Моторы заглушили на Эльбе - Василий Белых

В фашистских окопах были слышны шум, ругань. Николай отчетливо увидел в оптическом прицеле вражеский пулемет, размещенный несколько правее вчерашней позиции. «Там тебе будет не лучше», — усмехнулся Теребун.

— Коля! — негромко окликнул Теребуна сержант Шумигай, окопавшийся левее метрах в пятнадцати-двадцати.

— Чего тебе?

— Лейтенант приказал быть готовым к отражению атаки. Передай дальше!

Теребун, повернувшись в сторону рядового Михаила Антонца, передал команду по цепи.

Спеша разделаться с горсткой советских смельчаков, гитлеровцы пошли в атаку с самого утра. Двигались ломаной цепью, ведя огонь на ходу. Как и накануне — без поддержки артиллерии и минометов, но уже большими силами.

Первым заговорил пулемет лейтенанта Гольденберга. За ним захлопали снайперские винтовки, раздались одиночные выстрелы из автоматов.

Фашистские пулеметчики, думая, что огневая точка русских находится на прежнем месте, со своей новой позиции, находившейся теперь прямо напротив окопа Гончарова, начали бить длинными очередями. Но наш пулемет заработал много левее, а стрелять по нему гитлеровцам мешала цепь своих же солдат.

Левее командира взвода расположился в окопе снайпер казах Конгультан Джангазиев. Бывший охотник разил врага без промаха. Джангазиев воспользовался минутным замешательством вражеских пулеметчиков и одного за другим прикончил их меткими выстрелами. Цепь фашистских солдат редела на глазах, но они упрямо шли вперед, непрерывно строча из автоматов.

Теребун поймал в прицел очередную фигуру. «Офицер», — определил он по форме и тщательно прицелился. И в тот момент, когда офицер что-то крикнул солдатам, Николай нажал на спуск.

Гитлеровец взмахнул руками и рухнул на землю лицом вниз. Деморализованные потерями, лишившись офицера, вражеские автоматчики повернули назад.

В течение дня фашисты еще четыре раза ходили в атаку, но меткий огонь гвардейцев снова и снова обращал их в бегство.

Гитлеровцы догадывались, что перед ними всего лишь горстка советских бойцов, но упорство, с которым дрались эти бойцы, наводило на противника ужас. А кто напуган, тот, можно считать, наполовину разбит. Эту крылатую фразу великого Суворова хорошо помнили солдаты гвардейской стрелковой дивизии. Изнуренные недосыпанием, длительным нечеловеческим напряжением, истощенные голодом, герои тем не менее не пали духом. Они верили в то, что рано или поздно к ним на выручку придут боевые друзья. И были до конца верны девизу: «Клочок земли, на который ступила нога гвардейцев, защищать до последнего патрона!»

Патроны… К ним сейчас были прикованы мысли и надежды защитников плацдарма. После каждой отбитой атаки бойцы со вздохами пересчитывали боеприпасы: патронов оставалось все меньше и меньше.

Наступала третья ночь неравного поединка на плацдарме — крохотном клочке земли, обильно политом кровью советских храбрецов.

Командир группы собрал на совет своих помощников. Спросил:

— Что будем делать дальше?

— Драться, товарищ гвардии лейтенант! — ответил сержант Базаров. — Помощь придет! Не верю, чтобы о нас забыли.

— И я так думаю, — сказал сержант Шумигай. — Сколько сил отдано и крови нашей здесь пролито! Почитай, вросли в эту землю. Негоже гвардейцам оставлять взятое с бою.

—. Спасибо, друзья, — с чувством произнес Гольденберг, — иного ответа я и не ждал. А все же, — озабоченно нахмурился он, — чем драться? Гранаты по пальцам пересчитать можно, да и патронов не больше… Одна надежда: возможно, этой ночью подойдут наши или хотя бы подбросят боеприпасов. А до той поры приказываю строжайше экономить гранаты и патроны.

После тягостного молчания сержант Иртюга сказал:

— Мы сделали все, что могли. Без боеприпасов, истощенных голодом, обессиленных, фашисты перебьют нас, как куропаток. Если ночью не подоспеет помощь, надо уходить. Другого выхода не вижу…

У темпераментного Павла Иртюги была привычка сопровождать свою речь жестикуляцией. Но в этот раз он сложил руки на груди, приняв подчеркнуто спокойную позу: не хотел, чтобы товарищи заметили, что он ранен в обе руки.

Лейтенант, внимательно выслушав бойцов, принял решение:

— До трех часов ночи остаемся на прежних местах. Если же не подойдут наши — сменим позиции и займем оборону на обрыве у реки. Останемся там до завтрашней ночи. Если сунутся фашисты — дадим бой последними патронами, забросаем гранатами, заставим их залечь, а сами тем временем попытаемся спуститься к реке и отплыть от берега как можно дальше. Группу разделим на две части: с одной, левее, пойду я, с другой, правее, над оврагом — Шумигай.

…Еще утром, при отражении первой атаки, осколком гранаты был ранен в ногу сержант Николай Тарарин, Перевязав рану, он попробовал было встать, но, застонав, опустился на землю. «Перебита кость, — мелькнула мысль. — Выходит, отвоевался?.. Нет, шалишь, мы еще повоюем! Патроны есть. Две гранаты. Правда, гранаты — это на самый крайний случай. Последнюю — себе и тому, кто попытается взять меня безоружным».

Последующие атаки врага были не такими яростными, как первая, и Тарарин вел огонь из автомата одиночными выстрелами, стоя на одной ноге. С наступлением темноты к нему подполз Илья Титаренко, рассказал о совещании у командира и принятом решении.

— Куда мне с перебитой ногой, — угрюмо обронил Тарарин. — Останусь здесь. Вас прикрою.

— Не дури, — пытался урезонить Николая Титаренко.

— Это решено. А фашисту я не дамся!..

Сержант Тихонов и рядовой Головенский благополучно переправились на восточный берег. Встретившие их бойцы другой дивизии сообщили, что 77-я гвардейская, получив новую задачу, в ночь на 30 июля ушла на другой рубеж. На ее место выдвинута новая часть. Тихонова и Головенского накормили, предложили отдохнуть. Разведчики отдыхать не стали: наскоро перекусив, ушли на поиски своих. К исходу дня 1 августа добрались до большого моста через Вислу. А через пару часов, уговорив коменданта переправы, они добрались на попутной машине в родной полк.

Полковник Пащенко молча выслушал суровый и волнующий рассказ о судьбе группы лейтенанта Павла Гончарова, героизме ее солдат. Он отметил на карте расположение захваченного плацдарма, передний край обороны противника. Когда Тихонов и Головенский закончили, полковник подозвал обоих к карте и показал, где расположен полк, а где — их товарищи, переправившиеся через реку.

— Как видите, нас с ними разделяют только окопы врага да захваченные им высотки, — сказал полковник. — В ту ночь, когда вы отплыли, а гитлеровцы обнаружили переправу и сорвали наш замысел, еще была надежда, что вы живы и дадите о себе знать. Но вестей от вас не было, и мы решили, что ваши лодки постигла участь тех, кто погиб тогда на воде. Той же ночью по приказу командира дивизии мы снялись и ушли правее.

— Торопиться нужно, товарищ гвардии полковник, — Тихонов умоляюще смотрел на командира полка. — Группе долго не продержаться. Лейтенант просил подбросить боеприпасов и чего-нибудь из харчей. Этой же ночью.

— Мы бы так и поступили, — вздохнул полковник, — если бы вы дали о себе знать хотя бы с утра.

— А теперь как же? — встревоженно спросил Головенский.

— Теперь?.. — Пащенко склонился над картой. — Вот смотрите… — Бойцы подошли к столу. — Командир дивизии приказал овладеть этими высотками. Завтра на рассвете начнем наступление и выйдем к реке на плацдарм.

Сержант Тихонов вдруг вытянулся в струнку:

— Разрешите обратиться, товарищ гвардии полковник!

— Говорите…

— Разрешите мне и гвардии рядовому Головенскому отбыть на плацдарм к разведчикам.

Полковник с минуту о чем-то думал, поглядывая на карту. Потом поднял голову и пристально посмотрел на замерших в ожидании его решения бойцов. Взгляд его потеплел.

— Спасибо, дорогие мои… Как собираетесь переправляться?

— А все на той же лодке, мы ее припрятали, — сказал Головенский.

— Вот вы, товарищ Головенский, и переправитесь. Начштаба выделит в помощь двух разведчиков. К месту, где припрятана лодка, вас подбросят на штабдовд «газике». Возьмите с собой сколько сможете патронов, гранат и продуктов. А сержант Тихонов пойдет с нами. Боевой вам удачи!

…Мучительно долго тянулась для остатков группы Гончарова первая половина бессонной, полной тревоги ночи. Бойцы напряженно ловили каждый шорох, и не столько со стороны высот, где засели гитлеровцы, сколько со стороны реки, к которой были обращены все их надежды.

К окопу Тарарина подполз Иртюга.

— Не спишь? — спросил шепотом.

— Какой там сон… — тихо ответил Николай. Был он невесел и задумчив. Времени на жизнь, как полагал Тарарин, осталось не так уже много: с перебитой ногой он считал себя обреченным. Появление товарища на минуту отвлекло Николая от мрачных мыслей.