Когда молчит совесть - Видади Бабанлы

Прошел год (он показался Сохрабу вечностью!), и не было в этом году ни одного дня, чтобы Сохраб не вспоминал о Зийнат, она заняла прочное место в его сердце. Желание снова побывать в Баку не оставляло его. Сохраб стал готовиться в путь…

На этот раз ехал в Баку не для того, чтобы весело провести летние каникулы. Он решил поступить в институт. Впрочем, это была его давнишняя мечта. И желание во что бы то ни стало встретиться с Зийнат лишь ускорило ее осуществление. Сохраб не сомневался, что, поселившись на несколько лет в Баку, он обязательно разыщет Зийнат. Ведь в жизни так много чудес, случайностей, неожиданностей. Пусть и это будет одним из чудес!

Однако надеяться только на судьбу Сохраб не стал. Приехав в Баку, он сразу же начал поиски. Несколько раз подходил к ее дому, часами стоял у ворот, ожидая ее появления… Все было напрасно. Преодолевая смущение, краснея от стыда, он пытался расспросить соседей. Ему отвечали коротко: не знаем. Некоторые говорили: «В нашем доме много женщин с таким именем. Какую Зийнат вам нужно? Как фамилия? Как зовут родителей?» Что мог ответить Сохраб? Он и сам не знал ее фамилии, не знал, как зовут родителей… Что ж, видно, не судьба еще раз увидеть женщину, так глубоко запавшую в его сердце! Потеряв всякую надежду на встречу, Сохраб стал усердно готовиться к экзаменам. Через месяц его имя одним из первых стояло в списках принятых на химический факультет Азербайджанского государственного университета.

Днем — лекции, вечером — занятия в лаборатории, посещение библиотек. Теперь у него попросту не было времени тосковать по Зийнат. Кто знает, возможно, прошло бы еще три-четыре месяца — и он забыл бы о своей любви. Но тут снова вмешался случай. И чувство, казалось преданное забвению, вспыхнуло, как трут от удара кремня.

Приближалась экзаменационная сессия.

Сохраб целые дни проводил в библиотеках. Казалось, разреши начальство, и он перетащит в читальный зал свою кровать. Уходил последним, когда в здании гасли огни. Вот и сегодня… Он собрал книги, тетрадки, намереваясь идти к выходу, как в зале погас свет, — это библиотекарша, не зная, как избавиться от усердного посетителя, выключила лампы. Она почему-то недолюбливала Сохраба и ворчала, что он вечно задерживает ее.

В фойе тоже было темно, и только у самого входа над большим зеркалом горела тусклая лампочка. Молоденькая женщина, повернувшись спиной к Сухрабу, стояла перед зеркалом, поправляя волосы. Сохраб невольно остановился, чувствуя, что у него подкосились ноги. Из полутьмы зеркала глядели знакомые милые глаза… что это, галлюцинация? Мираж? Как раз сегодня, проснувшись на рассвете, он долго думал о Зийнат. И в библиотеке не раз вспоминал о ней, и ему все казалось, что она глядит на него со страниц книг и учебников. Давно с ним такого не бывало. Сегодня он ловил себя на том, что порой плохо понимает прочитанное, снова и снова перечитывал страницу. Может, и сейчас она пригрезилась ему?

Сохраб подошел чуть ближе. Ошибки быть не могло, — не только глаза, милое, округлое лицо, фигура говорили о том, что это она. Не в силах сдержать волнение, Сохраб воскликнул:

— Зийнат?! — и его возглас гулко прокатился по огромному пустому фойе.

Женщина вздрогнула и обернулась. В ее взгляде были испуг и недоумение. Она явно не узнавала Сохраба. А Сохраб, не скрывая радости, уже бежал к ней:

— Как я счастлив, что вижу тебя, Зийнат!

Глаза Зийнат потеплели, стали ласковыми, побледневшее от испуга лицо порозовело, улыбка заиграла на губах.

— Здравствуйте… — Она замялась, силясь припомнить его имя, и замолчала, видно так и не вспомнив.

Сохрабу стало обидно. «Неужели забыла?» — с горечью подумал он и назвался.

Зийнат, обрадованная, крепко пожала его руку:

— Здравствуйте, братец Сохраб! — Она хотела обнять его, но, опомнившись, отступила. — Простите, поначалу я не узнала вас. Вы так переменились… Как вы живете, как здоровье?

Сохраб глубоко вздохнул и ответил тихо, без прежней восторженности, в голосе звучало разочарование:

— Спасибо, чувствую себя отлично!

Зийнат замялась. Как трудно бывает порою находить самые обыкновенные слова! Помолчав, она спросила:

— Какими судьбами в Баку?

— Учусь в университете…

— Давно?

— Нет, в нынешнем году поступил…

— Что ж, поздравляю!

И снова молчание, слова словно провалились в пропасть. Первым опомнился Сохраб:

— Почему мы стоим здесь? Пойдемте!

Он поспешил к выходу. Ему казалось: исчезни этот удручающий, неприятный сумрак — и вместе с ним уйдет скованность, неловкость.

Но Зийнат не торопилась.

— Идите, я догоню вас, мне нужно дождаться…

— Кого? — настороженно спросил Сохраб.

— Подругу. Она тоже работает в библиотеке. — Зийнат обернулась к лестнице. — Я ведь здесь по вечерам работаю, а днем учусь.

— Учитесь? Где?

— Здесь же, в университете, на математическом факультете.

Сохраб облегченно вздохнул, гора свалилась с его плеч.

— На каком курсе?

— На втором. — Зийнат помолчала. — В прошлом году поступила. После известного вам происшествия…

— Развелись?

Зийнат ответила не сразу, по лицу пробежала тень, видно, не легко дался ей развод.

— Развелись, — со вздохом сказала она. — Да и можно ли после такого позора жить вместе? — Брови ее нахмурились. — Я не жалею, ни о чем не жалею, но обида не проходит…

Сохраб был счастлив, услышав о разводе. Сердце его билось тревожно. Неужели есть надежда?

Он проводил Зийнат до дома и, сияющий, счастливый, вернулся в общежитие.

Впервые за много месяцев Сохраб спал спокойно. И во все последующие дни спокойствие не покидало его. Душевное равновесие, что вошло в его жизнь после второй встречи с Зийнат, помогало ему во всем. По-прежнему проводил он долгие часы в библиотеке, готовился к экзаменам, но теперь все давалось легко, без усилий. Даже библиотекарша, которая раньше недолюбливала Сохраба и ворчала на него, стала ласковой и предупредительной. А вечерами… О, какие это были вечера! Сохраб понимал: нельзя ему еще раз потерять Зийнат. До поздней ночи дежурил он возле библиотеки, дожидаясь, пока она окончит работу, чтобы проводить ее. И они медленно шли по тихим, засыпающим улицам…

Теперь одно лишь заботило Сохраба: как относится к нему Зийнат? Вот уже месяц они ежедневно встречались, а он ни разу не сказал ей о своих чувствах. А если заговорить? Поймет ли?

Поначалу Зийнат встречалась с Сохрабом как с добрым знакомым, была благодарна, что он не бросил ее в беде. Встречалась, не помышляя о любви. Но однажды поймала себя на том, что все с большим нетерпением ждет встречи, и, если Сохраб задерживался, тревожится: а вдруг и совсем не придет? Сердце ее учащенно билось, лицо горело. Но она не решалась признаться себе, что новое чувство овладевает ее душой. Страх был понятен. Недаром говорят: человек, ужаленный змеей, боится пестрой веревки. Обжегшись один раз, она дала клятву, что отныне никогда в жизни не произнесет слова «любовь». И вот… Не прошло и полугода после развода, а в сердце затеплился новый огонек. Неужели у нее не хватит ума, воли побороть себя? «Нет, нет! говорила она себе. — Хватит с меня! Нет у меня сил все переживать заново… Надо задушить змею в зародыше…» И каждый раз, готовясь к встрече с Сохрабом, Зийнат повторяла слова, которые обязательно сегодня скажет ему: «Не приходи больше! Пусть это будет наше последнее свидание!» А когда встречались, язык не слушался, решимость исчезала, и она ласково говорила:

— Ну зачем ты провожаешь меня каждый вечер, Сохраб? Зачем затрудняешь себя?

Однажды, когда она снова произнесла эти слова, признание сорвалось с губ Сохраба. Как он волновался!

— О каком труде говоришь ты, Зийнат? — воскликнул он. — Провожать тебя, ходить с тобой по улицам — да я весь год мечтал об этом, мечтал днем и ночью!…

— Зачем, Сохраб? Какая от этого польза?

— Разве, когда любят, думают о пользе? — возмутился Сохраб.

— Любовь… — Зийнат горько усмехнулась. — Все это пустяки, Сохраб. Любовь как болезнь: одни вылечиваются быстрее, другие дольше. Но рано или поздно все излечиваются…

— Нет, Зийнат, ты неправа! Нет на свете ничего дороже и прекраснее любви! — Он замолчал, собираясь с мыслями. — Я люблю тебя, Зийнат, всем существом своим люблю… Впрочем, ты сама знаешь об этом…

Зийнат тихо покачала головой:

— Не надо, Сохраб… — Задумчивым взглядом окинув Сохраба, она продолжала медленно покачивать головой. — Сколько тебе лет?

Сохраб удивился: какое отношение имел его возраст к их разговору? Он внимательно заглянул в глаза Зийнат, стараясь прочесть в них ответ на свои сомнения. Но глаза ее были ласковы и грустны.

— Я родился в тысяча девятьсот одиннадцатом году, громко и четко, словно отвечая на вопрос отдела кадров, проговорил он.