Онассис. Проклятие богини - Сергей Марков

Дальнейшая судьба линкора точно не известна. Не исключено, что он (как и множество кораблей в ту пору) был интернирован французскими властями в Тунис, в Бизерте. Потом вроде бы должен был вернуться в СССР, но возвращён не был, потом его продали, перепродали, и вот после всех мытарств корабль оказался (по одной из версий) сперва на Кубе, потом ещё где-то, потом в Аргентине.

Когда Мария рассказала славную трагическую историю линкора Аристотелю и они побывали на нём, в каюте, которая некогда принадлежала её папеньке, Аристо даже захотел с помощью Марии отсудить его у какой-то французской фирмы. Ничего из этой затеи, разумеется, не вышло.

— Но под склад табака с опиумом он всё же использовал «Императора Александра III»? — уточнил я.

— Вроде бы. Пока линкор не угнали обратно в Европу и не пустили во французском Бресте на металл.

— А что стало с Марией Протопоповой?

— Что с ней стало, не знаю. Да и не видела я потом Аристотеля, я ведь вскоре покинула Аргентину и о нём лишь читала в газетах. Да, и вот что ещё любопытно: первый свой корабль он назвал в честь Машеньки — «Марией Протопапас». Это факт! Но корабль затонул в первую же бурю.

Между тем дела Онассиса неуклонно, как говорится, шли в гору.

Идею использовать корабли в качестве складов Онассис воплощал в жизнь стремительно и масштабно. Он стал фрахтовать суда, начав с самых старых и дешёвых, ржавевших в портах Аргентины. Над его судами развевался греческий флаг (после судьбоносного происшествия в Роттердаме, о котором речь пойдёт в следующей главе), так что аргентинские власти без достаточных оснований, то есть конкретных правительственных санкций, которые получить было практически невозможно, не имели права их обыскивать. Полку курильщиков и курильщиц восточного табака с опиумом прибывало с каждым днём. За четыре года торговый оборот Онассиса увеличился со стартовых десяти тысяч долларов до двух с половиной миллионов.

В «чёрный четверг» 24 октября 1929 года, когда рухнула Биржа США, ознаменовав начало международного финансового кризиса, названного Великой депрессией, наличном банковском счету 23-летнего Аристотеля Сократеса Онассиса появился первый миллион долларов. Именно о нём десятилетия спустя Онассис произнесёт крылатую фразу, ставшую пословицей века и прижившуюся в России периода первоначального накопления капитала, в 1990-е: «Самое трудное — заработать первый миллион».

Бизнес расширялся, будущее представлялось безоблачным, хотя кое-какие облачка и наплывали. Из весёлого района доков и борделей Ла Бока наш герой перебрался в апартаменты на Авениде Коррьентес, приобрёл соответствующую обстановку, обогатил свой гардероб, подумывал приобрести авто. Туча пришла с неожиданной стороны. В конце 1929 года — в связи с бушующей в мире Великой депрессией — греческое правительство приняло решение резко, до 1000 процентов (!) увеличить пошлины на товары, ввозимые из стран, не связанных с ней специальными торговыми соглашениями. Это касалось и Аргентины. Если бы аргентинское правительство решилось на ответные меры, что было вполне закономерно и ожидаемо, основной бизнес Онассиса рухнул бы в одночасье.

И наш герой отправился в Афины.

История умалчивает о том, каким образом 23-летнему эмигранту (кстати, остановившемуся не где-нибудь у бедных родственников или в дешёвеньком отельчике, а в королевском сьюте «Гранд-отеля») удалось пробиться к греческому министру иностранных дел Михалакопулосу. (Были использованы старые связи отца, но пригодились и блестяще усвоенные в Буэнос-Айресе уроки мотивации чиновничества, то есть умелой и своевременной дачи взяток.)

Накануне рождественских каникул 1929/30 года (с рождественским подарком, разумеется) Аристотель Онассис вошёл в кабинет министра и провёл там более двух часов, излагая своё, во многом разнящееся с официальным, видение греко-аргентинских отношений и мироустройства в целом. Михалакопулос был настолько потрясён размахом намерений (патриоту-министру вдруг показалось реальным в обозримом будущем сделать Афины не только культурной, но и финансовой столицей мира), обаянием, энергией, связями, сообразительностью, чувством юмора и щедростью соотечественника, которого он стал называть своим юным другом, что предложил ему статус почётного консула Греции. По сути — второго человека в греческом посольстве в Аргентине (посол уже был стар и немощен).

Выйдя из министерства, Аристотель купил бутылку рицины, холодного цыплёнка, кулёк семечек и отправился отмечать успех на Ареопаг, где когда-то, подобно Одиссею, принял решение покинуть землю Эллады.

Вернувшись в город Пресвятой Троицы — Буэнос-Айрес, он продолжил начатое, но уже в статусе консула — завозил партии табака и частично их подтапливал, чтобы получать страховку, продавал изящные сигаретки с опиумом, проворачивал остроумные финансовые комбинации, контролировал (совместно с родственниками) бордели, в которых трудились иммигрантки из Европы, Азии и Африки, играл на чёрном валютном рынке…

Но играл теперь Аристотель Сократес Онассис по-крупному, уже вполне уверенно чувствуя себя «Под небом знойной Аргентины, / Где небо южное так сине, / Где женщины как на картине, / Там Джо танцует с Клё…».

Когда ФБР заведёт уголовное дело на Онассиса, его обвинят наряду с прочим и в злоупотреблении дипломатической неприкосновенностью. Но до этого было ещё далеко.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ, в которой рассказывается о Великой депрессии и эффективных антидепрессантах

Несколько месяцев из Большого дома на площади Дзержинского (Лубянке) мне не звонили. Как отрубило. Вместе с вполне объяснимым облегчением мною овладевало и беспокойство. Порой я терзался вопросами: что могло случиться, ко мне потеряли интерес по каким-то причинам, нашли замену?..

Становилось обидно. Я поймал себя на мысли, что напоминаю девушку, которую мужчина (Комитет госбезопасности) соблазнил и покинул, оставив в состоянии изматывающего неведения. Или Рихарда Зорге, которого собирались забросить куда-нибудь в Японию с героическим заданием и вдруг оскорбительно забыли.

Поднимаясь на свой этаж и с лестницы слыша за дверью телефонные звонки, я быстро-быстро вставлял ключ в замочную скважину и отпирал замок, чтобы успеть схватить трубку… Смешно вспоминать, но когда я, разговаривая с кем-то ночью по телефону, вдруг услышал подозрительные щелчки и переключения на линии, то испытал чуть ли не сладостное облегчение и, как писали тогда в газетах, обрёл уверенность в завтрашнем дне.

Не выдержав (почти маниакальным уже стало желание познакомиться и, чем чёрт не шутит, подружиться с «натуральной миллиардершей», что и само по себе любопытно, и даровало бы, как представлялось, свободу передвижений по миру, о чём мечтал сколько себя помнил), собрав очередную порцию информации по Онассису и его дочери, я сам позвонил в КГБ. Мне ответили, что мой куратор в командировке, и порекомендовали не суетиться, что, если я понадоблюсь, мне позвонят. Такая отповедь оптимизма не внушала. Но я решил не отступать и продолжал выспрашивать сведения о Кристине Онассис у художницы Наталии А. и её бывалых подруг (в основном жён дипломатов, поживших за границей и о многом наслышанных).