Планета призраков - Александр Бушков

Я прекрасно понимаю, что это чересчур даже для Шлимана – подпалить такой немаленький город, как тогдашний Мемель. Ерунда, конечно. Но от дурацких мыслей на эту тему я положительно не в состоянии отделаться. Очень уж мутный был субъект, этот герр Шлиман…

Но шутки в сторону. Дальнейшее наше повествование будет целиком посвящено археологическим открытиям Шлимана в Турции и Греции.

Правда, должен предупредить сразу, что и эта история начинается с самого беспардонного вранья – ну что я могу поделать, если Шлиман, за что бы ни брался, врал беззастенчиво, нагло, систематически, самозабвенно…

Он приложил немало усилий и потратил немало чернил, убеждая всех и каждого, что это он, первый, своим умом допер: гомеровскую Трою следует искать под невидным холмом, который по-турецки звался Гиссарлык…

На самом деле это была очередная брехня. Первым на Гиссарлыке собирался раскапывать Трою англичанин Фрэнк Калверт, американский вице-консул по службе и археолог-любитель. Именно он выдвинул тезис о том, что Троя лежит под этим холмом, купил часть Гиссарлыка и предпринял первые раскопки, в ходе которых обнаружил остатки древних стен. Вот только с деньгами у него было негусто, и из-за того, что не нашлось каких-то ста фунтов стерлингов, работы пришлось оставить лет на десять. Касаемо Трои его поддерживали два профессиональных историка, шотландец Мак-Ларен и немец Эккенбрехер – но денег на серьезные раскопки не нашлось и у них.

И лишь годы спустя объявился прослышавший об этой истории Шлиман – который первоначально усматривал Трою совсем в другом месте… Зато от недостатка денег не страдал…

И над Гиссарлыком, полное впечатление, зазвучала еще не написанная лихая песня: «Эге-гей, привыкли руки к топорам!» Сотня рабочих вгрызалась в грунт. Очень скоро Шлимана постигло нешуточное разочарование: он раскопал семь городов, лежащих друг над другом. Семь слоев. Поди разберись, какой из них является желанной Троей.

Тем более что вскоре обнаружились еще два слоя: девять древних городов, последовательно приходивших в упадок…

Мимоходом разыгралась очередная грязная история из множества тех, что сопровождали Шлимана до могилы. Он отыскал так называемый метоп – мраморную плиту с изображением бога солнца Гелиоса. Поскольку найдена она была на участке холма, принадлежавшем Калверту, тот, что, в общем-то, логично, потребовал половину продажной стоимости находки, считая, что она потянет на пятьсот фунтов стерлингов. Шлиман со всем своим деляческим искусством, приобретенным за годы своего мутного бизнеса, клялся и божился, что красная цена этой дряни – полсотни фунтов. Именно за эту сумму он, уболтав в конце концов Калверта, и перекупил у него находку. Вот только очень быстро Калверту стало известно, что Шлиман предлагает этот самый метоп парижскому Лувру даже не за пятьсот – за четыре тысячи фунтов. Взбешенный англичанин честил Шлимана последними словами. Тот с невозмутимым видом ответил что-то вроде: кто ж виноват, мой милый, что вы плохой купец. Оборотистее надо быть, что с возу упало, то пропало…

В конце концов упорный Шлиман обнаружил-таки натуральную гомеровскую Трою. По крайней мере сам он так и полагал, хотя доказательства имелись более чем сомнительные. Наилучшим аргументом были бы надписи вроде: «Полицейский участок Трои», «Мэрия Трои», или, по крайней мере, корявая надпись на стене: «Здесь, в этой долбаной Трое, местные шулера меня обчистили до нитки. Все троянцы – жулики и мошенники. Ноги моей тут не будет. Филипп из Афин». (Кстати, подобных надписей самого что ни на есть вульгарно-бытового характера немало найдено и в Греции, и в Риме).

Однако во всем городе Шлиман обнаружил единственную надпись на древнегреческом, гласившую: «Святилище». И все. Любой опустил бы руки, но только не Шлиман. Логика у него была своя, весьма своеобразная. Святилище? Значит, храм. Храм? Значит, храм Афины, о котором говорится в «Илиаде» Гомера. То, что у древних греков была чертова уйма богов и богинь и всем полагались святилища, Шлиман категорически не желал принимать в расчет.

Потом Шлиман откопал какие-то ворота и остатки большого богатого дома, подходившего под понятие «дворец». И вновь торжествующе возвестил, что нашел упоминаемые в «Илиаде» Скейские ворота Трои и дворец царя Приама. Логика была та же. Ворота налицо? Налицо. Значит, Скейские! Дворец налицо? Налицо. Значит, Приамов!

Скептики, каких к тому времени набралось предостаточно, мягко Шлиману напоминали, что ворота, собственно говоря, имелись в любом городишке, даже маленьком, да и богатых домов хватало, в каждом городе наверняка мог отыскаться богатый человек, отгрохавший себе хоромы.

Шлиман отвечал выражениями насквозь непарламентскими. Когда Калверт печатно высказал свое твердое убеждение, что ни один из девяти городов не может оказаться гомеровской Троей, Шлиман угрожал консулу, что «порвет с ним дружбу до конца дней своих». И завершал с присущей ему скромностью: «Заявляю открыто, что в то время как цивилизованный мир с нетерпением ждет моих дальнейших открытий после трех лет непрерывных раскопок, мой труд в этих адских погодных и природных условиях ваши клеветнические статьи представляют в черном цвете!»

Насчет «всего цивилизованного мира» он, конечно, чуточку подзагнул. Его не только ругали в газетах – француз Детье, директор Константинопольского исторического музея, узнав о контрабандно вывезенном Шлиманом из Турции том самом метопе с Гелиосом, призывал турецкое правительство аннулировать лицензию Шлимана на раскопки, а самого его выслать из Турции к чертовой матери.

И эту историю Шлиману как-то удалось замять. Он тем временем наткнулся на мощеную дорогу – и, по своей милой привычке безудержно фантазировать, решил, что это та самая дорога, которая, по Гомеру, ведет к главным троянским укреплениям. И чтобы расчистить дорогу целиком, приказал снести мешавшие ему остатки дома – не менее древнего, чем дорога. Вообще, так он и работал: стремясь к «угаданной» им Трое, безжалостно крушил все древности, что этому мешали…

Тем временем над ним сгущались тучи. Калверт разорвал со Шлиманом всякие отношения. Турецкое правительство и в самом деле стало подумывать, что лицензию у Шлимана пора бы отобрать, пока он не разворотил все, что еще осталось…

Клад Приама

И тут-то на весь мир, без преувеличений, бабахнула оглушительная сенсация: Шлиман откопал в Трое богатейший клад царя Приама! Едва ли не девять тысяч предметов, главным образом из золота, серебра: посуда, другая утварь, драгоценное оружие! От крохотных бляшек и пуговиц, обрывков ожерелий до вещичек не в пример более солидных: например, шарообразная фляжка из чистого золота весом в четыреста граммов и при ней кубок в двести двадцать граммов. Чего там только не было… Вот сделанное Шлиманом описание содержимого одной только серебряной вазы: «Две великолепных золотых диадемы и четыре серьги тонкой работы из золота; сверху лежали пятьдесят шесть золотых сережек весьма причудливой формы и восемь тысяч семьсот пятьдесят золотых колец, просверленных призм и кубиков, золотых пуговиц и так далее; затем шли шесть золотых браслетов и на самом верху лежали оба маленьких золотых кубка». Янтарный кубок, шлемы, нечто вроде лезвий из чистейшего серебра, золотые шпильки для волос…

Глубоко ошибется тот, кто решит, что мир имел дело с очередной фантазией Шлимана, на которые он был большой мастак. Все перечисленное – и многое другое – и в самом деле существовало в реальности. Одно немаловажное уточнение: когда мир узнал о кладе, оказалось, что все эти сокровища находятся не в Турции, а уже в Греции, куда их Шлиман вывез, мягко говоря, потихонечку…

Ну, что поделать. Именно так вели себя в девятнадцатом столетии практически все «исследователи» из цивилизованных европейских стран, находившие что-то интересное в странах «отсталых». В свое время английский лорд Элджин заинтересовался плитами и статуями из афинского Парфенона. Греция тогда еще принадлежала туркам, и хитрый британец получил от султана разрешение, где дословно говорилось: «Никто не должен чинить ему препятствий, если он пожелает вывезти из Акрополя несколько каменных плит с надписями и фигурами». Размахивая этой бумагой, Элджин отправил в Лондон двести огромных ящиков с архитектурными деталями Парфенона (возвращения которых до сих пор безуспешно требует Греция)…

Так что Шлиман, не моргнув глазом, признавался: да, вывез тайком… но я ж для науки! Что могут понимать в археологических ценностях дикие турки? Нужно было, кровь из носу, вывезти сокровища в более цивилизованные места…

В выражениях он не стеснялся: «Предметы в этой закрытой для публики конюшне, каковую представляет собой турецкий музей, навеки будут потеряны для науки».