Ultraфиолет (сборник) - Валерий Зеленогорский

Под землей мир оказался абсолютно другим, все были в шапках и теплой одежде, у всех были сумки, рюкзаки и баулы, на ногах у всех обувь для преодоления препятствий, непогоды, кое-кто носил ботинки как средство самозащиты или нападения.

Все нижние носили все с собой, не рискуя оставить в своих домах, кто-то опасался, что не найдет по приходе домой своего имущества, некоторые просто не имели места, где это можно было оставить.

Они все были бледные, усталые, никто не смотрел по сторонам, не пытался изучать попутчиков, только контрольные взгляды на входящих и выходящих по поводу сохранности имущества. У молодых в ушах играла музыка, своих мыслей не хватало, а музыка заполняла вакуум и объясняла, как жить на простом примере исполнителей, которые знают и дают в текстах немудреные советы типа «напитки покрепче, слова покороче».

Загорелые лица в метро тоже были, их загар был природный, они прятали от всех глаза, боялись милиции и граждан за свой неместный вид и желание заработать копейку. Ими брезговали, иногда били, реже убивали, но не любили одинаково и нижние, и верхние.

Сергеев ехал далеко и пытался для быстрого перемещения во времени обозреть окрестности нижнего мира, проникнуть в него, ощутить, каково быть нижним в параллельном мире.

Наверху существуют мифы о том, что внизу много страшного и непонятного: какие-то мутанты и крысы в человеческий рост гуляют под землей, не соблюдая правил человеческого общежития, какие-то диггеры вещают наверху, что внизу все скоро провалится. Куда может провалиться низ, было непонятно, но они пугали, показывали свои сюжеты о параллельных ветках, где властвуют иные силы, где бьются нижние с глубокими, пытающимися захватить верх низа, а потом вырваться наверх и захватить низ верха, а потом – страшно подумать – и самый верх, весь такой полированный и лакированный. Страха нагоняли нижние на верхних, а реально все, на взгляд Сергеева, не в час пик выглядело сонно и безмятежно.

Двадцать лет назад Сергеев вышел из метро и пересел в авто. Жизнь его стала другой – сначала он перестал носить шапку и очень обрадовался. В школе когда-то у него сорвали шапку, купленную дедушкой – ветераном труда по талону райкома партии. Шапку сначала поносил дед, потом папа Сергеева, а когда Сергеев достиг половой зрелости, шапка из ондатры перешла к нему, как тиара римского папы. Он гордо проносил ее две недели, а потом около музыкальной школы ее сорвали у него какие-то нехорошие люди из района, где шапок совсем не было – только вязаные головные уборы типа «петушок» или – более позорное название – типа «гондон».

Естественно, гондоном и петушком никому быть неохота, вот и наступило возмездие от возмущенного пролетариата из спального района, совершившего набег на благополучный центр.

Дома Сергеева не ругали, но больше у него такой классной шапки не было, дед умер, и с ним канули в Лету талоны и привилегии.

Потом он незаметно снял дубленку и мохеровый шарф – мечту всех работников Ленинградского рынка, потом в связи с глобальным потеплением пропали пальто, зимние сапоги, перчатки и нижнее белье для ожидания троллейбуса № 63.

Так постепенно он поднялся из метро наверх, и вот пришел случай опуститься.

Оглядевшись в вагоне, он сел и стал смотреть вокруг: внешне ничего такого не смущало глаз, девушки в метро сидели красивые, нарядные, в шубах из диких зверей. Основная масса мужчин была трезвой, в начищенных ботинках, и многие читали.

Когда двадцать лет назад Сергеев был внизу, читали толстые журналы и книги, обернутые для сохранности в бумагу или газету, теперь самая читающая страна читала «Лизу» и газету «Жизнь» с новостями об артистах, что едят, с кем и как, и страшные новости об оборотнях на АЗЛК. Читали эту «Жизнь», чтобы порадоваться, что есть жизнь еще хуже.

Молодые слушали плейеры, где им по ушам ездили кумиры, такие же как они сами, но добившиеся на «фабриках» того, что на обычных фабриках век не добьешься. А зачем? Позвони на короткий номер и выиграй приз – трехкомнатную в Москве и «рено-логан» или поездку на Канары за десять крышечек от «Клинского». Только позвони – и все у тебя в кармане, а «Рексона» никогда не подведет. В вагоне сидели нарядные дети с бабушками и мамами, опрятные старички с орденами и вставными зубами времен карательной стоматологии, миролюбивое городское население. Подальше от центра народ слегка поменялся, стало больше усталых, затравленных глаз с нерусским разрезом. Сергеев почувствовал себя в другом городе – в Неаполе и Гарлеме ему было совсем неуютно, но здесь, в родной столице, он тоже заметил внутри себя некоторое беспокойство, не понимая, откуда сочится этот холодок. Присмотревшись, он заметил в другом конце вагона трех молодых людей обычного студенческого вида, совсем не таких, которых показывают в криминальных новостях, называя их скинхедами. Нет, это и были другие, совсем не страшные.

Он заметил, что гости столицы напряглись – у них, видимо, выработался инстинкт на борцов за чистоту рядов. Седьмое, шестое и тринадцатое чувства их не обманули: три белых «коня» подошли к двум юношам из Южного полушария и просто синхронно в три струи плюнули им в лицо, просто так, без слов и пожеланий счастливой дороги домой. Их звонкий детский смех завис в воздухе и нарастал, как весенний гром. Никто не дернулся, не заметил, многие опустили головы вместе с Сергеевым, кое-кто прикрыл глаза. Только одна маленькая девочка зашептала что-то маме, та погладила ее по голове и тихо прошептала: «Не обращай внимания, это звери». Сергеев так и не понял, кого она имела в виду.

На следующей станции белые люди и их антиподы вышли из вагона, и мир снова стал радостным и милым.

Сергееву стало неприятно, что он промолчал, но что делать – он не придумал, и пожалел, что опустился вниз, все-таки наверху нет таких безобразий, наврал он себе.

Он вышел на «Сходненской», устав от путешествия, сел в кафе рядом и выпил за упокой души верхнего, ушедшего глубоко, потом еще выпил за верхних и за нижних, и после третьей мир приобрел стройность и гармонию.

Назад он ехал на такси, еще раз спуститься в преисподнюю сил не было.

Казенный «Дом-2»

У Коленьки было три мечты: плейер, кроссовки на липучках и «Дом-2».

Всего остального у него тоже не было: папа убил маму на дне рождения Коленьки, когда ему исполнился год, не сдержался, радость праздника переполнила его, и он ударил маму в сердцах, а у нее голова была слабее сковородки со вчерашним гарниром.

Маму отнесли на кладбище, а папу на восемь лет отправили лечить нервы в психбольницу закрытого типа. У него была хорошая характеристика из гаража и грамота за успехи в соцсоревновании. Суд это учел и оставил ему шанс на исправление.

Коленька остался с бабушкой в заброшенной деревне в 40 км от Москвы, но с полным отсутствием связей с внешним миром. Из удобств был свет, почту, магазин и сельсовет захватили армяне-беженцы. Остальные жители, в лице трех старух и Коленьки, составляли коренное меньшинство без права совещательного голоса.

В школу Коленька ходил только до пятого класса, потом армянский бычок сломал ему ногу, и он с хромой ногой не мог осилить девятикилометровый поход за знаниями.

В том же году нарисовался папа из больницы тюремного типа, попил неделю и поджег дом, где спали Коленька с бабушкой. Бабушка успела растолкать Коленьку и помочь ему выбраться через окно, а сама с пьяным сыном поджарилась на углях собственного домашнего очага. Потушить дом возможности не было, МЧС не смогло доехать до их села – дорога, то есть ее отсутствие, не дала им ни одного шанса. Можно было послать пожарный вертолет, но он оказался занят на рок-фестивале «Дадим миру шанс». Коленька в том мире не числился, вместе с бабушкой и пьяным папой.

В тринадцать лет он оказался в детском доме районного центра, где узнал, что такое жвачка, чистое белье и суп с котлетами из субпродуктов. Настоящие продукты продавали на рынке родственники директора и завхоза. Еще он узнал, что клей не только клеит, табуретка – это не мебель, а средство воспитания, и самое главное, что он узнал в детском доме: девочки устроены внутри совсем по-другому.

Первая мечта исполнилась весной, когда в детский дом приехали три тети на белой машине, в красивых шубах. Они выгрузили красивые коробки и зашли в их дом, зажимая носы от запахов кухни и свежего белья, постеленного специально к приезду спонсоров.

Женщины из другого измерения потоптались у входа, вытерли набежавшие слезы и уехали, мелко крестясь, что их Бог миловал получать здесь подарки.

Всем кое-что досталось: директор забрал домашний кинотеатр, завхоз – плазму, в спальнях поставили полки для дисков, а технику для показа раздали персоналу в счет зарплаты.

Три плейера разыграли в лотерею, Коленька выиграл, и первая мечта сбылась.

Вторая мечта – кроссовки на липучках – появилась у Коленьки осенью. Он иногда днем выходил в город в поисках мелкой работы на рынке, он катал тачки у усатых красавцев, они жалели мальца и давали ему за это фрукты и мелкие деньги. Однажды один из них, заметив его взгляд на заветные тапочки, снял их с ног, и Коленька обрел счастье на липучках на два размера больше, но липучки устранили это легкое несоответствие.