Рихард Зорге - Подвиг и трагедия разведчика - Сергей Голяков

— Не возражаете, сэр?

— Пожалуйста, если вам будет приятна моя компания, — безразлично ответил Рихард и, вчетверо сложив газету, сунул ее в карман сюртука. Клерк достал портсигар, закурил.

— Графин пива и соленых креветок! — крикнул клерк бармену.

Кто мог обратить внимание на эту случайную встречу незнакомых людей за одним из столиков одного из бесчисленных шанхайских ресторанов? Но для Рихарда место, время, одежда пришедшего и каждое сказанное им слово имели смысл. Даже марка сигарет, которые он курил. Точно так же, как для "клерка" было совсем не безразлично, какую газету читал Рихард, как ее сложил и в какой положил карман.

Рихард опорожнил свой графин первым. Вежливо раскланялся, бросил бою несколько монеток и — растворился в толпе. В кармане лежал конверт. Москва вызывает его.

Значит, до свидания, Шанхай. Скорее всего, не до свидания, а прощай!.. Что бы там ни было, но скоро он сможет стряхнуть с себя постоянное напряжение, снять настороженность. Может быть, его оставят в управлении? Или он вернется к научной работе? Нет…

Он представил: вместо этой противной слякоти там скрипит снег, мороз горячит щеки, по улицам грохочут трамваи, проносятся сани, детвора лепит снежных баб и накатывает ледяные горки. Там — Катя!

Он попытался представить ее лицо. У него была превосходная память, обогащенная многолетним опытом конспирации. "Чтобы легче запомнить лица, разделяй их на три основных типа: круглые, квадратные, удлиненные. Затем…". Он научился запоминать нужные ему лица с первого раза — и, наверное, навсегда. Но вот Катино лицо, хотя оно было ему дороже всего, запомнить не мог. Он представлял ее глаза: то веселые, блестящие, то с грустью. По законам конспирации он не имел права хранить ее фотографии и письма — и не хранил их. Да, он помнил эти фотографии и рисунок ее почерка. Но на фотографиях Катя была совсем не такой, как в жизни. Какое же у нее лицо? Милое… Он скоро увидит Катю!

Рихард чиркнул шершавым колесиком зажигалки и поднес к узкому пламени листок.

Быстро, очень быстро пролетели три года жизни в Китае — и вот его, Зорге, резюме:

"В течение трех лет пребывания в Китае я изучал его древнюю и новую историю, его экономику и культуру, провел широкие исследования политики этого государства".

* * *

Соратники устроили Рихарду проводы.

Рихард спросил у Любы и Карла:

— Хотите что-нибудь передать в Москву?

У Любы в Москве был племянник-малыш. Однажды она ходила с ним в гости к знакомым, и там у маленькой девочка он увидел игрушечного пушистого медвежонка. И вот Люба купила такого же медвежонка в Шанхае.

Уже когда прощались, Карл спросил Рихарда:

— Как думаешь: куда теперь?

— Хочу в Германию. Там наглеет фашизм…

15 ноября Карл радировал в Москву: "Рихард выехал 12 ноября из Шанхая в Японию. 21-го должен быть во Владивостоке".

На этой радиограмме Берзин написал: "Нужно предупредить Владивосток. 15.XI.1932 г.".

Глава II

Парадокс Яна Берзина

Если бы мне довелось жить в условиях мирного общества и в мирном политическом окружении, то я бы, по всей вероятности, стал ученым. По крайней мере, я знаю определенно — профессии разведчика я не избрал бы.

Р. Зорге

Р. З. — "Рамзай"

В приемную Наташи вошел начальник шифровальной службы:

— Павел Иванович у себя?

Из кабинета доносилась музыка. Наташа медлила. Не хотелось прерывать отдых Павла Ивановича. Но Старик требовал, чтобы все донесения немедленно показывали ему. И она, вздохнув, тихо сказала:

— У себя.

Начальник шифровальной службы открыл дверь кабинета. Она увидела: Павел Иванович расхаживал по комнате, обхватив ладонью подбородок. Графин на столе был пустой. Значит, опять ему нездоровится. Каждое утро Наташа наливала ему в графин воду. Она знала: в книжном шкафу хранились лекарства. Старик не хотел, чтобы его товарищи думали: их начальник недомогает. А старые раны ныли. Казачья пуля сидела в теменной кости… Сказывались и последствия залеченного туберкулеза. К вечеру начинала болеть голова. Наташа узнавала, как он себя чувствует, по этому графину: сколько из него отпито воды — и по его глазам. Глаза белели, когда ему было совсем плохо.

Старик остановил пластинку проигрывателя:

— Что у тебя?

Взял донесение, вслух прочитал:

— "Выезжаю. Буду второго. Рихард".

Павел Иванович вызвал Наташу:

— Забронируй на второе номер в "Новомосковской". А сейчас позови ко мне Оскара и Василия.

Он перехватил взгляд Наташи, усмехнулся, стал складывать пластинки в нижний ящик стола.

Через несколько минут Оскар и Василий, переговариваясь на ходу, прошли в кабинет Берзина. Из их разговора Наташа — секретарь Яна Карловича уловила имя: Рихард.

"Рихард Зорге"…. Она стала припоминать, какой же он из себя, этот Рихард Зорге. Кажется, она видела его. Даже дважды видела. Да, еще до его спецкомандировки. Она тогда тоже сидела за этим столом, а Зорге в первый раз пришел к Старику, потом пришел и во второй раз. Довольно высокий. Крепкая у него, широкоплечая фигура спортсмена. Прихрамывал на правую, нет, на левую ногу. Волосы темные, слегка вьющиеся, глаза светлые. Когда выходил из кабинета, лицо у него было строгое, а глаза сияли. Впрочем, почти все выходили от Старика с такими глазами.

В кабинете Павел Иванович вышагивал по ковру вдоль шкафов и внимательно слушал. Василий сидел на стуле. Оскар стоял у окна. Это были самые близкие друзья Старика, его ученики и ближайшие помощники. Оба недавно вернулись из-за границы: Оскар — из Германии, Василий — с Дальнего Востока.

Говорил Оскар:

— Это невозможно. Опасность будет подстерегать его на каждом шагу. У него очень много знакомых. Среди коммунистов. Среди социал-демократов. Даже среди нынешних нацистов. Его еще не забыли полицейские Зеверинга, поголовно ставшие теперь штурмовиками. Я уверен, что в полицай-президиуме на него хранится досье. И первая же случайная встреча…

— А я бы на его месте поехал! — вскочил со своего стула горячий Василий. — Без риска нет и разведки, без смелости нет и разведчика! Зато кто лучше его знает и язык, и обычаи, и нравы? Побольше апломба — и успех обеспечен. Тем более что эти вчерашние лавочники не такие уж мудрецы.

"Станут мудрецами", — подумал Старик.

Павел Иванович, когда проверял особенно трудные задания, старался обсудить их именно с Оскаром и Василием. Рассудительный, чрезвычайно осторожный Оскар и горячий, темпераментный, готовый на самые отчаянные дела Василий дополняли друг друга. Они были столь же разными и внешне: черноволосый, черноглазый, смуглый и худощавый, подвижный, как мальчишка, Василий и высокий, спокойный латыш Оскар, с мягкими, уже седыми волосами. У обоих за спиной — работа в военной разведке, а перед этим — годы революционного подполья, годы революции и Гражданской войны. Такие разные, но одинаково надежные. На них Павел Иванович мог положиться как на самого себя.

Сейчас он не был согласен ни с тем, ни с другим.

— Не зарывайся, — остановил он Василия. — Сегодняшние гитлеровцы не все вчерашние лавочники. Среди них и позавчерашние контрразведчики Вильгельма, и вчерашние контрразведчики Штреземана, и сегодняшние гестаповцы Гитлера. Положим, враг даже дурак и тупица, но мы всегда должны строить расчет на том, что он чрезвычайно умен и изощрен и побеждать его можно превосходством своего ума, своим мужеством, дерзостью и находчивостью.

— Вводная лекция, — проворчал Василий, снова усаживаясь.

— Значит, так давно слушал, что успел забыть. — Голос Павла Ивановича посуровел. — В нашей работе смелость, дерзость, риск должны сочетаться с величайшей осторожностью.

Оскар, соглашаясь, закивал. Но Василий уступать не хотел.

— Риск и — осторожность! Диалектика? — спросил он.

— Да, диалектика, — нарочно не заметил иронии в его голосе Старик. Диалектика, которой мы должны овладеть в совершенстве. — Павел Иванович повернулся к Оскару: — И все же путь в Токио лежит для него через Берлин. И поехать он должен туда не под гримом и с фиктивным паспортом, а под своим настоящим именем.

— Под своим настоящим? — Тут уже настал черед удивиться Василию. Невероятно!

Действительно, план, разработанный Павлом Ивановичем, казался невероятным. Но во многом от этой его внешней невероятности и зависел успех. У Старика был "собственный" образ врага, составленный из самых сильных качеств всех тех противников, с которыми за многие годы работы Берзину довелось вступать в единоборство. Старик разрабатывал свои операции как шахматист высокого класса, умеющий играть одновременно с двух сторон доски, полностью сосредоточиваясь то на белых, то на черных фигурах. После долгих поисков приходил к такому решению, которое "его враг" разгадать не мог. В тот день, 30 января, когда чаша весов в Германии склонилась в пользу Гитлера, когда президент Гинденбург назначил новым канцлером Адольфа бывшего австрийца-капрала, он понял, что нужно готовить новую долговременную разведывательную операцию. До прихода к власти немецких фашистов самым агрессивным государством по отношению к Советскому Союзу была Япония. И вот в зловещем облике нацизма реальная опасность возникла на Западе. Уже теперь ясно, что внешнеполитические устремления гитлеровской Германии и милитаристской Японии совпадают. Это делает их потенциальными, наиболее вероятными союзниками. И союзниками прежде всего против СССР. Следовательно, наши Вооруженные силы должны точно знать, какая и откуда грозит опасность Республике Советов. Такова была суть разведывательной операции. Но кто и как ее осуществит?