Звезда и старуха - Мишель Ростен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Евгения вовлекла Жозефину в танцевальный марафон красавиц всех империй, Корнуолла и Корнуай[88]. В одной руке она держала мобильный, а другую положила на плечо Даниэль, неожиданно превратив ее из феи в кавалера.
Ты счастье, блаженство мое и судьба…
Вальс Одетт распространился как моровое поветрие. Ее пение разнеслось по Театру благодаря громкой связи и всех всполошило. Не меньше двух десятков человек, в том числе бухгалтер, администратор, обе ассистентки, помреж, звукорежиссер, осветитель, рабочие сцены, побросав все дела, сбежались в фойе и стали хором, на этот раз не греческим, а эстрадным. Да что там хором – оркестром! Художник-сценограф вынул из футляра свой охрипший саксофон, осветитель сбегал за трубой, лежавшей у него в багажнике, бухгалтер перевернул пустую пластиковую урну, и получился барабан, постановщик ритмично хлопал в ладоши: раз, два, три… Одетт между тем чуть ли не чечетку отбивала, хотя, возможно, я слегка преувеличиваю.
Постановщик застучал по краю стола:
…тебя одну…
…бесконечно люблю…
…тебе я дарю…
…всю душу мою…
В лучшем случае он бормотал обрывки фраз, но зачастую обходился банальным:
…ла-ла-ла-ла-лааа…
Увы, он не помнил слов ни одной известной всем песни…
Рука Одетт соскользнула с плеча Даниэль и забегала по клавиатуре невидимого аккордеона, с которым она не расставалась. В другой она по-прежнему сжимала включенный мобильник, дирижируя большим символическим оркестром Театра, вернее, театрального фойе. Императрица в мгновение ока сбросила груз лет, да и вообще о каком грузе речь?
Поверь, без тебя не прожить мне и дня…
Неподражаемо! Все в полнейшем восторге, даже администратор выпил за здоровье звезды.
Постановщик блаженно улыбнулся и закрыл глаза, мысленно посылая поцелуй своей любимой Мартине, танцующей вместе с ними с мобильным в руке на расстоянии двадцати пяти километров от Театра.
Ему вдруг захотелось, чтобы и сын здесь вальсировал тоже. Ли-он.
Они так увлеклись, что совсем позабыли о времени. Между тем был уже поздний вечер и все рестораны закрылись. Вместе не поужинаешь.
– Ну уж нет, – заявила Одетт. – Я сейчас все устрою.
И сразу позвонила в полицию – к чему мелочиться?
– Они знают, что я в городе, и не откажутся помочь.
Действительно, страж порядка немедленно отыскал ресторан, где готовы принять императрицу со свитой, едва услыхал ее имя. Быть знаменитостью не так уж плохо!
Хозяин встретил их у порога с бутылкой шампанского:
– Я и мечтать не мог, что вы пожалуете к нам!
Весь персонал с хозяином во главе выстроился в надежде получить автограф, прикоснуться к звезде, поцеловать ее. В ответ Ее Аккордеонное Величество неутомимо повторяла избитые искренние формулы признательности, одни и те же, слово в слово. Она счастлива, что ей довелось побывать здесь. Бретань прекрасна. Их теплый прием растрогал ее до слез… И все в таком духе. Думаете, она кривила душой? Ничего подобного! Королева всегда безупречна и правдива. Одетт – самый прямой и непосредственный человек на свете, двуличность совершенно ей чужда. Ни тени раздвоения, никакого зазора между ее натурой и фактурой. Звезда одаривает безо всякой задней мысли, без цели и умысла. Сияет просто потому, что такова ее природа. Звезда очевидна как истина, она есть – и все, так что хозяин ресторана мог доверять ей полностью.
Только постановщик решил, что ему наконец-то удалось разгадать секрет звездной магии, как смысл происходящего от него ускользнул.
А что, если аура – неделимая неуловимая сущность, которая исчезает, умирает при любой попытке изучить ее и объяснить?
Постановщик оказался в стороне от всеобщего веселья, да и нить рассуждения потерял.
Фирменным блюдом ресторана была запеченная рыба «старая жена». Одетт радостно воскликнула:
– Старая? В самый раз для меня!
Редкий случай, когда она позволила себе посмеяться над собственным преклонным возрастом.
По своему обыкновению, звезда разразилась нескончаемым потоком историй. Когда подали рыбу, она как раз поднялась, запела, заиграла на воображаемом аккордеоне, перемежая песни комментариями. Никто не превзошел бы ее в искусстве сплетать воедино речь, пение, ритм. Одна Одетт им владела.
Настоящая Одетт во всей красе сводила всех с ума.
С обочины веселья и логики подал реплику постановщик:
– Ну почему, почему ты не желаешь перенести на сцену всю эту живую красоту? Ведь сейчас ты делаешь именно то, о чем я тебя просил: спела в фойе Театра вальс Пиаф, сыграла на аккордеоне, рассказала яркую историю из своей жизни, что-то сымпровизировала, начала говорить под аккомпанемент, еще одна история, снова инструментальное соло, потом опять рассказ, игра на призрачном инструменте… Ты же способна все на свете сплавить воедино и превратить в музыку! Ты…
Одетт резко прервала его восторженный монолог:
– Ни в коем случае! Я не циркачка какая-нибудь, я музыкант!
«Старая жена» совсем остыла, звезда брезгливо отодвинула тарелку.
За день до премьеры
На вечер назначена генеральная репетиция, прогон спектакля без публики. Завтра премьера.
День начался с пресс-конференции – приехали корреспонденты разных газет и журналов, кто-то с телевидения и радио, то есть с «прессухи», как назвал ее пресс-секретарь на жаргоне.
– Вы о давлении или пристрастии? – поинтересовался постановщик.
Однако допытываться не стал, уж очень нелестно прозвучал его вопрос. Одетт охотно согласилась встретиться с представителями национальной и местной прессы. Но прежде чем начать марафон «вопрос-ответ», поставила два условия: они должны приехать к ней в гостиницу, и непременно утром.
– Если до двух часов дня не закончим, я не успею как следует разыграться.
Перед тем как спуститься в холл к журналистам, звезда рассосала четыре кусочка сахара – для успокоения нервов, вместо таблеток.
Самый дерзкий из журналистов сразу «взял быка за рога», начал с наиболее щекотливой темы:
– Что изменилось за долгие годы вашей концертной деятельности?
Звезда ничуть не смутилась:
– Ровным счетом ничего!
– Неужели ничего?
– Ничего. В три года я впервые вышла на сцену. И всегда хотела находиться там, и только там. Позже я страстно полюбила фортепиано, но мама сказала, что пианистов везде полно и работы я не найду, так что пора переходить на аккордеон… Я рыдала день и ночь, но послушалась как всякая хорошая девочка. Вот так мы подружились с аккордеоном и с тех пор ни разу не расставались.
Одетт углубилась в мифологию Одетт, СМИ обожают мифы, они мигом нашли общий язык. Стоп! Не подумайте, будто звезда их одурачила – пресса умеет отличать правду от фальши. Только истинный мифологический герой может повествовать вот так о своих свершениях. Мифической Одетт позволено опираться на свой миф, таков закон.
Фотограф едва не ослепил ее вспышкой, другой журналист спросил: как именно она проведет завтрашний день, день премьеры?
– Каждый день – неважно, будет концерт или нет, – я начинаю с зарядки для пальцев, затем завтракаю и снова берусь за инструмент.
Фотограф расстреливал ее в упор, и звезда воскликнула:
– Отойдите хотя бы на шаг, иначе выйдут одни морщины!
И громко расхохоталась.
Журналистка осведомилась: что означает «зарядка для пальцев»?
– Гаммы, арпеджио, вариации. Пальцы разогреваются, во мне зарождается музыка, чувства и мысли передаются аккордеону.
Как другие по утрам занимаются йогой, Одетт занимается музыкой. При этих словах она широко улыбнулась прямо в объектив – получится отличный снимок! «За музыкою только дело» – вскочив, берись за нее смело.
– И только потом одеваюсь. Дни выступлений ничем не отличаются от обычных. Поверьте, даже самый ответственный концерт проходит очень быстро. Я приезжаю в зал, четверть часа разыгрываюсь, ну, полчаса максимум, затем обедаю. С двух часов дня начинаются последние приготовления, снова зарядка для пальцев, грим – и вот уже пора выходить на сцену!
Репортер обратился к режиссеру-постановщику: трудно ли работать со звездой такой величины? Вопрос по существу, ничего не скажешь! Тот честно ответил:
– На этот раз я только постановщик, не режиссер. Я сопровождаю Одетт, как оркестр сопровождает арию, оберегаю ее, поддерживаю и всегда остаюсь в тени.
По правде сказать, ангел-хранитель и сам не знал, от чего именно следует теперь оберегать звезду. Не знал даже, состоится ли завтра премьера. Но журналистам этого знать не следовало. Хочешь скрыть неприглядную правду – не вдавайся в подробности, так что ответы получались расплывчатыми, туманными. Он пустился в пространные рассуждения о встрече классики и эстрады в Театре, который завтра объединит взыскательную и снисходительную публику. Но говорил так сложно и высокопарно, что журналисты заскучали. Бог с ним, с постановщиком! Поговорим лучше с Одетт, она свой человек.
