Распутин. Выстрелы из прошлого - Александр Бушков

В общем, история получилась грязная. Боснию и Герцеговину австрийцы все же заняли, но на Россию за такие фокусы разобиделись прочно и надолго. Именно тогда и началось сближение Вены с Берлином, которого вполне можно было избежать, будь наши дипломаты горчаковской школы честнее и умнее.

Буквально в последний момент мне под руку попалась книга, в которой очередной восхвалитель маразматика Горчакова ухитрился все же найти в его «работе» на Берлинском конгрессе и положительный момент: Горчаков, изволите ли видеть, «добился того, что союзником России стала Румыния».

Вот тут уж, братцы, нет слов. Это, конечно, великое достижение добиться, чтобы Румыния стала нашим союзником. Тот, кто помнит историю, согласится: с таким союзником никакие враги не нужны…

Ох, не зря В. С. Пикуль благоразумно оборвал роман о Горчакове буквально на полуслове, ни разу не упомянув о Берлинском конгрессе. Правду писать определенно не хотелось не вписывалась в творческую концепцию. А лгать Валентин Савич не стал, не тот человек был.

К сожалению, до сих пор миф о «великом дипломате» Горчакове всплывает там и сям. А это печально. Следовало бы воскликнуть вслед за героем пьесы Шварца: «Тень, знай свое место!» Мало того, что реальный Горчаков был пустой, самовлюбленной бездарью, ничего путного не сделавшей для России - он еще и немало сделал, чтобы укрепить сыгравшие роковую роль для России мифы: о «братьях-славянах» и о «злокозненной немчуре», которой Россия должна противостоять с помощью Англии и Франции…

Но самое зловещее это то, что начиная с определенного момента германофобия и панславизм перестали быть стыдной болезнью исключительно штатских людей. Она начала заражать и тех, кто носил золотые эполеты.

И над страной после нескольких десятилетий забвения вновь замаячили распространявшие холод тени персонажей Гвардейского столетия…

Да какие там тени - они были из плоти и крови!

Николай I, стремившийся превратить страну чуть ли не в исправно тикающий часовой механизм, возможно, в чем-то и перехлестывал (ошибается лишь тот, кто ничего не делает!). Но вот что касаемо господ военных, император своей цели достиг: за период его тридцатилетнего царствования генералы и офицеры накрепко усвоили: с бунтарскими традициями Гвардейского столетия при этом императоре придется расстаться. Обладатели пышных эполет при Николае и в мыслях не держали проявлять какое бы то ни было самовольство, изображать из себя самостоятельные фигуры, «суждения иметь». Не говоря уж о попытках совершить переворот. 14 декабря 1825 года многим вправило мозги. И военные прекрасно заняли свое место.

После смерти Николая подули новые ветры и появились новые люди, воспитанные уже другим временем. В год смерти императора будущему генералу от инфантерии (то есть полному генералу) Михаилу Дмитриевичу Скобелеву исполнилось всего двенадцать лет. Как личность он формировался уже при другом царствовании.

Семья не могла похвастаться знатностью рода, но была, если можно так выразиться, незаурядной. Прадед Михаила, отставной сержант Никита Скобелев, именуется «крестьянином-однодворцем», а это термин достаточно расплывчатый: оный Никита мог быть и вольным крестьянином, и захудалым дворянином, настолько убогим, что давным-давно выпал из всех родословных книг (такое случалось, и не только в России).

Как бы там ни было, его сын Иван в начале XIX столетия начал с самых что ни на есть армейских низов, а стал генералом от инфантерии, комендантом Петропавловской крепости. Его сын Дмитрий генеральских эполет не обрел, но, смело можно сказать, взлетел еще выше служил в лейб-гвардии Кавалергардском полку (элита элиты, полк номер один российской гвардии), состоял одно время в свите императрицы, откуда попросился добровольцем на Крымскую войну.

В стране (я говорю уже о царствовании Александра II) прямо-таки буйствовали реформы - половинчатые, непоследовательные. Власти шарахались из крайности в крайность: то всерьез собирались объявить конституцию и созвать подобие парламента, то закручивали гайки так, что железо хрустело. Как грибы после дождя плодились вольнодумцы, нигилисты, революционеры всех мастей, расцветок и направлений. Не исключено, что выросший в этой шалой, суматошной атмосфере, где абсолютно все было зыбким, непонятным, готовым измениться, юный Мишенька Скобелев вдруг решительно нарушил семейные традиции, поступив в Петербургский университет на факультет математики.

Впрочем, довольно быстро он передумал и написал прошение императору о зачислении его юнкером в Кавалергардский полк. Император наложил утвердительную резолюцию: юноша не со стороны пришел, внук генерала, сын кавалергарда…

Дальнейшая биография внушает уважение: за 19 лет военной карьеры Скобелев участвовал в 70 сражениях: против польских повстанцев, против турок. Участвовал во взятии Хивы и Коканда, а также Геок-Тепе - центра туркменского сопротивления. За эти годы из поручика стал полным генералом, получил множество наград.

Но одно это еще нельзя считать полной и законченной характеристикой человека как положительного героя. Нравится это кому-то или нет, но факты вещь упрямая: ефрейтор баварских стрелков Адольф Гитлер не писарчуком в штабе отсиживался, а был на войне связным, то есть человеком, обязанным что ни день нырять в самое пекло. И вполне заслуженно получил Железный крест не только 2-й степени, но и 1-й (хотя солдатам и даже унтер-офицерам в германской армии первую степень давали крайне редко и неохотно, в случае вовсе уж выдающихся заслуг). Это говорит лишь о том, что молодой Гитлер был храбрым и не более того…

Михаила Скобелева в России называли «белым генералом» за тщательно продуманный внешний облик: белоснежный китель, белая фуражка, белый конь. В стране он пользовался популярностью прямо-таки невероятной: олицетворение воинской доблести и славы.

Что до характера… Честолюбец высшей марки. Русский историк написал о нем примечательные строки: «Скобелева не любили генералы, мало любили офицеры и очень любили солдаты. Сам он никого не любил и никого не боялся».

Один из придворных называл Скобелева опасным сумасшедшим, который может наделать много бед, если обстоятельства были бы ему благоприятны. Другой, бывший, министр выражался еще яснее: «Это мог быть роковой для России человек умный, хитрый и отважный до безумия, но совершенно без убеждений».

Оказывается, у генерала давным-давно сложилась репутация человека, который не хочет быть обычным военным и претендует на нечто большее - откровенно «глядит в Наполеоны». И вполне серьезно берется решать судьбы страны - теми способами, на которые, собственно говоря, «простой» генерал не имеет права, поскольку на казенном языке это именуется военным переворотом…

Начнем с того, что Скобелев (Аллах ведает почему) был ярым ненавистником Германии. И водил дружбу с публикой того же идеологического направления: тем самым Аксаковым, одним из лидеров панславизма, а также германофобом номер один России М. Н. Катковым, издателем официоза «Московские ведомости». Речи, с которыми Скобелев выступал перед избранными, ему помогал писать дипломат Игнатьев, тоже убежденный сторонник антигерманского курса.

Одним словом, откровенно и недвусмысленно сколачивался блок из штатских и военных, причем речь шла не об отставниках, тихо брюзжащих на покое, а о людях состоящих на службе, весьма даже влиятельных.

Тогда еще не существовало слова «пиар», но пиарить себя «белый генерал» умел качественно. Близко и хорошо его знавший барон Н. Врангель (отец одного из лидеров белогвардейцев) оставил интересные воспоминания: «В быстрой славе Скобелева играла значительную роль и та шумиха, на которую он был великий мастер. Для рекламы он ничего не жалел». (Вот слово «реклама» уже было тогда прекрасно известно и уже использовалось применительно не к одной коммерции.)

Качества «пиарщика» Скобелев проявил еще в начале военной карьеры, свежеиспеченным поручиком воюя против поляков: «Не прошло и полгода, когда все о нем заговорили как о герое даже не будущем, а уже настоящем. Как он этого добился, уже не знаю, но знаю, что причин к этому тогда еще никаких не было» (Врангель).

Перед отъездом на балканский театр военных действий Скобелев заказал типографщикам целый ворох клише собственные изображения в разных живописных позах.

Для твоей будущей биографии, Бонапарт? - поинтересовался увидевший эти клише барон Врангель.

Скобелев усмехнулся: Нет, для мыла, духов и шоколада…

Именно так и обстояло: «изображения в живописных позах» украсили папиросные коробки, обертки мыла, плитки шоколада. Что способствовало еще большей его популярности. Врангель писал: «Самолюбие у него было необычайное, и „хотеть“ он умел, а стать великим было его мечтой чуть ли не с самого детства».