Сказания новой Руси. Рассказы, сказки, памфлеты, эссе - Геннадий Мурзин

– Теперь понимаю, как нелегко пришлось вам, новичку.

– Нелегко – не то слово. Виктор Соколов, ответсек, был беспощаден при выискивании «блох»…

– «Блох»?! – удивившись и ничего не поняв, переспросил Разумов.

– Ну, в редакциях так называют незначительные ошибки, обнаруженные в рукописи или на полосе.

– Смешно называют.

– Да… Это еще ничего, но меня бесило, что вмешивается Соколов не по делу (журналист он был так себе, но с апломбом). Допустим, у меня написано в заметке: «Токарь Иванов с умом выполняет любую операцию». Соколов вычеркивает «с умом» и заменяет на другое слово, на свое любимое – «старательно»… Ладно, тут не о том главная речь… Мы сидели в одном кабинете и через пару месяцев весь его «график трудовой деятельности» был, как на ладони. Закладывал он хорошенько, поэтому утром, появившись на рабочем месте на час, убегал в районную столовую, где к тому времени начинал работать буфет, где можно было опохмелиться, принять свои сто пятьдесят. Далее появлялся уже, ясное дело, навеселе, с изрядно помутневшим взглядом на события и явления редакционной жизни. Не знаю, почему, но редактор на эти художества ответсека смотрел сквозь пальцы. Не то беда, что пил Соколов часто и много, а то беда, что где деньги взять на водку и пиво. У него – семья, а оклад – не ахти (тогда зарплата журналистов была незавидная).

– Раз пил, то, выходит, водились деньжата?

– Занимал у всех, кто мог ему поверить и дать трешку-пятерку. Говорил, что до получки, но отдавал либо через пару месяцев, либо о долге и вовсе забывал. И наступила пора, когда вышел он из доверия полностью и окончательно: никто кредитовать не стал. Я видел, с каким остервенением бегал Соколов по редакции, умоляя одолжить хоть рубль. Тщетно. Несколько дней ходил, как стеклышко, но чертовски злой. На мне, поскольку всегда на глазах, срывал зло в первую очередь. Сначала я обижался, а потом не стал, придя к заключению, что собака лает, ветер носит, а караван все равно идет вперед. Да… На другой неделе я вдруг обнаружил, что Соколов вновь ходит с утра пьяненький и веселый, хотя точно знал, что зарплаты не было, что никто ему не одалживал. Странно выглядело, но вникать не стал: своих проблем выше крыши.

Разумов спросил с усмешкой:

– Нового кредитора нашел?

– Слушайте дальше… Прошло какое-то время. Редакционные дела привели меня на завод по производству коньков. Оказался в кабинете директора. Мне сразу показалось, что директор как-то странно на меня смотрит, с неким подозрением. Стал выяснять. Не сразу, но директор выложил. И закончил монолог словами: «Ходите тут… Вынюхиваете, ханыги. А после…» Оказалось вот что. Соколов каким-то образом узнал о неких некрасивых делишках директора завода, которые имели место, сел и написал фельетон (директор мне показал копию фельетона, хранившуюся в его сейфе) «Грязные делишки директора», сам отпечатал на машинке и на редакционном бланке, пошел к своему герою и сказал: «Если не хотите, чтобы фельетон был напечатан, стакан спирта – на стол!» Спирт у директора водился и использовался для технических нужд. Ничего не поделаешь: директор, припертый к стенке, выставил стакан спирта. Соколов тут же выпил и ушел. Директор обрадовался, что так дешево и быстро отделался. Не тут-то было. На другой день Соколов с утра уже был в кабинете директора и с тем же требованием. И это, оказалось, продолжается давно. Соколов надоел директору до чертиков со своими ежедневными визитами по утрам, но ссориться не решался.

– Фельетон действительно хотели опубликовать? – спросил Разумов.

– Нет, конечно. Да и не фельетон это был, а захудалая расширенная заметка. Но откуда было знать обо всем этом директору? Поверил. И как было не поверить, если перед ним был не корреспондент, даже не заведующий отделом, а сам ответсек, второй человек, от которого многое зависит.

– И чем же закончилась история?

– Ничем.

– Что вы хотите этим сказать?

– Только то, что я не придал огласке сведения, ставшие мне известными по чистой случайности. Я вернулся в редакцию. Когда никого поблизости не было, завел разговор с Соколовым, а тот заартачился: брехня, мол, все. Тогда выложил ему на стол копию, которую хранил директор. Соколов на глазах стал трезветь. Короче говоря, договорились: он больше к директору – ни ногой, а я, в свою очередь, – буду молчать… Этим все и закончилось, Сергей.

– Вы поступили неправильно: мерзавца надо было вывести на чистую воду.

– Возможно, – сказал Окунев и встал. – Ну, мне пора. Отдохнул, отдышался и будет… – Окунев посмотрел на мужичка. – Ну, что теперь скажете о моральном облике советского журналиста?

Разумов тоже встал.

– Все – хороши, – он сделал паузу и добавил, – вы, в том числе… Вы не вправе были скрывать… В результате зло не было наказано. Боялись сор из избы вынести, да?

Окунев грустно усмехнулся.

– Нет, зло, по большому счету, было наказано. Если не нами, то Всевышним.

– Вы о чем?

– О том, что Соколов плохо кончил: напившись до потери пульса, пошел на пруд, решив искупаться, и утонул. А ведь ему не было и сорока. Так-то вот, Сергей… Прощайте… Так сказать, мило пообщались. Мой совет: не кивайте на «светлое прошлое», потому как в нем грязи было ни чуть не меньше нынешнего. Да и, подумайте сами, откуда взялась нынешняя грязь? Оттуда, из прошлого.

Торжество справедливости

Сережка Савиных и Дениска Оноприенко выросли на глазах друг у друга. Сдружились, бегая в одном дворе и играя в одной песочнице, когда обоим было по три года. Один детский сад, что неподалеку от дома; одна на двоих воспитательница, так как и в группу ходили одну и ту же. И школа, куда определили родители, была общая, даже за классной партой сидели вместе. И оба влюбились в пятом классе в Ленку Николаеву, как им тогда казалось, в самую-пресамую классную чувиху: ходили вокруг, вздыхали да охали, с грустью отмечая, что та, Ленка, значит, не отдает предпочтения ни одному из них, а благосклонно принимает ухаживания Юрки-хулигана. Наверное, потому, что тот сильно крутой и за ним Ленка – как за каменной стеной. Оба были рады, что Ленка не стала между ними яблоком раздора. Наоборот, зависть к Юрке еще больше парнишек сблизила.

Все-таки было между ними отличие: водораздел проходил по уровню интеллектуальных способностей: Сережка все схватывал на лету, а Дениска соображал туго. Скорее всего, из-за лени, которая, как говаривала его матушка, вперед Дениски на свет родилась. Спасибо Сережке: тот всячески помогал другу. На выпускном экзамене по математике Сережка передал «шпору» и Дениска получил четверку.

А потом? Сережка отнес документы в техническое училище. Не в ремеслуху, понятное дело, а в то, что имени Баумана. Дениска – вслед за ним. По наущению родителей: престижно, мол, карьера обеспечена, дорога в науку широкая открывается.

На вступительных экзаменах Дениска рассчитывал на Сережку. И не зря. На сочинении Сережка за отведенное время не только сам успел уложиться, но и Дениске, выбрав другую тему, сочинил, а потом передал. Дениске осталось только начисто переписать. Переписывая, сделал-таки две ошибки, из-за чего получил четверку.

С математикой (устно) сложнее, но, сам сильно рискуя, Сережка предложил единственно возможный выход: пойти и за Дениску самому сдать. Чтобы преподавателям не бросилось сильно в глаза, решили, что за Дениску друг зайдет в аудиторию первым, а за самого себя – в числе последних. Расчет строился на том, что преподаватели устанут и бдительность притупится. Все получилось. Зачислили обоих. Благодаря стараниям друга и у Дениски оказался проходной балл.

Дальше же… Их пути-дорожки стали расходиться. И довольно-таки стремительно. Сережка с головой ушел в учебу, а Дениска пропускал лекции, кое-как сдавал (со второго или даже с третьего захода) экзамены и курсовые зачеты.

Это был 1990-й год. Горбачевская вольница кругом: делай, что вздумается, и не ленись. Студент Оноприенко зря время не терял. Он фарцевал: скупая у заезжих иностранцев заморское шмотьё (пятачок у «Метрополя» – обычное место его тусовки), перепродавал нашим втридорога. Навар имел хороший. До уха Сережки доходили слухи, будто его друг Дениска сумел прибрать к рукам кое-кого из преподавателей, позарившихся на модные заграничные тряпки. Сережка не слишком верил, но факт был налицо: теперь Дениска сдавал все экзамены без дружеского участия Сережки.

Дениска поначалу попытался приобщить и Сережку, взять в долю, но тот наотрез отказался, сославшись на полное отсутствие свободного времени. Дениска махнул рукой и отстал от друга. Теперь они стали видеться еще реже.

Дениска с грехом пополам защитил диплом и как в воду канул. Будто бы, ушел на вольные хлеба, вычеркнув из памяти обретенную только что профессию инженера-электронщика. Сидеть и корпеть в полутемной каморке научного института над какими-то там схемами? За гроши?? Полноте! Это не по нему. Ему нужна свобода, размах, простор.