В плену Обмана (СИ) - Шагаева Наталья

А еще хотелось поддержки от единственного близкого человека в моей запредельной жизни. Нет, не финансовой или физической, а моральной. Чтобы кто-то думал обо мне, и всегда было место, куда я могу прийти, когда хреново, где меня всегда пусть молчаливо, но поддержат. У всех в жизни бывают черные полосы, но иногда они превращаются в сплошные… Я понимал мать — сам ушел в небытие после смерти отца, бухал по-черному, трахал все что движется, чтобы заглушить боль, намерено раз*бал дорогую тачку, получил сотрясение, но потом понял, что матери сложнее, чем мне, и кто-то должен ее поддержать, а я, как единственная ее опора, должен стиснуть зубы, подняться и быть мужиком.

И вот прошло несколько лет, а ее черная сплошная стала образом жизни. Мать засосало в это отвратительное болото. Несмотря на то, что иногда мне отвратительна эта женщина, напоминающая мою маму, я не могу ее потерять. Иначе не будет смысла подниматься, и я погрязну в этом болоте.

Я не хотел, чтобы Анита видела меня в эмоциональном раздрае, когда хочется крушить и выть. Мать попала в больницу не потому, что с ней случился несчастный случай или она заболела, она попал туда после глубокого запоя, когда организм уже не выдержал и начал отторгать все, чем она его травит последние годы. Жалкое зрелище самоуничтожения.

Когда принцесса попросила взять ее с собой, я вдруг почувствовал щемящую теплоту, которой не хватало, поддержку, и не смог отказать, мне нужно было именно это, чтобы держать себя под контролем, потому что еще немного — и мой самоконтроль полетит к черту. В неадеквате на эмоциях я творю страшные разрушающие вещи, о которых жалею, а у Аниты всего лишь своим присутствием получается усмирять моих демонов.

Молча доезжаем до больницы, я кружу по парковке, ища свободное место. Моя девочка тихо сидит, теребя шарфик, которым прикрывала засосы. Странно, но она понимает без объяснений, что сейчас мне нужна тишина.

— Посиди в машине, — прошу. Нет, я не собираюсь брать Аниту с собой и показывать ей грязь. Принцессам не положено спускаться на дно, не для этого ее холили и лелеяли в ее царстве. — Послушай музыку, — протягиваю ей флешку со сборником моей любимой музыки.

— С тобой нельзя? — хлопает ресницами, заглядывая в мои пустые сейчас глаза.

— Нет, не стоит, — качаю головой. — Я постараюсь недолго, — хватаю ее за ворот пальто и целую. Нет, насилую ее рот. Когда я в раздрае и неадекватен, мне нужно выплеснуть эмоции, и сейчас я нахожу отдушину в Аните, забывая, что с моей девочкой так нельзя, она нежный цветок. Кусаю ее губы, сильно всасывая, не позволяя отвернуться, вызывая ее отчаянный стон. Укус, еще один, глубокий выдох в ее сладкий рот… и отпускаю, приходя в себя. — Прости… — смотрю на красные губы. У нее сбивается дыхание, взгляд нечитаемый. Это была плохая идея взять принцессу с собой. — Может, вызвать такси? — тихо спрашиваю, понимая, что шокировал ее сейчас своей грубостью.

В голове сплошной бардак, сам не понимаю, что творю.

— Нет, — упрямо мотает головой и трогает пальчиками изнасилованные мной губы. — Иди, я подожду.

Выдыхаю, выхожу из машины. Нещадно хочется курить, но в спешке я забыл сигареты в другой куртке. Стискиваю челюсть и иду к главному входу. В приемном покое узнаю, в каком отделении мать, покупаю в автомате бахилы, раздеваюсь в гардеробе и иду на третий этаж. Больница стандартная, с запахом хлорки и окрашенными в голубой цвет панелями. Морщусь от ощущения обреченности и еле уловимого запаха смерти. С детства ненавижу больницы. Мимо меня проходят врачи, медсестры, но всем плевать на посторонних. На посту узнаю, в какой палате Самойлова, объясняю, что являюсь ее сыном, и мне почему-то очень рады, до облегченного вздоха. Нехорошие ощущения нарастают.

Двери палаты приоткрыты, и пахнет оттуда не стерильностью — стойкий запах мочи и рвоты. Начинает тошнить уже с порога. Оглядываю шестиместную палату. Старушка сидит на кровати, пытаясь собрать редкие волосы в пучок. Одна из женщин под капельницами стонет и морщится, кто-то спит, отвернувшись к стене, и моя мать — бывший педагог с кучей грамот, которого рвет в больничную утку. Сжимаю переносицу, сглатываю, пытаясь преодолеть тошноту и отвращение. В такие моменты я предпочитаю называть мать просто женщиной.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Эта женщина выглядела плачевно. Бледная, с выступающим над верхней губой потом и сильным тремором. Круги под красными глазами, застиранный больничный халат и неопределённый возраст скатившейся на дно женщины. Она замечает меня и отворачивается к окну, утирая рот ладонью. Стыдно. Дышит тяжело, хватаясь за бок, и немного сгибается.

— Тебя осматривали? — Кивает, зажимая рот рукой. — Анализы, обследование? — Вновь кивает. — Что сказали? — Отрицательно качает головой.

Ну конечно, кому нужна алкоголичка? Разворачиваюсь, выхожу из палаты. Узнаю у медсестры имя лечащего врача и иду в ординаторскую. Врач — немолодая грузная женщина с прической а-ля шестидесятые — разъясняет мне, что происходит с моей матерью.

— Поджелудочная воспалена, обострение на фоне похмельного синдрома. Печень немного увеличена, гастрит, — сухо сообщает она, перебирая бумажки. — Анализы не очень хорошие. Женщина немолодая и алкоголь все усугубляет. Мы, конечно, подлечим, но все уже на грани, организм не выдерживает. Вы бы позаботились о матери, иначе все закончится плачевно, — цокает она.

— Почему ее рвет без остановки?

— Так я вам объяснила почему! Панкреатит, обострение!

— Почему никто ничего не делает?

— Сейчас напишу назначение, будем делать, — отмахивается женщина. — Вы бы привезли ее документы, одежду.

— Я привезу. Мне нужна платная палата, соответствующий уход и должное лечение.

— У нас нет платных палат, и лечат всех одинаково, без привилегий.

— Одинаково хреново? — ухмыляюсь.

— Что?!

— Ничего! — огрызаюсь. — Как найти завотделением?

— Таблички на дверях читайте! — недовольно кидает женщина.

Заведующим отделением оказывается низкорослый юркий мужичок. За определенную плату он находит приличную палату и новый халат и организовывает должный уход и лечение, обещая вести больную сам. Все просто — медицина у нас бесплатная, качество — платное. Пока рассчитывался, узнавал состояние матери — ее уже начали переводить. Вышел в коридор и наткнулся на Аниту.

Стоит, мнется, бегая глазами по коридору. Как только меня нашла?! Видит меня и вздыхает с облегчением. Подхожу к ней, сжимаю плечи, заглядываю в глаза и вижу там тревогу. Переживает. За меня переживает. Это тепло, приятно и одновременно горько…

— Что ты здесь делаешь? — выдыхаю в ее волосы.

А потом глубоко вдыхаю, и становится легче. Она свежая, чистая, наполняет меня собой, отчищая от грязи.

— Тебя долго не было, я подумала… Может, нужна помощь? Другая клиника… — осматривается, хмурясь. — Не уверена, что здесь могут… — не может подобрать слов.

Да, моя хорошая, тебе здесь не место. И, как назло, в это время выводят и ведут в другую палату мою мать. Ей уже вставили трубку, чтобы все выходило в привязанный пакет. Переодеть не успели. Жалкое зрелище. Анита распахивает глаза и с ужасом рассматривает ее. Да, такого девочка ещё не видела. И сейчас ни к чему это.

— Иди назад в машину! Я скоро! — подталкиваю ее к выходу.

— Я…

— Иди, я сказал! — Она ни в чем не виновата и искренне хочет помочь — я это понимаю, но мои психи берут верх. Мой мир и ее мир не должны пересекаться. Ей сказка, мне реальность. — Иди! — подталкиваю к выходу немного грубо, но сейчас не могу по-другому.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Уходит. Быстро, не оборачиваясь. Обиделась? Я найду способ попросить прощение. Она сегодня мне нужна.

Мать положили в чистую кровать в одноместной палате со свежим ремонтом, новыми тумбочками и даже телевизором на стене. Ее уже переодели в новый халат и поставили капельницу. Ей уже не больно, глаза сонные.