Наказание и исправление - Анна Малова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все восемь лет прошли день в день, но глубоко будут отзываться в моих воспоминаниях. Я знаю это уже наперёд, записывая последние строки в новом сибирском доме! Я буду помнить — всю эту мерзость казарменную, тяжесть на работе, несчастное одиночество, невзгоды, тоску… Но всё это уже представляется мне длинным и тяжёлым сном…
Лишь некоторым стала каторга мне полезна, так же, как и всем на ней бывшим — своей непоколебимой русской душою, несокрушимым духом и непременно верою. Верою, что дарует человеку надежду и жизнь, что незримою, уму непостижимою силой влечёт его к вечному свету.
Я верю, однажды придёт и мой час, и я войду в то сияющее царство, где облака белее белого, где земля благоухает как после дождя, где дно рек бархатное и мягкое, а ветра ласковы и покорны, словно домашние псы. Там нету предчувствия беды и ощущения вины, там соловьи заливаются самой нежной песнью, и ждут меня все те, ради встречи с которыми и стоило весь этот путь идти.
Ноябрь, 12
Р. Р. Раскольников, 1874 г.
Заключение
Небо уже начинало проясняться, а я всё читала и читала, захваченная столь чудной, правдивой каторжной былью… После прочтения последней страницы я ещё долго сидела, смотря прямо перед собой, очарованная, не в силах совладать с восторгом… Если до этого я хотела использовать каторжный дневник как справочник об острожном житье, то сейчас сочла эти записки, как великое учение жизни и вере. Я даже не заметила, как вошёл старик.
— Ну, барышня, почивать в эту ночь небось и не думали? — усмехнулся он.
— Знаете, — прошептала я, — сейчас я чувствую себя слепорождëнной, которой чья-то неведомая чудотворная рука вдруг даровала зрение! Я даже поверить не могла, что каторжники могут быть такими мудрыми!
— Так оно, так! — подхватил старичок. — Сибирские города ведь и были основаны ссыльнопоселенцами. Поэтому все их жители, набравшись в остроге опыта и глубокой религиозности, никогда не теряют силы духа, умеют учить и принимать в жизни всё.
— Вы позволите этот дневник опубликовать?.. — спросила я с самой искренней надеждой. — Людям нужно знать о возможности возрождения даже самых отпетых негодяев.
— Зачем? Ведь записки не принадлежат мне. — пожал плечами он. — Но, поверьте, Раскольников безусловно был бы счастлив, да и жёнушка его, Софья Семёновна, ничего не будет иметь против. Просвещённые горожане должны знать, что и каторжники имеют своё счастье, что и их души могут быть великими…
Я ничуть не жалела о том, что провела в этом городке лишь одну ночь, и снова пора пускаться в далёкий путь. Я была довольна… Даже счастлива. Оглянувшись на дом, где столько лет жил автор страстной проповеди добра, я осенила его крестным знамением и произнесла тихо:
— Вечный покой вам, Родион Романович!
А солнечные лучи уже ярким весенним теплом скользили по земле, на ветвях пробовали голоса скворцы, и ветер овевал могучие сибирские леса. И, казалось мне, ветер этот нёс не только аромат подснежников из лесной чащи, а что-то неизведанное, удивительное, и при этом, желанное и великое…
