Моторы заглушили на Эльбе - Василий Белых

К окопу Тарарина подполз Иртюга.

— Не спишь? — спросил шепотом.

— Какой там сон… — тихо ответил Николай. Был он невесел и задумчив. Времени на жизнь, как полагал Тарарин, осталось не так уже много: с перебитой ногой он считал себя обреченным. Появление товарища на минуту отвлекло Николая от мрачных мыслей.

— Болит нога?

— Болит, — нехотя ответил Тарарин, не желая лишний раз говорить о том, что и так не давало покоя.

— Без рук и из меня никудышный вояка получается, — грустно промолвил Иртюга.

Помолчали.

— Пошарь в моих карманах, — попросил Павел, — Может, наскребешь на цигарку.

Тарарин нащупал в кармане у Павла кисет, на дне которого выбрал табаку на две неполные закрутки, свернул их и, прикурив, одну сунул в рот Иртюге. Затянулись.

— Как думаешь, почему молчат наши?

— Ума не приложу, — пожал плечами Тарарин. — Не иначе стряслось у них что-то…

Иртюга собрался уходить, но почему-то замешкался. Помявшись, спросил Николая:

— Ты твердо решил не уходить с этого берега?

— Твердо.

— Тогда возьми и мою «лимонку». На поясе.

Тарарин обнял товарища. Они расцеловались, как делали это всегда, когда уходили на задание в тыл врага.

В четвертом часу утра лейтенант Гольденберг дал команду отходить на край обрыва. Тело Гончарова перенесли к берегу реки.

Те, кто еще мог работать лопаткой, к рассвету отрыли ячейки для стрельбы лежа. Теребун облюбовал воронку от снаряда. Он лишь немного углубил ее, приспособив к ведению кругового огня.

Гитлеровцы не проявляли особой активности. И только после обеда, не видя признакоа жизни на позициях, занятых советскими бойцами, пошли в атаку на пустые окопы. Ворвавшись в них, фашисты потоптались с минуту, а затем цепью двинулись к реке — туда, где залег с бойцами лейтенант Гольденберг. Разведчики встретили гитлеровцев дружным огнем из автоматов и снайперских винтовок.

Николай Теребун ловил в прицел темно-зеленые фигуры и хладнокровно нажимал на спусковой крючок. Он уже не считал, сколько израсходовал патронов и сколько гитлеровцев уничтожил. Главное — остановить врага!

Гитлеровцы подошли совсем близко. Увлекшись боем, Николай не заметил, как его товарищи начали бросать гранаты. Понял это, лишь когда услышал грохот взрывов. Фашистские автоматчики залегли. Теребун оглянулся: группа бойцов отходила к реке. Николай отполз к обрыву и прыгнул вниз. Затем снял гимнастерку, завернул в нее винтовку и, торопливо разбросав прибрежный песок, спрятал свою подругу-снайперку. «Я еще вернусь», — сказал сам себе и бросился в воду.

Лейтенант Миля Гольденберг с рядовым Григорием Антоненко и Иваном Савиным прикрывали отход группы к реке. У каждого оставалось по одной гранате. И когда гитлеровцы, не встречая сопротивления, вновь поднялись в атаку, Гольденберг крикнул: «Гранатами — огонь!» Раздалось три взрыва. Автоматчики как по команде бросились на землю.

— Скорее к реке! — скомандовал лейтенант. Он видел, как Антоненко и Савин сползли под обрыв, но на месте оставался еще один боец, Лейтенант узнал Тарарина и повторил команду. Тот лежал без движения. Решив, что сержант мертв, Гольденберг тоже побежал к реке.

Гитлеровцы уже поняли, что русских осталось совсем немного, но подниматься все же не решались. Обрыв какое-то время скрывал от них то, что происходило на берегу. Когда же они увидели разведчиков, плывущих к восточному берегу, разом вскочили на ноги. И в этот момент, словно из-под земли, перед гитлеровцами во весь рост поднялся Николай Тарарин. Со словами: «Советские воины в плен не сдаются!» — он бросил одну за другой две гранаты. И тут же свалился под обрыв. Собрав последние силы, отполз и лег на песок рядом с телом лейтенанта Гончарова. Левую руку откинул в сторону, а правую с зажатой в кулаке гранатой подвернул под себя — прикинулся убитым. Решил; «Будут брать — погибнем вместе».

Но гитлеровцы почему-то долго не показывались на берегу: очевидно, брошенные гранаты охладили их пыл.

Не поднимая головы, Николай наблюдал за рекой. Бойцы уже были на середине реки, их уносило вниз. И вдруг впереди плывущих разорвался снаряд, второй позади — открыла огонь вражеская артиллерия. Затем столбы воды поднялись там, где уже еле заметными точками маячили над водой головы его товарищей, тех, ради кого он остался на этом берегу. Николай невольно зажмурил глаза, а когда открыл их вновь, на воде, в том месте, где, казалось, и во мраке увидел бы своих, была зеркальная гладь…

В следующую минуту Тарарин услышал шаги и громкую немецкую речь. Он замер. Гитлеровцы! Сколько их было, сержант не видел: он, как и прежде, лежал лицом к воде. Через минуту Николай ощутил острую боль в боку от сильного удара сапогом и услышал короткое: «Капут!». Затем шаги удалились. Эти несколько минут показались Тарарину вечностью.

Он продолжал неподвижно лежать, глядя широко открытыми глазами на реку. Ждал ли все еще помощи оттуда? По правде сказать, об этом не думал. В мозгу стучала лишь одна мысль: «Жив! Жив, черт возьми!»

Сгущались сумерки. Тарарин перевернулся на спину и посмотрел на Гончарова. «Сапоги сняли. Мародеры!..»

Теперь уже Николай настолько поверил в свое неожиданное спасение, что, забыв о раненой ноге, попытался подняться. Но тут же застонал от резкой боли, опустился на песок. «Что делать? Были бы доски, связал бы плотик и поплыл. А чем связать? Можно разорвать гимнастерку… Это мысль!» Сняв гимнастерку и связав ее концы, он пополз по берегу в поисках сухой травы. Срывал все, что попадалось под руку. Наполнив мешок, Николай занялся больной ногой: на место перелома, ниже колена, наложил толстые стебли бурьяна и туго обмотал их полосками нательной рубахи. Получилась импровизированная шина. Николай брючным ремнем привязал к животу «спасательную подушку» и сполз в воду. Вода быстро просочилась сквозь «шину», нога отозвалась нестерпимой болью. Тарарин закусил от боли губу, на минуту перестал грести. Но потом выругался и со злостью, что было силы стал работать руками, гребя туда, где, как он предполагал, был наш берег. Впрочем, очень скоро обессилел. Течение подхватило его и понесло в сторону от того заветного места, куда Николай стремился всеми своими помыслами. Через какое-то время его прибило к берегу. «Остров!» — догадался сержант, вспомнив, как в ту первую ночь их лодки течением пригнало именно сюда. Из последних сил Тарарин выбрался из воды, упал на песок и потерял сознание.

…Сержант Григорий Шумигай и его товарищи, отошедшие к реке правее, оказались не замеченными гитлеровцами: те были поглощены преследованием группы лейтенанта Гольденберга. Разведчики видели трагическую гибель боевых друзей, которых уже в воде накрыли вражеские снаряды. Шумигай сказал:

— Лучше погибнуть в рукопашной схватке на земле, чем вот так, беспомощным, барахтаться под огнем в воде. Дождемся темноты, а там видно будет, что делать.

С наступлением ночи группу Шумигая разыскал рядовой Головенский, вместе с двумя бойцами доставивший на лодке продукты и боеприпасы. А самое главное — он принес весть о наступлении полка.

— Живем, сябры! — радостно воскликнул Шумигай. — Теперь нас отсюда не выкурит и сам черт! Мы сами гитлерякам подкинем огоньку!

Вскоре группа сержанта Шумигая под покровом ночи выдвинулась вперед и заняла свои прежние позиции. Они ожидали наступления полка, чтобы помочь товарищам, ударив по врагу с тыла.

Сколько времени пролежал Тарарин, он и сам не знал. Но когда очнулся, по звездам определил — скоро рассвет.

«Оставаться здесь дальше, — подумал он, — опасно и бессмысленно: помру с голоду. Выход один: только к своим». Он сполз к реке и жадно припал губами к прохладной воде. Напившись, окунул голову, обдал тело водой и почувствовал, как у него словно прибавилось сил. И Николай поплыл, но не поперек реки, а вверх по течению, наискось. Когда, отдыхая, переставал грести, чувствовал, как сносит обратно. Ночная темень не позволяла определить: приблизился ли он хоть сколько-нибудь к цели. Лишь когда на востоке зарделся рассвет, Тарарин прошептал: «Свои…» И принялся грести из последних сил.

С берега его заметили. Отчалила лодка. Теряя сознание, Тарарин схватился за борт. Пришел он в себя уже на берегу. Вокруг стояли незнакомые бойцы.

На западной стороне реки, за высотами, раздались звуки орудийной канонады.

— Что там? — спросил Тарарин.

— Наши на плацдарме в наступление перешли, — ответил ему офицер.

Николай приподнялся и не сказал — простонал: «Не дождались… Э-эх, не дождались…» Он уронил голову на руки, закрыл лицо. Все его тело содрогалось от беззвучных рыданий.

…Бойцы во главе с сержантом Георгием Тихоновым, атакуя гитлеровцев вслед за самоходками, прорвались навстречу героям, более двух суток удерживавшим крохотный плацдарм. Остановились только на берегу реки. Сняв головные уборы, застыли над телом лейтенанта Гончарова. В скорбном молчании смотрели они на бесстрастные волны реки, поглотившие их боевых друзей, до конца выполнивших свой воинский долг.