Судьба - Николай Гаврилович Золотарёв-Якутский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Смотрите, люди подсолнечного мира,
Внемлите, люди срединной земли!
Вот я, удалец,
Обернувшись в серого волка
С длинной мордой
И волочащимся по земле хвостом,
Скачу-лечу
В несусветном мраке ночном,
Преследуя по мерзлым следам.
Принюхиваюсь, к свежим следам
Девицы из семьи достопочтенной,
Неведомо кем и куда уведенной!..
Шныряя глазами и принюхиваясь, подобно волку, и по-лошадиному храпя, шаман обошел комнату. Люди на оронах в страхе подобрали ноги: им почудилось, что волк в облике шамана обнюхивает и их.
— Почтенный старец, ничего не пожалею, если найдешь! — подбодрил его Харатаев.
Шаман вышел во двор и, подражая волку, довольно долго ходил неслышными шагами вокруг дома. Прошмыгнув в помещение, он опять уселся олбохе и, ударяя в бубен, запел:
Когда снег,
Подобный песцовому меху,
Опутал все вокруг,
В этом доме,
Богатом и обильном,
Сыграли свадьбу шумную,
Где обидели вы шамана,
И он наказал виновницу пира,
Вселив в нее демона сумасшествия…
Все сразу вспомнили, что на свадьбе, гулял шаман Хаххан. Говорили, будто он обиделся, что священнику Сплину оказали больше почестей, нежели ему, шаману.
«Вот почему дитятко мое с каждым днем таяло, как свеча, — с болью в сердце подумала Ульяна. — Злой Хаххан сделал ее сумасшедшей. А мне даже в голову не приходило…»
Бубен загудел переливчато и неожиданно смолк. Словно заслоняясь от солнца, шаман приставил к глазам колотушку и замер, уставившись в темный угол.
Шаманский демон злой
Голову девушки замутил,
И, полонив ее страхом да тоской,
Завел несчастную в хотон,
Заставил снять со столба веревку
И носить, спрятанную под одеждой…
«Вот почему она, моя крошка, попросилась доить коров», — опять подумала Ульяна.
Когда ласковое солнце
Скрылось за темным лесом,
В хотон вернулись коровы,
Только одна, пестрая,
С загнутыми назад рогами,
Корова…
— Верно, это Хотооной! — воскликнула Фекла.
— Тише!.. — прикрикнули на нее.
…Не пришла.
В легком платье.
С тяжелыми думами
Она ушла искать
Любимицу…
— Все верно! — зашумели вокруг.
Скрываясь от людских глаз,
Углубилась в лес,
Долго ходила-бродила,
Искала подходящее дерево,
Чтобы повеситься…
Ульяна, тихо застонав, схватилась за сердце.
По ее пятам бродил дух тайги —
В одежде из зеленой листвы,
В шапке, из снежной кухты,
С бородой из хвои.
Обитает он в дуплистом пне
Вместе с рыжим колонком.
Подводой служат ему
Дымчатая белка да горностай.
И вот он, дул тайги Харагалджай,
Околдовал ее глаза,
Вынудил сбиться с дороги…
Шаман с шумом втянул в себя воздух и быстро стал колотить в бубен:
Ну и ну, друзья мои,
Куда это, бедная, прибрела?!
Какое странное место
Для пристанища избрала!..
Все присутствующие много дней подряд искали Майю и теперь с нетерпением ждали, когда же наконец шаман скажет, куда она исчезла.
Но шаман не спешил. Он довольно долго мотал головой, потом сел и, глядя в одну точку, тихим голосом запел:
Перед ее глазами
Предстала река с высокими, крутыми
берегами.
Кругом все благоухало…
Дева заспешила к реке…
— Ушла к Вилюю, — возбужденно зашептали в комнате.
— Отсюда восемь верст…
— Как мы сами не догадались сразу там поискать?..
Шаман перестал петь, как бы прислушиваясь к шепоту.
— Проясни свои всевидящие глаза, раскрой всеслышащие уши, — умоляющим голосом ввернул Харатаев, — Скорее скажи, что с нашим жаворонком? Где наша дочь?
Шаман снова стал бить в бубен и чародействовать.
Вышла на берег, огляделась, по сторонам
Увидела одинокий холм.
На том холме стояло высокое дерево,
Наполовину вывороченное бурей.
Ваша дочь горемычная
Взобралась на холм к этому дереву…
Когда летнее солнце
Не спеша восходило,
Пеструю волосяную веревку
Перекинула через сук
И повесилась…
Из груди Ульяны вырвался стон, она забилась в рыдании.
В заключение косматый плут-колдун с особым тщанием подбирал слова своей импровизации, чтобы добиться большего впечатления.
Не в силах выдержать тяжесть той
Невинной, чистой души,
Дерево с треском рухнуло в поток
Реки, что в таежной глуши.
И тотчас же дух-водяной,
Подхватив бурливой волной,
Дерево с трупом помчал, торжествуя,
К батюшке Океану в дары от Вилюя.
Ульяну в обмороке унесли в другую комнату. У Харатаева все замельтешило перед глазами, и он схватился за стол, чтобы не упасть.
В доме истопили печь, распахнули окна. Всходило солнце. Вот оно показалось из-за темного леса, щедро рассыпая лучи.
Мужчины сняли со взмыленного шамана костюм для камлания. Батрачки накрыли на стол. Все, кто присутствовал на камлании, сели завтракать, обмениваясь короткими фразами:
— Знали бы, что пойдет к реке…
— Везде искали, только не там, где надо…
Шаман, видно, не жаловался па аппетит: плотно позавтракав, он остался ждать обеда.
Уехал шаман на коне, ведя за собой телку, полученную в вознаграждение за прорицательство. За шаманом на втором коне ехал батрак-погонщик. А еще выдали шаману денег — ведь надо запастись сеном для скотины. Шаман был доволен щедростью Харатаева.
С этого дня скорбная весть быстро разнеслась по всему Вилюйскому округу. Стар и мал — все узнали, что дочь головы, Харатаева Майя, повесилась на сухом дереве у самого берега реки, тело сорвалось с него и уплыло по течению…
В те времена верили, что души покончивших с жизнью не принимаются богом и потому вынуждены скитаться по белу свету, оборотясь в злых духов. Это внесло в жизнь Семена Ивановича и Ульяны постоянный страх,
