Звезда и старуха - Мишель Ростен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Отменишь – убьешь меня, отменишь – убьешь меня…
Постановщик поднес руку Одетт к губам. Стал гладить звезду, утешать как маленькую.
Когда ребенок рыдает в таком отчаянии, родители нередко в страхе сдаются.
Через час репетиция возобновилась. «Чтобы Одетт не плакала», – подумал постановщик.
Педагоги спорят: нужно уступать плачущему ребенку или, наоборот, нельзя?
Артисты единодушны: нет ничего хуже компромисса!
А как решают эту проблему люди?
Вернувшись после репетиции домой, постановщик нашел на столе записку Мартины, желтый клейкий листок «post-it»: позвонила Одетт и срочно вызвала ее к себе. С тех пор как возникла игра в императриц, Жозефину и Евгению, их величества ежедневно перезванивались и болтали точно подружки-школьницы. Детская игра, звездная игра, красота! Но в тот день случилась настоящая беда. «У Одетт нервный срыв, – написала Мартина. – Немедленно еду к ней в гостиницу!»
Жена вернулась часа через два и рассказала постановщику, что застала старушку в страшной тоске и горе.
– Он хочет моей смерти…
Мартине так и не удалось выяснить, что стряслось на репетиции.
Муж изложил все как было: акустика, ошибки, отчаяние, его решение отменить спектакль, ее упорное сопротивление, под конец – его жалкое малодушие. Они продолжат репетиции, постараются как-нибудь выступить. Постановщик не верил в успех, но…
Одетт понемногу успокоилась, Мартина собралась уходить. И вдруг с подкупающим детским простодушием звезда спросила:
– Моя дорогая Жозефина, мы ведь по-прежнему будем играть в августейших сестер?
Мартина поклялась, что да, будем.
Если Одетт не хочет прерывать игру, кто посмеет ей отказать?
За 3 дня до премьеры
На следующий день Одетт явилась в Театр в отвратительной хамской спортивной куртке для jogging[85] едко-зеленого цвета, наспех причесанная, не накрашенная, а наштукатуренная, с кроваво-красными губами и глазами, подведенными настолько густо, что делало ее откровенно похожей на панду. Все это нельзя было назвать простой небрежностью звезды. Постановщик понадеялся, что боевая раскраска нужна, чтоб придать ей бодрости для окончательной капитуляции.
Наивно ожидал услышать: «Одетт, было очень приятно репетировать с вами, но спектакль, к сожалению, придется отменить».
Однако услышал совсем другое:
– Мой аккордеон неисправен, звука нет. Срочно зовите мастера. У Одетт есть гордость и обязательства перед публикой, так что аккордеон нужно починить! Я не привыкла халтурить, сначала починим, потом будем репетировать. Потеряем время – и пусть! Иначе я не согласна.
Невозможно понять, что на самом деле разладилось: аккордеон или музыкантша. Скорей всего, и тот и другая. Одетт было плохо, и аккордеон издох, сочувствуя ей. Тоже подвержен психосоматике, бедняга…
– Сегодня вообще вся техника бастует: утром в гостинице сломался лифт, мой комп глючит, а теперь еще инструмент барахлит…
Интересно, когда аккордеон починят, компьютер, лифт и Одетт тоже придут в норму или как?
Позвонили мастеру в Париж. «Пожалуйста, поскорей вылетайте, мы встретим вас в аэропорту». И не забудьте прихватить широкие удобные ремни, прежние режут звезде плечи.
– Завтра встану в пять утра и во всем помогу вам, ты же знаешь, себя не пожалею. Полгода назад мне пришлось играть перед всякими важными шишками: префектом, депутатами… Ну и журналисты там были с телевидения и радио. Аккордеон играл плохо, однако никто этого не заметил, уж поверьте Одетт, она знает. И все равно я потом всю ночь не могла уснуть от огорчения. Утром вызвала мастера. Он пришел и долго-долго с ним мучился. В конце концов починил. Аккордеон – штука сложная, капризный механизм.
Одетт устроена еще сложней, и механизм у нее капризней.
За 2 дня до премьеры
Ночью Одетт вырвало. Она сообщила об этом Мартине, разбудив ее в три часа. Та собралась сейчас же к ней приехать. Но Одетт остановила августейшую сестру: нет-нет, самое страшное позади, ей уже лучше, телефонного разговора вполне достаточно, просто нужно дружеское участие.
Императрицы беседовали до самого утра. Наконец Одетт отпустила подругу:
– А теперь поспи, моя дорогая Жозефина. Спасибо, спасибо тебе за все. Только, пожалуйста, не говори ничего мужу-постановщику.
Трогательная забота! Как будто телефонный звонок не разбудил и его тоже. Они так и не ложились потом. Не имело смысла. Зато наговорились всласть. Мартина даже рассказала о том, как помогла старушке-звезде вставить свечку, сама она не справлялась… В обычное время она бы об этом из деликатности умолчала, но тут им обоим хотелось выйти из берегов: хихикать, болтать, паясничать, чтобы в конце концов опомниться и прийти в себя. «Весь мир театр…» Так насладимся же непрерывной комедией.
Утром Одетт действительно приехала к открытию Театра и сама встретила мастера. Как вы догадываетесь, в данном случае от присутствия звезды чести много, а пользы никакой. Старушка твердила обычную молитву:
– Зеленый «папа» к зеленой «маме»…
У мастера от нее голова шла кругом, остальные тихо зверели: привычка привычкой, однако всему есть предел… Одетт заметила саркастическую улыбку помрежа:
– Думаешь, старуха совсем спятила, мелет всякий вздор? Много ты понимаешь!
Через час мастер все наладил.
– Вот видишь, без моих советов он бы не справился!
Звезда съела в один присест два шоколадных пирожных, погорячилась. Ее снова вырвало. Даниэль, фея артистической, мигом все вытерла, однако в Театре новости быстро разносятся, и буквально через минуту в гримерную влетел перепуганный постановщик.
– Не волнуйся, это от страха перед премьерой. Разве Мартина тебе не говорила, что меня рвало еще ночью? Сто лет на сцене, а выступать боюсь как в первый раз. Одетт – паникерша! Вечно все преувеличивает.
Преувеличивает, верно, особенно собственную значимость, говоря о себе в третьем лице. Кого пытается обмануть?
Никакого обмана, зря они в ней сомневались. Как только починили аккордеон, Одетт тоже стала как новенькая. Да, утром ее вырвало от страха сцены, однако паника не парализовала старушку, наоборот. Бывает, что вас выворачивает наизнанку, живот подводит, кишки скручивает, но потом напряжение разрешается мощным выплеском творческой энергии. Одетт воскресла. Во время репетиции на сцене звезда засияла, заискрилась, счастливая, что способна сиять и искриться. Четверть часа божественной музыки. Шквал вдохновения. Они опять поверили, что выступление будет достойным ее славы. Все шло отлично до тех пор, пока она вдруг не ошиблась. Авария! Катастрофа. Вместо того чтобы играть дальше как ни в чем не бывало – такое ведь нередко случается с артистами, да и с ней, должно быть, случалось не раз, – старушка остановилась, рассердилась, упрямо начала переигрывать, попробовала одолеть трудное место с разбега и снова сбилась, споткнулась. Провал в памяти. Вдохновение улетучилось, музыкальность испарилась, перебои, осечки, бедная звезда съежилась и потухла, старушка еще пыталась что-то сыграть… Стоп! Terminus[86]. Одетт объявила перерыв.
Действительно, пора передохнуть.
Одетт довольно долго не выходила из гримерной. Наконец вернулась на сцену и возвела глаза к колосникам, словно возносила молитву, просила о милости. Наверное, все вокруг молились вместе с ней – как иначе объяснить их молчание и отсутствующий вид?
Вернувшись с небес на землю, на сцену, к людям, она блаженно улыбнулась. И всем стало ясно, что боги вновь к ней благосклонны. Откуда ни возьмись, примчалась любимая лошадка постановщика, веселая каурка, стуча копытами, потряхивая гривой, звеня уздечкой. Восторг, головокружение, транс. В Одетт таинственным образом уживались смешливая маленькая девчонка, дикарь и шаман.
И такой талант потрачен на трехгрошовую музыку! Непостижимо! Постановщик не мог разгадать этой тайны, и она его завораживала. Одетт играла, аккордеон звучал, музыка пламенела, и все на свете лифты и компьютеры отменно работали, сомнений нет.
* * *Антракт в артистической. Одетт опьянела от музыки и от вновь обретенной себя самой.
– Я встретил тебя[87]…
Одетт играла в императрицу Евгению. Громко пела в мобильный будто в микрофон.
– Ты слышишь меня, моя дорогая Жозефина?
Она запела опять, вальсируя:
Я встретил тебя, просто встретил тебя,А ты не взглянула тогда на меня,Но я полюбил тебя сразу,До ре ля в моем сердце огонь ты зажгла…
Забывая слово, Одетт-Евгения вместо него пела названия нот и тут никогда не ошибалась – в сольфеджио ей не было равных.
Евгения вовлекла Жозефину в танцевальный марафон красавиц всех империй, Корнуолла и Корнуай[88]. В одной руке она держала мобильный, а другую положила на плечо Даниэль, неожиданно превратив ее из феи в кавалера.
