Планета призраков - Александр Бушков

Бизнес был доходнейший, но опасный – то с честной рожей притащат вместо золота золоченую медь, то опасайся чего похуже. Сдается мне, Шлиман нисколько не преувеличивает, когда пишет, что на письменном столе у него постоянно лежала пара кольтов со взведенными курками – для тех мест и того времени дело совершенно житейское…

Менее чем за год «Генри» удвоил свое состояние – с тридцати тысяч долларов до шестидесяти…

А вот потом что-то грянуло – из-за чего Шлиману пришлось в лихорадочном темпе покинуть Соединенные Штаты, превратившись из Генри снова в Генриха…

В той же «Сакраменто Дейли Юнион» появилось скромное объявленьице: «Внимание! Банковское дело „Генри Шлиман и K°“ в Сакраменто-Сити передается сегодня Дэвидсону из Сан-Франциско и будет далее вестись им. Все бумаги будут переданы вышеуказанному лицу. Генри Шлиман и K°».

История туманнейшая. Иные восторженные апологеты Шлимана вообще представляют дело так, будто Шлиман уехал из Штатов без всякой причины. Просто так. Климат перестал нравиться, надоела американская привычка класть ноги на стол, перспективы у золотоскупочного бизнеса якобы потускнели…

На самом деле все было гораздо интереснее и грязнее. Всех подробностей мы уже никогда не узнаем, однако кое-какие предположения вполне можно строить, и достаточно обоснованно. Сам Шлиман в своем американском дневнике упоминает «серьезные кассовые ошибки, которые я полностью отношу на счет нечестности моих служащих». Правда, из Америки срочно слиняли отчего-то не эти самые нерадивые служащие, а сам Шлиман.

Биограф «великого археолога» (из невосторженных) написал достаточно деликатную фразу: «Из писем явствует, что Дэвидсон обвинил Шлимана в манипуляции со взвешиванием золота с целью повышения прибыли». Вот тут уже начинается простор для размышлений. Неужели прожженный делец Дэвидсон был настолько святым человеком, что протестовал против обвешивания Шлиманом клиентов? Зная предшествующую (и будущую) биографию Шлимана, помня о его письме папеньке, где наш герой без малейшей застенчивости излагает свои взгляды на деловую этику, гораздо логичнее будет предположить, что в результате забав Шлимана с весами его компаньон Дэвидсон, выражаясь культурно, не все знал об истинных размерах прибыли… А за подобные забавы с измерительными приборами в Калифорнии могли и кольт в дело пустить. Ничего удивительного, что человек вроде Шлимана в срочном порядке бросил выгоднейший бизнес и поскорее расстался не только с Калифорнией, но и с Новым Светом…

Дальнейшая деятельность Шлимана, на сей раз в России, уже именуется не спекуляцией. Тут кое-что посерьезнее…

Громыхает Крымская война, и Шлиман, как деликатно выражаются его биографы из восторженных, «поставляет» в Россию свинец, селитру и порох. Правда, идут эти товары, как бы это помягче выразиться, нестандартными путями. Российские порты в блокаде, нормальная торговля прекратилась. В общем, очень многие сограждане Шлимана впоследствии называли вещи своими именами, публично уточняя, что Шлиман занимался контрабандой. Подобных высказываний было множество – и Шлиман, что характерно, так ни разу никого и не потащил в суд за клевету, хотя вроде бы имел к тому все основания.

Точно та же деликатность присутствует в скупых сообщениях о том, что Шлиман «занимался поставками хлопка из США в Европу». Занимался, конечно – в те бурные времена, когда в США вовсю полыхала Гражданская война и северяне блокировали южные порты (хлопок, если кто помнит, произрастает исключительно на юге Штатов). Так что деятельность Шлимана снова, как и во времена Крымской войны, подпадала под неприглядное понятие «контрабанда». Кому война, а кому мать родна. Деньги не пахнут. И так далее, можно шпарить по Далю…

Примерно в то же время в Санкт-Петербурге состоялся затянувшийся на несколько лет судебный процесс – некий русский купец Соловьев обвинял Шлимана в неких ужасающих злоупотреблениях. Процесс закончился выигрышем Шлимана – но, как говорится в известном анекдоте, ложечки нашлись, а осадок остался. Вот если бы речь шла о ком-нибудь другом, не о Шлимане, можно было бы безоговорочно верить решению суда, но в нашем случае в голову поневоле лезут всякие глупости касаемо прохвостов-миллионеров и их умения влиять на суд специфическими аргументами. Точнее, увы, выразиться невозможно – упоминания об этом процессе скупейшие и отрывочные, даже о сути обвинений ничего неизвестно (хотя где-то в архивах наверняка покоятся соответствующие бумаги, никому теперь не нужные)…

Чуть позже Шлиман, по своему всегдашнему обыкновению, снова малость покуролесил – будем и мы, подобно восторженным биографам великого самоучки-археолога, применять изящные обороты, хотя бы время от времени.

А впрочем, точности ради следует упомянуть, что речь идет о забаве под названием «лжесвидетельство под присягой» – каковая практически во всем мире считается не забавой вовсе, а уголовно наказуемым деянием. Ну, что поделать, Шлиман всегда был выше грубой прозы…

Но мы, кажется, забежали вперед. Нужно отступить немного во времени, чтобы кое-что прояснить.

К тому времени Шлиман был, во-первых, женатым человеком, а во-вторых, доктором философии Ростокского университета. Сначала – о женитьбе. Избранницей Шлимана в свое время стала петербургская красавица Екатерина Лыжина из весьма зажиточной купеческой семьи. Брак с годами расстроился по причине, для нашего времени обыденной, а для того исторического периода – весьма даже экзотической. Из сохранившейся переписки можно без особых натяжек сделать вывод, что супруга Шлимана оказалась лесбиянкой, и отнюдь не в теории, а на практике.

Вообще-то в данном конкретном случае герру Шлиману следовало бы по-мужски посочувствовать, но, откровенно признаюсь, нет никакого желания. Очень уж… специфической он был персоной, деликатно выражаясь. Ничего удивительного, в общем, что и с женой так обернулось. Чего ни коснись у Шлимана, вечно будет то грязь, то что-то дурно пахнущее…

Так, кстати, обстояло и с его дипломом доктора философии. Новоиспеченный доктор никогда не заканчивал не то что университета, но даже гимназии. Он, правда, уже отойдя от дел, проучился два семестра в парижской Сорбонне, но этого, согласитесь, маловато, чтобы во мгновенье ока стать доктором философии – особенно если в этой науке не проявил себя совершенно ничем, даже статейки в пару страниц не напечатал…

Ларчик открывался просто: «удалившийся на покой» миллионер уже твердо решил к тому времени плотно заняться археологическими раскопками – и не без оснований подозревал, что его, несмотря на все миллионы, ученый мир попросту не воспримет всерьез. «Миллионер с начальным образованием? Что, еще целых два семестра Сорбонны? Ха-ха…» Позарез требовалась какая-нибудь внушающая уважение блямба. «Археологические открытия, совершенные господином Шлиманом, доктором философии Ростокского университета…» Совсем другой коленкор, а?

Как все это было обстряпано? Да довольно просто, если знать ходы-выходы и нужных людей. Двоюродный брат Шлимана, советник юстиции Адольф Шлиман, был известным и уважаемым в Шверине (где располагался Ростокский университет) адвокатом. И многих важных господ из университета прекрасно знал.

Завертелось. Все было проделано практически молниеносно. Шлиман отправил декану университета две своих книги, которые к тому времени успел написать: «Китай и Япония» и «Книга по археологии об Итаке, Пелопоннесе и Трое». К философии обе не имели ни малейшего отношения. Первая была не более чем путевыми заметками, сделанными Шлиманом после турне по указанным странам, а вторая посвящена его собственным рассуждениям на тему о том, где следует искать гомеровскую Трою.

Негусто, конечно. Однако декан философского факультета герр Карстен был большим приятелем Адольфа Шлимана, как и специалист по античности профессор Бахман. Оба горячо выступили за присвоение соискателю докторской степени, в чем были поддержаны всей профессурой университета. Какие именно аргументы на профессуру воздействовали, были ли они круглые и золотые или бумажные с радужными разводами, приятно похрустывающие, останется тайной. Но в том, что аргументы были как нельзя более вещественными, сомневаться не приходится.

Все происходило заочно. Шлиман в университете так и не появился и никого из ученых мужей в глаза не видел. Не было никакой необходимости, все и так прошло как по маслу. Правда, ученые господа все же сделали попытку соблюсти внешние приличия. Карстен писал в своем отзыве: «Первый труд представляет собой описание одного из путешествий и, видимо, может заслуживать несколько меньшего внимания, нежели второй, посвященный археологии, дать оценку которому я уполномочил господина Бахмана».

Господин Бахман тоже жеманился, как ветреная девица, которая ничего не имеет против того, чтобы прогуляться на сеновал с бравым гусаром, но предварительно пищит, потупя глазки: «За кого вы меня принимаете, поручик? Я не такая!» Потом, правда, на сеновал все же идет.