече поделюсь в чем оно заключается, полагаю, ты со мной согласишься. Знаешь, недавно у меня появилось страшное ощущение крушения привычного мира, жизни несправедливости, словно ты ребенок маленький и бежишь к мамочке крича ей: « Мамочка дорогая, мамочка!», а в ответ получаешь подзатыльник или зуботычину, и ты не понимаешь в чем дело, твой мир рушится на глазах, ты его не видишь больше ибо он застлан слезами твоими, или словно ты родитель престарелый и что тебе единое в жизни и осталось, так это прижаться в раз последний к чаду своему единственно любимому, а оно возьми и отвернись равнодушно в час твой последний, и ты понимаешь горько, что прожил задарма жизнь, и не может ответить ни ребенок еще малосильный ни старик уже обессиленый, а если бы и могли, то не ответили бы никогда. А теперь я понимаю, что жизнь прекрасна и очень даже справедлива, потому, что не произойди то, что произошло – не сбудется то, чему суждено сбыться…

It’sO’key, но что ты можешь предложить мне, дорогой, слышу резонный и ехидный такой же вопрос и отвечаю как всегда нахально: «Весь мир!». О, так это же дело другое совсем, коленкор иной. Так сразу бы и сказал. Согласная я, согласная. На весь мир, но никак не меньше, согласная я!

Сегодня у нас число какое будет? Сегодня у нас будет число 15 – ое февраля месяца года 2007 – го. Пятница. Утро. Начал с 25 – того, января, естесственно, года того же, 2007 – го, в столице Родины нашей доисторической городе герое Москве. На круг недели три выходит. Из них одна в ауте абсолютном, другая в относительном, еще одна в трезвости такой же относительной. Варианты один другого краше. Делириум, маразм, шиза, нечто сексуально – маниакальное, но уж никак не депрессивное. Забрасываю нижние конечности на колченогое стуло поломаное и откидываюсь на спинку, несмотря на утро ранне – устало. Боржом, булькая и пузырясь разливается по обезвоженым телесам, приводя в относительное чувство равновесия и гармонии с окружающим миром. Итак, что мы имеем на день сегодняшний, тут я повторюсь числом – февраля 15 – того, года 2007 – го. Мы имеем: ужин в итальянской ресторации с дамой надежд не оправдавшей – раз, визит к проститутке оправдавшей надежды самые смелые – два, закомство в заведении с шикарной блондой с такими же шикарными надеждами и перспективами, которым в последствии так перспективами и надеждами суждено иостаться (рем. Автора) – три.

Четвертый час. Еще какое – то время лежу вытянувшись в струнку, затем спрыгиваю с кровати. Сколько же это продолжается? Ого, без пяти минут пол года минуло с тех самых пор, как мой бедный мозг превратился в некое подобие круглосуточно работающей жаровни, костерища, доменной печи, нет, бери выше – крематория, в котором он медленно поджаривая себя сгорает в пламени адовом все двадцать четыре часа во сне, наяву, дома, на работе, где еще? – везде и всегда меня преследует наваждение, фантом, мираж, образ, от которого я хочу во что бы то ни стало избавиться, откарасткаться, отхреститься, но тщетно всё, не выходит ничего, не под силу, стало невмоготу уж совсем, устал, болен, истощен, поэтому – сгинь, исчезни, пропади, желательно пропадом, зачем ты являешься мне ежесекундно, минутно, часно, дневно… – явись же кому нибудь другому, ну сколько же можно, будь ты проклята…

«И в куче навоза можно найти крупицу жемчуга». Конфуций. В роли кучи дерьма у нас как всегда долбаный ТАУН. Словно сфинкс, орхидея, цветок прерий душистых ты возвышалась на унылом фоне кидающийся даже в залитые глаза смеси брайтоновской глупоты и уродства. Выразительной лепки голова, то ли греческий, то ли иудейский профиль, белокурые кудряшки. Природа словно вытесала профиль из цельного куска гранита максимально очертив его, замерев в испуге в самый последний момент, словно опасаясь откромсать лишнее, ещё чуть – икрасота перейдет с свою противоположность. Плод любви еврея физика и польской балерины. Штучная женщина. Будь я художником, или скажем ваятелем – намалевал, вылепил, вытесал бы тебя именно такой. Подваливаю сходу. Какой – то амбал пытается стать на пути моего счастья, но я пьян, поэтому решителен и непреклонен. Мы оба под изрядным шофе и дело катится как по маслу. Выпиваем, танцуем, о чем то щебечем, словно не виделись лет этак сто и смертельно соскучились друг по другу. Да так оно и было, мы же кинулись навстречу друг дружке! Пиемо, гулямо, танцовамо. Ах!

Разговор явно не клеится. Первая бутылка комом, наше застолье скорее напоминает поминальное сидение, твои, между прочим, слова. Со второй мы как всегда разошлись, раздухарились, можно сказать, со второй – не раньше никак у нас устанавливается некая духовная связь, близость, братство по оружию, ведь мы с тобой не мужчина и женщина, а други, братаны, собутыльники, сообщники, кореша, подельники, короче – лица без вторичных половых признаков. Иногда мне кажется – и без первичных тоже. Это произошло так давно, что и не упомнить, чуть ли не на заре знакомства нашего. И надо же, именно в тот вечер я попросил тебя, мол, детка дорогая, в наших отношениях мы опасно подошли к той черте невидимой красной, за которой начинается свинство да скотство, ведь мы не будем преступать ее, договорились, ладно? Через аж два дня рухнет в тартарары все самым что ни на есть свинско – скотским образом, и спроси кто нас тогда, есть ли в мире что или кто либо способный хоть на копейку порушить дружбу нашу, отношения, ха – ха- ха, но Аннушка уже пролила свое масло… «What kind of women are you?», немо вопрошаю я исступленно тряся за плечи, не ведая, что жить мне, от умело воткнутого в сердце самое шила осталось целых два дня.

А тогда, в тот промозглый февральский вечер, в наш первый ГАМБРИНУС, мы оприходовали на двоих пару МЕРЛО и чудесно провели вечер. Провели его так чудесно, как обычно проводят двое случайно встретившихся и понравившихся друг друг людей, которых потянуло друг к другу в ожидании предстоящей любви. На улице ты схватила меня под мышку и мы рванули в ПРИМОРСКИЙ. Добавить и потанцевать. Добавили и потанцевали. Я всё рассматривал и рассматривал тебя кожей буквально чувствуя как западаю, падаю, проваливаюсь в любовую прорву из которой нет и не будет ни выхода ни спасения, я забыл дурашка про: « Не пускай змею любви в свое сердце, единственное, на что она способна – так это ужалить тебя смертельно в самое сердце», и правильно сделал, что забыл, зачит так надо, пусть кусает, меня ждет смерть сладкая самая от яду любовного, я ведь мечтаю о смерти такой, ну поскорее же, я и так заждался в ожидании бесконечно своем одиночестве…

На улице ты засунула руку свою в мой карман, я и до сих пор ощущаю его тепло. « Не пропадай, Игорек!». «Ну что ты, куда же я могу пропасть?!».

Мы сидим как детки малые, в твоих руках чаша с зажженной свечой, которую ты медленно, в такт музыки перекатываешь в ладонях. Беру эти руки в свои, и меня пробивает мелкая дрожь. Лицо напротив сидящей женщины озарено улыбкой, от которой становится не по себе. Так становится не по себе человеку которому зачитали смертный приговор.

Пляж. Медленно, осторожно, перебираю пальцы твои, стряхивая песок. Ловлю на мысли, что проделываю это впервые. Имеется в виду ввобще впервые в жизни. У тебя красивая стопа. С соблюдением пропорций, высоким подъемом, элегантная, вся в тебя. И здесь, на пляже, посреди людей толпы у меня возникло дикое, непреодолимое желание приникнуть, прижаться, слиться, расствориться в ней… в испуге одергиваю руку и отвожу взгляд. Слава Богу, ты так ничего и не заметила.

Усадьба Вандербильдов. Лежу на зеленой лужайке навзничь, рука моя слепо и беспомощно шарит по траве в поисках твоей. Дорогая, ну где же ты, мне так грустно, так одиноко, мое сердце просто разрывается от любви, прости разрывается…