Слепой свидетель - Фредерик Браун

— Что относительно алиби обеих жен?

— Железное. В момент убийства они были вместе в кино. Вошли туда примерно в восемь и в фойе встретили друзей, так что это не только их слова. Можешь считать, что с алиби все в порядке.

— Хорошо. Ну а как насчет той подробности, которая не попала в газеты?

— Лабораторные анализы пули, которую Истер выпустил в убийцу, показывают следы органического вещества.

Я присвистнул.

— Значит, убийца был ранен? Это бы намного облегчило дело.

— Может быть, — вздохнул кэп Эберхарт. — Мне очень жаль тебе это говорить, Джордж, но если так, то тогда это был петух в шелковой пижаме.

— Прекрасно, — сказал я ему. — Моя жена говорит, что Истер стрелял в серую кошку, а она обычно бывает права. Во всем. Ну, а теперь, может быть, ты выскажешься определеннее?

— Если ты сможешь уловить в этом какой-нибудь смысл, то превосходно. Мы извлекли пулю из стены у самого пола. Тот, кто исследовал ее под микроскопом, говорит, что на ней присутствуют мельчайшие следы органического вещества трех типов. В микроскопическом количестве, не поддающемся анализу; только это он и смог определить, и даже тут не уверен. Но он думает, что это кровь, щелк и перья. Цыпленок в шелковой пижаме был бы одним из подходящих вариантов.

— Какая кровь? — спросил я. — Какого типа перья?

— Никаких шансов это установить. Микроскопические следы, больше он ничего не может сказать, даже на уровне догадки. А что с серой кошкой?.

Я рассказал ему о нашем споре по поводу поговорки и шутливом замечании Мардж.

Потом я вернулся к делу.

— Серьезно, сэр, похоже, что убийца действительно ранен. Всего лишь царапина, наверное, поскольку потом он продолжал заниматься своим делом. Это объясняет кровь на пуле, а шелк уж не так трудно объяснить. Шелковая рубашка, шелковые шорты, шелковый галстук — все что угодно. Но вот с перьями потруднее. Единственное место, где мужчина может носить перо, — новая шляпа.

Эберхарт кивнул.

— Если отказаться от петуха в пижаме, то это самая лучшая версия, которую мы на сегодня имеем. Могло быть так: убийца видит пистолет, поворачивающийся в его сторону, и падает вниз, заслоняясь рукой от пистолета. Ладонью пулю не остановишь, но люди часто так поступают, когда в них вот-вот выстрелят.

Пуля касается шелковой ленточки с пером на его шляпе, но его самого не задевает и входит в стену. Потом, когда убийца видит, что Истер отбросил пистолет и что теперь он в безопасности, перевязывает палец носовым платком и занимается своим делом.

— Могло быть так, — согласился я. — Кто-нибудь из тех, кто фигурирует в деле, ранен?

— Внешне, во всяком случае, нет. И у нас нет достаточных оснований, чтобы кого-то из них притащить сюда и раздеть. Мы ведь фактически даже не установили, кому выгодно это убийство. Как бы неправдоподобно это ни выглядело, Джордж, мы почти склонились к тому, что это действительно было лишь ограбление. Вот и все, что я могу тебе сказать. Попробуй взглянуть на все свежим взглядом, и, может быть, ты найдешь что-нибудь интересное.

Я надел плащ и вышел.

Прежде всего предстояло сделать самое тяжелое — поговорить с вдовой убитого. Я надеялся, что первый период потрясения и горя она уже пережила.

Удовольствия мне этот разговор не доставил, но все было не так уж плохо. Миссис Армин Робинсон была подавлена и угнетена, но могла спокойно отвечать на вопросы. Эмоции, по-видимому, были загнаны и не угрожали вылиться в истерику.

Прежде всего я выяснил ее алиби. Да, она и миссис Истер, жена ослепшего, встретились в восемь часов в фойе кинотеатра.

Она уверена, что было ровно восемь часов, потому что они отметили тот факт, что обе пришли вовремя: Луиз пришла первой, но ждала меньше минуты. Она разговаривала с двумя подругами, которых встретила случайно в фойе. Четыре женщины вошли в зал вместе и сели рядом. Она назвала мне имена и адреса двух других женщин. Все выглядело, как и сказал Эберхарт, безупречно. Кинотеатр, в котором они были, находится по крайней мере в двадцати минутах езды от дома Истеров.

— Были ли у вашего мужа враги? — спросил я.

— Нет… определенно нет. Возможно, некоторые не любили его, но не более того.

— Почему же некоторые не любили его, миссис Робинсон? — осторожно уточнил я. — Какие черты его характера…

— Он был слишком общительным. Вы понимаете, типичный экстраверт. Любил вечеринки. Когда немного выпивал, то мог действовать на нервы. Но это случалось не часто. И потом, некоторым он казался излишне откровенным. Но это все мелочи.

Действительно, всего этого было маловато для хладнокровного убийства.

Я перешел на другую тему.

— Ваш муж был дипломированным бухгалтером — ревизором. Это так?

— Да. Независимым. Сам себе босс.

— У него были служащие?

— Только секретарь, на полный рабочий день. Если случалась слишком большая для одного человека работа, он просил помочь кого-нибудь из коллег.

— Насколько вы с мужем дружили с Истерами?

— Мы довольно близкие друзья. Наверное, Армин и Макс больше дружили, чем Луиз и я. Откровенно говоря, мне не очень нравится Луиз, но я лажу с ней из-за дружбы наших мужей. Не то чтобы я имела что-то против нее — не поймите меня неправильно, — просто мы совсем разные. Кстати, я думаю, что Армину Луиз тоже не особенно нравилась.

— Как часто вы виделись?

— Обычно раз в неделю. Временами чаще. Мы были членами клуба игры в бридж, состоявшего из четырех пар. Собирались в доме каждой пары по очереди.

— Кто были другие?

— Энтони и Элдреды. Билл Энтони — редактор «Спрингфилд Блейд». Он с женой сейчас в отпуске во Флориде. Ллойд Элдред служит на заводе Спрингфилд Кемикл — там же, где работал Макс Истер. Он непосредственный начальник Макса.

— А Макс Истер бухгалтер?

— Да, бухгалтер и кассир. Ллойд Элдред — казначей компании. Разница, по-видимому, не такая большая, как кажется. Я думаю, что Макс, наверное, получает около десяти тысяч в год, а Ллойд около двенадцати. Спрингфилд Кемикл своим сотрудникам платит немного.

— Ваш муж проводил когда-нибудь ревизии для Спрингфилд Кемикл?

— Нет. В течение многих лет ревизии у них проводят Крамер и Райт. Я думаю, Армин мог бы получить заказ, если бы добивался этого, но у него было ровно столько работы, сколько он был в состоянии сделать.

— Значит, дела у него шли хорошо?

— Довольно хорошо.

— Это неприятный вопрос, миссис Робинсон. Как вы думаете, могла ли его смерть быть кому-то выгодна?

— Нет, если не считать меня. Муж был застрахован на десять тысяч. Ну, и дом полностью выплачен. Но почти никаких сбережений. Мы купили этот дом год назад и истратили все свои накопления, чтобы оплатить его сразу. И дело Армина не может быть продано — нечего продавать. Я хочу сказать, что он просто продавал свои услуги в качестве ревизора.

— Тогда я бы не сказал, что вы что-то выгадываете от его смерти, — сказал я. — Страховка в десять тысяч не компенсирует ежегодный доход в десять тысяч.

— И потерю мужа, мистер Хирн.

Это могло бы показаться мелодраматичным, если бы не прозвучало искренне.

Ее замечание напомнило мне, что я хотел поскорее кончить и уйти, поэтому я перешел к сути дела.

— Ваш муж заранее собирался навестить Истера? — спросил я. — И знал ли кто-нибудь, что он предполагал туда пойти?

— Никто, кроме Луиз и меня. А мы узнали непосредственно перед его уходом. Вот как это произошло. Луиз и я договорились пойти в кино еще до несчастного случая с Максом. Около половины седьмого в тот вечер, когда Армин и я сели обедать, позвонила Луиз. Она сказала, что лучше не оставлять Макса одного дома, что у него очень подавленное настроение. Армин по моим репликам догадался, о чем идет речь. Тогда он подошел к телефону и сказал Луиз, чтобы она не меняла свои планы. Он готов подъехать и посидеть с Максом.

— В какое время он туда отправился?

— Около семи, потому что поехал на автобусе и хотел быть там к половине восьмого, чтобы Луиз могла успеть вовремя. Он сказал, чтобы я взяла нашу машину и заехала за ним после фильма.

— И он успел к Истерам к половине восьмого?

— Да. То есть Луиз так сказала. Она говорит, что он сразу прошел наверх в комнату Макса. Она ушла минут через десять. Она тоже поехала на машине, так что мы как-то не очень удачно все спланировали.

— Было ли что-нибудь необычное в поведении вашего мужа в пятницу вечером? — спросил я. — Перед тем, как он уехал? Или, если уж говорить об этом, вообще в последнее время?

— Последние два-три дня он был несколько мрачен и озабочен. Я несколько раз спрашивала его, не расстроен ли он чем-нибудь, но он неизменно отвечал, что все в порядке.

Тут я попытался копнуть поглубже, но не смог выяснить, были ли у нее какие-нибудь догадки о причине его озабоченности. Она была уверена, что это не были финансовые неприятности.