Россия накануне смутного времени - Руслан Скрынников

Процесс размывания низших слоев феодального класса усиливался при любых экономических трудностях. Это явление отчетливо прослеживается по документам конца 80-х годов. Английский посол Д. Флетчер отмечал, что хлебные цены на московском рынке подскочили в 1588 г. до 13 алтын за четверть[258]. В Новгороде в том же году рожь продавали по 20 алтын за четверть, и голод приобрел еще более угрожающие масштабы[259]. «Если (в России. — Р. С.) бывает дороговизна, как в прошедшем 1588 г…. — писал Д. Флетчер, — то она меньше зависит от неурожаев, нежели от дворянства, которое по временам слишком повышает цены на хлеб»[260].

Историки не раз цитировали эти слова Флетчера, считая их заслуживающими доверия. Между тем факты не подтверждают объяснений английского посла. Российский хлебный рынок зарегистрировал в 1588 г. большое повышение хлебных цен на обширной территории: от Новгорода и Пскова до Москвы, Владимира и Холмогор[261]. Причиной дороговизны были не столько манипуляции дворян, сколько неблагоприятные климатические условия, приведшие к недороду. В 1587 г. продолжительная и суровая зима стояла во всех восточноевропейских странах — от России и Литвы до Крыма[262]. В Крыму снег лежал в течение пяти месяцев. В районе Пскова сильные снегопады прошли в конце мая. Значительная часть посевов пострадала, и начался голод.

Неурожай имел тяжелые последствия прежде всего для многомиллионной массы крестьян. Он причинил немало бед и мелкому дворянству. Платежные книги Бежецкой пятины, составленные при сборе податей в 1588 г., заполнены записями о разорении местных помещиков. Приведем некоторые из этих записей. Сын боярский Р. И. Бирюков «обнищал, кормитца меж дворы». Д. Ж. и Ж. Ж. Образцовы «сошли в государеву Полотненую волость в Усть-реку, кормятца меж дворы». Л. В. Кулебакин «съехал к Москве бити челом к государю о своих нуждах». Ш. Я. Дурова «кормитца меж дворы». Т. И. Сукин «сволокся к Москве бити челом государю о пустоти… а жена его кормитца по дворам в московских городех»[263]. Дозорщики, побывавшие в Бежецкой пятине в 1594 г., застали в деревне Минино одного разоренного сына боярского в бобыльском дворе: «…да туто ж бобыли беспашенные дв. неслужилой сын боярской Прокофей Епончин…»[264]

В книгах Бежецкой пятины 1588 г. отмечено много случаев, когда «оскудевшие» помещики бросали свои поместья и уходили в другие уезды. Так, А. И. и С. В. Измайловы «збежали в Переяславль», Ю. Г. Усов «сшел в Кашин», Ш. Желтухин «в 95-м году сшол в Московские городы в Углецкой уезд». Туда же сошли П. Т. и И. С. Арбузовы, Г. Ф. и А. Г. Моклоковы. «В 95-м году сшел в Московские городы х Костроме» Т. Н. Шалимов и М. Н. Шамшев. Т. И. Сукин «сошел в Бежецкий Верх в 95-м году» и т. д.[265]

Аналогичные сведения за тот же год встречаются в платежной книге Деревской пятины. Помещик Микитин «ходит меж дворы, людей и крестьян нет, поместье стоит пусто». С. Аничков «сшол безвестно, а поместье стоит пусто». Помещица А. Трофимова «ходит меж двор, просит про Христа, людей и крестьян нет в поместье». Забросили пустые поместья Л. Кропотов (жил в Казани в сотниках стрелецких) и Г. Ростиславский (жил в Москве), вдова М. Коробьина (ушла во Ржеву к дяде) и т. п.[266]

Случалось, что разоренные дворяне покидали в своих поместьях рожь «в земле», чтобы не платить с пашни разорительных государевых податей. Заброшенные помещичьи посевы конфисковывались в казну в счет неуплаченных податей[267].

Документы начала 90-х годов обнаруживают еще одно интересное явление — бегство мелких помещиков на вольные казачьи окраины. Согласно «десятням» 1591–1592 гг., воронежский сын боярский М. Д. Пахомов, имевший поместный оклад на 150 четвертей пашни, «сшел в вольные казаки с Васильев з Биркиным», в полку которого он служил в 1590–1591 гг. Дворянин П. Д. Голохвостов, вновь испомещенный в 1590–1591 гг. и получивший оклад в 40 четвертей, также «сшол в вольных казаках с Васильем Биркиным». Среди «новиков» еще один сын боярский «сшел на Дон в [70] 99 году» и двое — в [70] 98 г. Среди детей боярских, служивших в Ряжске, отмечены были те, кто «обнищал» и «волочитца меж дворы», а также те, кто «сошел на Дон в 7093 и 7096 годах»[268].

История новгородских помещиков Жегаловых дает наглядное представление о превратностях судьбы, подстерегавших обедневших дворян в годы разрухи. В 80-х годах XVI в. С. Жегалов с братьями владел небольшим поместьем с барской запашкой в 15 четвертей и единственным крестьянином, пахавшим 10 четвертей пашни[269]. Как установили дозорщики в 1594 г., Сильвестр Григорьев сын Жегалов с братьями разорился и был вынужден наняться в монастырь: «…поместье свое покинул, а живет в монастырских слугах у Спаса на Хутыни». Второе поколение «избывших» службы и земли помещиков деградировало окончательно. Двое сыновей Федора Жегалова сели «во крестьяне» у помещицы А. Шамшевой и распахали пустошь: «Др. Лубенское, что была пустошь… а в ней живут дети боярские неслужилые во крестьянех дв. Горемыка Федоров сын Жегалов, дв. Ушак Федоров сын Жегалов, пашни паханые две чети с осьминою, в живущем четь обжи»[270]. Порядившись к помещице во крестьяне, Жегаловы надежно укрылись от военной службы.

Судя по дозорным книгам 1594 г., один из племянников С. Жегалова поступил на службу к соседскому помещику И. А. Судакову: «Деревня Менухово, а в ней Ивановы люди Судокова — дв. Сава Григорьев сын Жегалов, дв. Молофей Игнатьев сын Маслов… пашни паханые людцкие семь чети, обжа без трети обжи…» Савва Жегалов служил у помещика в качестве приказчика и за службу пахал пашню «на себя»[271].

Дворянское «оскудение» в годы разрухи привело к тому, что низшие слои феодального сословия оказались охваченными настроениями острого недовольства. Это обстоятельство имело важные последствия.

Во второй половине 80-х годов городские движения в России достигли апогея. П. П. Смирнов полагал, что возбудителями волнений были боровшиеся за власть бояре. По мнению С. В. Бахрушина, выступления в городах носили классовый, антифеодальный характер, а их главной движущей силой были посадские низы[272]. На основании источников можно установить, что наряду с посадскими людьми значительную роль в столичных волнениях играли мелкопоместные дворяне.

Описывая апрельские антиправительственные выступления 1584 г., летописец отметил, что в результате раздора между «дворовыми» и земскими чинами «некой от молодых детей боярских учал скакати из большего города (Кремля. — Р. С.) да вопити в народе, что бояр Годуновы побивают». Когда народ осадил Кремль, повествует другой летописец, «дети боярские многие на конех из луков на город стреляли»[273]. В мятеже участвовали «ратные московские люди», пришедшие «с великою силой и со оружием к городу». Среди мятежников оказались не только рядовые служилые люди, но и знатные земские дворяне из провинции. В ходе расследования выяснилось, что заводчиками мятежа были «большие» рязанские дворяне Ляпуновы (из этой семьи вышли знаменитые деятели «смуты») и Кикины, а также «иных городов дети боярские»[274]. Архивы не сохранили источников, позволяющих судить о требованиях дворян, участвовавших в уличных беспорядках. На основании правительственных заявлений можно заключить, что дворян особенно волновала проблема налогового обложения.

Недовольство «скудеющих» мелкопоместных дворян приобрело столь опасные масштабы, что правительство в конце концов было вынуждено прислушаться к их требованиям.

Как удалось установить Н. А. Рожкову, ранее 1591–1592 гг. правительство распорядилось «обелить» (освободить от податей) часть собственной запашки служилых людей[275]. Самые ранние сведения насчет осуществления этой меры сообщают дозорные книги Бежецкой пятины 1593–1594 гг. со ссылками на платежную книгу той же пятины 1591–1592 гг.

Реформа налоговой системы преследовала четко уловимую цель. Власти предоставили налоговые льготы в первую очередь и исключительно тем дворянам, которые несли государеву службу. Например, они «обелили» пашню служилому человеку Ф. Л. Осинину, но после его смерти лишили всех льгот его вдову и малолетнего сына, потому что сын «государевы службы не служит, а по государеву цареву и великого князя Федора Ивановича всея Русии указу вдовам и недорослям обелные земли нет». Сборщики податей отказались «обелить» пашню семье сына боярского Я. Бачманова, находившегося в плену. Сделав соответствующую выписку из «платежниц» 1591–1592 гг., они пометили в книгах 1594 г.: «И о том как государь царь и великий князь Федор Иванович всея Русии укажет»[276].

Н. А. Рожков полагал, что поместный оклад был единственным «руководящим началом» при «обелении» барской запашки: одну обжу «обеляли» при окладе в 100, 150, 200 и 300 четвертей, две обжи — в 450 четвертей и т. д.[277] Приведенные ниже данные подтверждают и уточняют этот вывод (см. табл. 4).