Бонни и Клайд - Берт Хиршфелд

— Бонни, мне страшно, — проговорил он, упираясь.

— Мне тоже, — рассмеялась она. — Давай вместе изгонять наши страхи.

Он облизнул пересохшие губы и послушно двинулся за нею. Она села на край кровати и стала расстегивать его рубашку. Она принялась целовать его грудь, вовсю работая языком. Губы у нее были горячие и влажные. Клайд начал расстегивать ремень.

— Бонни, я не хочу делать тебе больно, — пробормотал он.

— Мой милый. Ты никогда не сделаешь мне больно.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю и все, — сказала она, улыбаясь и ероша его волосы.

Он опустился на колени и они слились в долгом упоительном поцелуе. Постепенно он стал испытывать ощущение подъема на ранее недосягаемые высоты. Его посетило такое чувство, словно сотни лепестков цветов щекочут его руки, ноги, живот. Его охватила дрожь. От радости. От предвкушения чего-то удивительного — и еще от страха.

Она не спеша раздевала его, ее руки работали уверенно и спокойно. Она не хотела спугнуть его. Когда Клайд оказался обнаженным, то захотел скрыть свою наготу от ее взора, но она удержала его. Она ласкала и баюкала его, и его плоть вернулась к жизни, твердея от прилива желания.

Затем она быстро стала сбрасывать свою одежду, чтобы поскорее оказаться в одном с ним состоянии. Затем они слились воедино, касаясь друг друга губами, грудью, животами. Руки и ноги переплелись, пальцы двигались осторожно, нежно, изучающе.

— О, Бонни… Я и не подозревал…

— Сейчас я тебе покажу, милый…

— Сюда…

— Да, милый сюда. И вот так… да, да, прекрасно…

— Ой, даже слишком…

— Даже слишком — и слишком мало…

Ее тело изогнулось, приподнялось, прижавшись к его телу. Клайд опустился на нее всей тяжестью, придавив к матрасу. Страсть пропитывала все их поры, наполняла собой все конечности, заставляя кровь сильнее биться в венах. В этом было нечто неотвратимое, темное, настойчивое, требовательное, не желающее более оставаться в потемках. Страсть рвалась наружу из темного потайного места в нем. Это была далекая мелодия с ее удивительными ритмами; только ей присущей гармонией. Все это постепенно наполняло его, проникало во все уголки, влажное, таинственное, нежное и неистовое, то, чему можно было научиться только в этой школе.

— Бонни!

— Милый…

— Я люблю тебя.

— Я люблю тебя.

— Бонни.

— Да, да…

— Я не могу…

— Не надо терпеть… Не надо… Отдай все мне… Отдай мне все… выплесни… Дай мне… милый… дай мне все…

Он застонал, не отрывая своих губ от ее.

Потом Клайд стоял у окна и смотрел невидящим взглядом на улицу. На него снова и снова медленно накатывали теплые волны, и он нежился в этом тепле.

— Бонни, — тихо сказал он, не поворачивая головы.

— М-мм? — отозвалась с постели Бонни.

Она лежала голая, накрывшись простыней. Волосы спутались, падали на лицо, груди отяжелели… Настоящая женщина… Удовлетворенная… Наполненная…

Он в два шага подошел к кровати, растерянно развел руками.

— Все было правильно?.. Я все сделал, как надо?

— Ты был прекрасен.

Он по-мальчишески обрадовался, и от возбуждения стал заикаться.

— Нет, серьезно: все должно быть правильно. Это очень важно. Ты мне скажи, если что не так, потому что я тогда постараюсь исправиться, научиться. Это очень важно.

Она привстала на локте. Ленивая улыбка озарила ее лицо, а глаза из-под полуприкрытых век лукаво поглядели на него.

— Ни с одной женщиной в мире так правильно не поступал еще мужчина. Ты самый правильный мужчина, самый настоящий.

— Нет, ты мне скажи, если что…

Она протянула к нему руки:

— Иди сюда, и все услышишь. Мы все обсудим.

Он так и поступил.

Без лишних слов.

13

— Нет, это правда здорово.

Бланш покосилась на К. У., сидевшего за рулем, и отвернулась. Последний раз затянувшись сигаретой, она выбросила окурок в окно.

— Я говорю, здорово, что мы едем вместе, — пояснил К. У. — А то мы никогда даже и не говорили, — продолжал К. У. в присущей ему открытой и дружелюбной манере. — Я слышал, что ты говорила Баку, Бонни, Клайду. У нас много общего.

Бланш заерзала на сиденье и уставилась на маленького круглого К. У. Может, он и прав. Может, у них и правда много общего. По крайней мере, он не похож ни на крутого Клайда, ни на вредную и бессердечную Бонни.

— Что ты имеешь в виду, «много общего»? — осторожно спросила Бланш.

— Даже не знаю, — пожал плечами К. У. — Это я так сказал, для разговора…

Бланш почувствовала смутное разочарование. Ей так был необходим товарищ, тот, с кем можно было бы поговорить, кто мог бы понять ее проблемы. Внезапно ее охватил приступ раздражения.

— Притормози, — крикнула она. — Куда гонишь?

— Я и так ползу — сорок пять, не больше.

В Бланш нарастала тревога, а сегодня ей было особенно тяжело. Она закурила новую сигарету, нервно затягиваясь и выпуская дым.

— Последнее время ты очень много куришь, — улыбнулся К. У.

— Ну и что?

— Ничего.

— О Боже! — Бланш обхватила голову свободной рукой и издала тяжкий вздох. Она закрыла глаза и попыталась перестать думать, попробовать забыть о том, где она и с кем, и что с ней за это время случилось.

К. У. мельком взглянул на ее, потом снова перевел все внимание на дорогу. Его глазки вдруг засверкали. Ему в голову пришла одна неплохая мысль. Очень даже неплохая мысль.

— Эй, Бланш! — окликнул он свою спутницу.

Она что-то промычала, но не обернулась в его сторону.

— У меня есть одна мысль.

— Какая? — устало отозвалась Бланш.

— Почему бы тебе не вернуться домой к твоему папаше?

Она вскинула голову и с новым интересом поглядела на К. У.

— Господи, если бы только я могла! — воскликнула она. — Если бы только я могла… Ума не приложу, как я позволила, чтобы все это случилось. — Она повернулась так, чтобы лучше видеть водителя. — Ты даже не представляешь себе, кто мой отец. Он проповедник.

— Вот это да! Я и правда не знал.

Бланш энергично закивала головой.

— Это сущая правда. Я дочь проповедника.

Ротик К. У. расплылся в улыбочке, которая на время словно застыла. Немного помолчав, он спросил:

— А к какой церкви принадлежит твой отец?

— Конечно, к баптистской, — Бланш дымила сигаретой вовсю. — И главное, он так хорошо относился к Баку, хотя и знал, что тот сидел в тюрьме. Вот какой у меня папа. Он простил Бака, потому что тот оплатил свой долг перед обществом — отсидел срок.

— А мы были Последователи Христа.

— Это так по-христиански. Любовь и прощение, и все такое прочее.

Машина свернула вправо и остановилась. К. У. выключил мотор и терпеливо уставился на Бланш.

— Почему ты остановился? — удивилась она.

— Потому, что мы приехали. Вот закусочная.

— А! — протянула она и добавила с раздражением: — Тогда давай вылезать.

Ресторанчик был длинным и узким, во всю длину зала тянулся деревянный прилавок. Когда К. У. и Бланш вошли, в ресторанчике было всего несколько посетителей, среди них помощник шерифа в пыльной форме цвета хаки. Он машинально глянул на вошедших, но тотчас же потерял к ним интерес и снова уткнулся в свою тарелку. Бланш подошла к стойке, где принимались заказы, и сообщила, что хочет взять. Пока заказ выполнялся, Бланш стояла и нервно теребила сумочку. В двух шагах от нее застыл в своих размышлениях К. У., напрочь забывший об окружающих.

— Прошу, мэм, — раздался голос продавца. Он протягивал через стойку большой коричневый пакет. Бланш стала судорожно рыться в сумочке.

— Послушай, К. У. — нервно сказала она. — Я забыла деньги, мне нечем заплатить. Дай мне пожалуйста.

Шериф, не поднимая головы, покосился в сторону прилавка. Ох уж эти женщины, думал он, методично работая челюстями и прислушиваясь к сценке.

К. У. расстегнул пиджачок, чтобы вынуть деньги. Помощник шерифа перестал есть. Из кармана брюк К. У. отчетливо показалась рукоятка револьвера 38-го калибра. Полицейский опустил глаза. Когда он понял, что К. У. и Бланш удалились, то крикнул продавцу:

— Чарли! Чарли!

— Чего?

— Мне нужен телефон. Я хочу срочно связаться с шерифом Смитом. Срочно!

Обед пошел всем явно на пользу. Еда не только утолила голод, но и успокоила взвинченные нервы. Наступила темнота, и все были готовы отправиться спать. Все, кроме Бонни и Клайда. В каждом из них поселилось новое вожделение. Они были снедаемы желанием, которое отказывалось угаснуть.

Спальня освещалась одной лишь настольной лампой. Бонни сидела на постели в ночной рубашке, поджав ноги и нервно курила. Клайд сидел рядом в трусах, подперев голову рукой, в углу рта тлела сигарета, и он щурился от дыма.

— Ну давай, — потребовал он.

— Погоди, дай подумать. — Бонни зажмурила глаза. Вскоре она их снова открыла, и в них блуждал лукавый огонек.