Чародей и дурак - Джулия Джонс

Магия не заставила себя ждать. Ее сопровождал стыд, но сейчас некогда было разбираться с этим. Он позволил силе подняться вверх из чрева, а мысли устремились ей навстречу. Оба потока слились во рту, и металлический вкус колдовства ожег язык.

Струя хлынула прямо в клинки. Джек управлял ею, пока она неслась по воздуху. Он лепил ее, как скульптор, и она приняла нужную форму. Магия проникла в сталь, и Джек в тот же миг ушел оттуда. Ножи мгновенно раскалились докрасна, и стражники с криком выронили их.

Джека объяла слабость. Перебарывая ее, он протиснулся мимо стражников к двери. Ни Рыжий, ни второй даже не попытались остановить его. Оба держались за сожженные до мяса ладони и вращали глазами в поисках средства охладить их.

Джек переступил через порог и столкнулся с Нивлетом. Фраллит сказал как-то: «Никогда не верь тощему пекарю», — и, похоже, был прав. Джек двинул Нивлета кулаком в лицо — тот упал на пол, и Джек переступил через него.

— Принеси-ка стражникам воды, — сказал он и ушел, не дожидаясь ответа.

Чувствуя себя странно окрыленным, Джек пошел к выходу. Он сделал это! Он заставил магию повиноваться! Это было восхитительно. Он испытывал чувство могущества, уверенности в себе и готов был сразиться с кем угодно. Проходя через трапезный зал, Джек смел остатки вчерашнего пира. Хлебы, цыплята и фрукты посыпались на пол. Джек откинул голову и расхохотался. Наконец он хоть что-то сделал как надо.

Кто-то зашевелился позади — либо Нивлет, либо один из раненых. Время было уходить. Улыбка сошла с лица Джека. Видно, он так и не увидит Анниса. Придется убираться из города тем же путем — через потайную дверь. Джек поднял с камыша довольно внушительный нож для мяса, напихал за пазуху хлеба и сыра — и, подумавши, выпил чашу эля в свою честь. Потом поморщился — эль, простояв всю ночь на столе, не стал лучше — и вышел в рассвет.

— Ваша светлость, позвольте представить вам его королевское величество короля Кайлока, суверена Четырех Королевств. — Баралис отступил в сторону, чтобы дать Кайлоку приблизиться к Катерине.

Король был великолепен. В черных с отделкой из черного же меха шелках, с золотом на обшлагах и у ворота, он превосходил всех королей, когда-либо живших на свете. Высокий, тонкого сложения, он держался с небрежной гордостью. Лицо его не так легко поддавалось суждению: странно темное, несмотря на льющийся в окна солнечный свет, оно не допускало к себе ни света, ни слов.

Он протянул свою тонкую руку, и Катерина подала ему свою. Он поднес ее бледные пальцы к своим губам. Дыхание его было холодным, холоднее даже, чем губы. Легкий трепет прошел по телу Катерины. Поначалу она не намеревалась делать реверанс — владычица Брена никому не кланяется, — но она знала, как она хороша, если смотреть на нее сверху, как соблазнительна ложбинка меж ее грудей и как красиво золотит солнце ее пухлую нижнюю губку.

— Для меня большая честь приветствовать ваше величество в нашем прекрасном городе.

— Это для меня большая честь лицезреть вашу светлость.

Их встреча проходила в большом зале, где присутствовал весь двор. Гирлянды летних роз украшали стены. Солнечные лучи, проходя через цветные стекла окон, окрашивали все в цвета Брена: ярко-синий, темно-синий, пурпурный и алый. Стекла подбирал еще покойный герцог. В знамя этих же цветов обернули его мертвое тело. Катерина содрогнулась, несмотря на солнечное тепло. Кайлок все еще держал ее за руку.

— Скажите лишь слово, госпожа моя, — сказал он тихо, — и я зажгу город, чтобы согреть вас.

Не одна Катерина ахнула — все, кто слышал Кайлока, беспокойно зашевелились. Баралис сказал, прервав неловкое молчание:

— Ваше величество, должно быть, устали после долгой дороги. Если позволите, я проведу вас в ваши покои.

Кайлок даже не взглянул на него — король не сводил глаз с Катерины и не отпускал ее руки. Его пальцы вжались в тонкую кисть, остановив приток крови.

— Вы правы, советник, я должен отдохнуть. Я увидел мою будущую жену, и от этого зрелища дыхание чуть было не остановилось в груди. — Резким движением он отпустил руку Катерины.

Ей давно хотелось, чтобы он это сделал, но теперь она словно лишилась чего-то. В нем чувствовалась большая власть, и Катерина как будто сопричислялась к ней, пока он держал ее за руку. Она сказала, чтобы задержать его еще немного:

— Надеюсь, мой господин, комнаты придутся вам по вкусу. Я сама следила за тем, как их обставляли.

Он быстро шагнул вперед, и Катерина в панике отступила — ей вдруг показалось, что он хочет ударить ее. Он поклонился, низко уронив голову и показав свой белый затылок. Ноздри его дрожали, словно он вбирал в себя ее аромат.

— Внимательность моей госпожи сравнима только с ее чистотой.

Катерина вонзила ногти в ладони, чтобы не покраснеть. Чистота? Какое странное слово. Ей сделалось не по себе. Склонив голову, она тихо ответила:

— Хочу надеяться, что не разочарую вас.

Их взоры встретились. Его глаза были темны, но она не могла бы сказать, какого они цвета. Он улыбнулся, показав ровные белые зубы, чуть скошенные вовнутрь.

— Госпожа моя не может меня разочаровать. — И быстро отошел от нее. — Проводите меня, советник, — сказал он Баралису и вышел с ним из зала.

Катерина смотрела им вслед. Что-то странное было в этой паре, такой схожей по росту и цвету волос. Даже движения их были похожи, и шли они совершенно бесшумно. Катерина встряхнула головой, не желая додумывать свою мысль до конца. Кайлок и Баралис — соотечественники и живут в одном замке: ничего нет удивительного в том, что они похожи.

Ощутив вдруг настоятельную потребность в отдыхе, Катерина знаком руки отпустила придворных. Она чувствовала себя обессиленной и очень уязвимой. Кайлок намного превзошел ее ожидания, и знакомство с ним выбило ее из колеи. Через восемь дней она станет его женой. Она медленно направилась в свои покои. Никогда еще она не испытывала такой полноты жизни, как в тот миг, когда король Кайлок держал ее за руку.

— Форель уже доспевает, Грифт. Еще пара минут — и она станет нежнее некуда.

— Я не большой любитель рыбы, Боджер, но она полезна мужчинам, потому что укрепляет их ядра.

— Ядра, Грифт?

— Да, Боджер. Тот, кто ест много рыбы, никаких хлопот с ними не знает.

— Почему так, Грифт?

— От рыбы они наливаются, Боджер, ясно? Две форели в день — и твои сливы станут такими упругими, что от пола будут отскакивать.

Боджера одолело сомнение.

— А хорошо ли это будет, Грифт?

— Не мое дело судить об этом, Боджер. Мое дело — изложить тебе то, что я знаю, — с умным видом сказал Грифт, и Боджер согласно кивнул.