Любовники и лжецы. Книга 1 - Салли Боумен

– В какой-то степени, – начал он размеренно, – можно сказать, что источник это почти сам посол. Дело в том, что эти ежемесячные ритуалы имеют еще один аспект, о котором я не упомянул. Судя по всему, когда Хоторн возвращается со своего очередного «мероприятия», он любит описывать его во всех подробностях, не упуская ни одной детали. Видимо, он рассматривает это в качестве завершающего этапа ночных развлечений и, как мне кажется, наиболее пикантного из всех.

– Ты действительно хочешь сказать, что он обо всем этом кому-то рассказывает?! – изумленно уставилась на Дженкинса Джини. – Этого не может быть! Ты имеешь в виду, что он возвращается, садится у камина и описывает все, что он вытворял? Николас…

– Насколько мне известно, не у камина, – Дженкинс одарил ее одной из своих самых лучезарных улыбок. – Как мне сообщили, он больше всего любит делать это в постели.

– В постели? Это значит…

– Это значит, мои дорогие, что наш источник – жена посла, Лиз Хоторн собственной персоной. Все это она рассказала Макмаллену, своему старинному другу, наперснику и добровольному защитнику, а он затем пересказал мне. Довольно наивно, вы со мной согласитесь, вручать динамит редактору газеты. Но что поделать, мой друг Джеймс действительно наивен, и мне начинает казаться, что жена посла – тоже. Наивная, запуганная, пойманная в ловушку и впадающая все в большее отчаяние… И еще изумительно красивая.

Наконец-то Дженкинс дождался от собеседников той реакции, к которой стремился. Несколько минут он купался в волнах их изумления, а затем поднялся.

– Миссис Хоторн хочет, чтобы все это было обнародовано, – продолжил он уже более жестким тоном. – Поскольку она католичка, развод исключен. Бракоразводный процесс, конечно, вытащил бы на свет Божий всю правду, но, поскольку для нее такой вариант невозможен, она решила обратиться к прессе. То есть к нам. – Он помолчал. – При одном условии. Мы должны подготовить статью без всякого участия с ее стороны и не имеем права указывать на нее как на наш источник.

– Значит, мы даже не можем с ней поговорить? – перебила его Джини. – Мы не можем обратиться напрямую к основному источнику?

– Ни под каким видом! Ни при каких обстоятельствах! Это первое и главное условие, которое выставил Макмаллен. Никаких интервью с прекрасной Лиз, – Дженкинс одарил обоих милостивой и в то же время злорадной улыбкой. – Тяжелый физический труд, дорогие мои. Никаких звонков в резиденцию посла. Никаких tete-a-tete с Лиз. Никаких расспросов обслуги, которая через три секунды после того, как вы повесите трубку, побежит к послу.

– Черт! – выругалась Джини, открывая календарь в своем блокноте. – Я смотрю, как ложатся в этом месяце воскресенья. До третьего воскресенья остается одиннадцать дней.

– Я знаю, – ответил Дженкинс, – и вам понадобится каждый из них. Выяснить нужно очень многое. К сожалению, в повествовании моего друга Джеймса имеются белые пятна. Допустим, мы знаем, по каким дням происходят эти встречи…

– Но не знаем где, – закончила за него Джини.

– Это не самая большая проблема. – Паскаль встал со своего места и задумчиво посмотрел на Дженкинса. – В конце концов все остальное-то Макмаллен тебе рассказал. Весьма любезный источник. Выяснить место не составит труда. Где сейчас твой друг Макмаллен, Николас? Как мы можем связаться с ним?

В голосе Паскаля звучал сарказм. Дженкинс, казалось, был доволен, что сумел рассердить его.

– А вот с этим заминочка, – радостно сообщил он. – Нужно было сразу вам сказать. Макмаллен исчез. Словно под землю провалился. Мы с ним должны были встретиться прямо перед Рождеством. Макмаллен обещал сообщить, где состоится следующая встреча. К сожалению, с тех пор он не объявлялся. В лондонской квартире он не показывался уже больше двух недель, его не видел никто из друзей. Он никому не писал, не звонил… Загадка. Будто умер… Но все же я надеюсь, что вы вдвоем сумеете отыскать его.

С этими словами Дженкинс воздел руки в прощальном жесте. Джини показалось, что он предпочел бы избежать дальнейших расспросов.

– Я должен бежать. Опаздываю на редакционное совещание, которое сам же и назначил. Держи, Джини.

Он выложил на стол и подвинул к Джине фотографию и визитную карточку. Снимок, видимо, был сделан несколько лет назад, отметила Джини, поскольку на нем Макмаллен был одет в военную форму. Симпатичный светловолосый мужчина в камуфляже. Фотография была не очень четкой.

– Его адрес и единственное фото, которое мне удалось найти. Начните хотя бы с этого. Паскаль, загляни к моей секретарше Шарлотте. Я знаю, что она где-то зарезервировала для тебя уютный номер. Через пару дней, если у вас что-то появится, зайдите ко мне. Будьте умницами, дети мои. Не скучайте. Чао.

Глава 7

– Он что, всегда такой? – спросил Паскаль, когда чуть позже они выходили из здания «Ньюс».

Джини поежилась и плотнее запахнула плащ. Часы показывали половину четвертого. Было уже почти темно и очень холодно.

– Ты же знаешь Николаса. Конечно, он всегда такой.

– Дерьмо он, – мрачно констатировал Паскаль. – Я всегда это подозревал, а теперь убедился окончательно. Злорадный гаденыш.

– Это точно. Когда кому-то плохо, ему хорошо. Но он не один такой.

– Это все охота за «утками», – Паскаль взглянул на желтоватое небо и поднял воротник пиджака. – Все притянуто за уши, и потому все развалится.

– Может быть. Но я в этом не уверена. Когда Николас натыкается на хорошую историю, он сразу это чувствует. Взгляни на это с его точки зрения. Это может сработать двояко. Если все, что ему рассказали про Хоторна, правда, то это означает сенсацию для первых полос. Если информация оказывается выдуманной, это все равно сенсация: Лиз Хоторн клевещет на своего мужа журналистам.

– Может быть. Может быть и так.

Повисла короткая и неловкая пауза. Джини чувствовала на себе взгляд Паскаля и поспешила отвернуться.

Редакция «Ньюс» в свое время переехала сюда с Флит-стрит[14] и приложила все усилия, чтобы оградить себя от профсоюзных пикетов. Это было мрачное место. «Крепость в доках» – так его прозвали, и это прозвище подходило как нельзя более кстати. Здание в котором помещалась редакция, было окружено пятиметровой стеной с электрической проволокой по периметру и электронными охраняемыми воротами. На расстоянии нескольких кварталов с лабиринтами складских помещений текла Темза. Близость реки и ее грязные испарения делали воздух тяжелым и промозглым. «Я работаю в тюрьме», – думала иногда Джини.

– Женевьева? – обернулся к ней Паскаль. Он прикоснулся к рукаву ее пальто, но тут же отдернул руку. Из-за того, что он назвал ее полным именем, и оттого, как по-французски прозвучало оно в его устах, на девушку снова обрушилось прошлое. На одно короткое и болезненное мгновение Джини вспомнила, как все было когда-то в маленькой комнатушке на берегу залива. Она помнила, как от грохота музыки из дискотеки на нижнем этаже дрожал пол, как на ночной глади воды мерцали огоньки рыбачьих суденышек, помнила охватившие ее чувства, когда ее обняли руки Паскаля.