Эмансипированные женщины - Болеслав Прус

"Конечно, дело тут в Зосе", - подумала Мадзя, вспомнив, что, когда пани Ляттер делает замечание учительнице, выражение лица у нее другое. Тоже не очень приятное, но другое.

Когда Мадзя, не сказав ничего о своих опасениях, передала Зосе, что начальница велела ей явиться, та отнеслась к этому равнодушно.

- Понятно, - сказала она, пожав плечами. - Это он на меня нажаловался.

- Кто? Пан Казимеж? - воскликнула Мадзя.

- Конечно. Догадался, что я его презираю, и теперь мстит мне. Они все такие; мне панна Говард постоянно твердит об этом.

На лестнице мимо них прошла панна Иоанна, бросив на Зосю ядовитый взгляд.

- Вот видите! - всплеснув руками, воскликнула Зося. - Ну, не говорила ли я вам, что это дело рук этой ведьмы?

- Зося, ты только что говорила, что во всем виноват пан Казимеж.

- Говорила о нем, а думала о ней.

Когда они постучались к пани Ляттер, внизу раздался шум: это младшие классы возвращались с панной Говард с прогулки. Мадзя заметила мимоходом, что Зося бледнеет и украдкой крестится.

- Не бойся, все обойдется, - прошептала Мадзя, чувствуя, что ее самое тоже берет страх.

Молча, не глядя друг на друга, они минут десять ждали в кабинете начальницы. Наконец пани Ляттер вышла. Она плотно притворила за собою дверь, протянула Мадзе руку, а на Зосю, которая сделала изящный реверанс, даже не взглянула, сделав вид, что совсем ее не замечает. Затем пани Ляттер села за письменный стол, указала Мадзе на диванчик и начала шарить в ящиках стола. Однако ни в правом, ни в среднем, ни в левом нижнем ящике, видимо, не оказалось нужной вещи; задвинув ящики, пани Ляттер взяла со стола несколько листов почтовой бумаги, исписанных мелким почерком, и спросила:

- Что это такое?

Бледная Зося вспыхнула и снова побледнела.

- Что это значит? - повторила пани Ляттер, холодно глядя на Зосю.

- Это... это о "Небожественной комедии" Красинского.

- Вижу. Догадываюсь, что "единственная" и "любимая" это и есть "Небожественная комедия"; но кто же он, "верный до гроба"? Надо полагать, не Красинский, тогда кто же?

Зося нахмурилась, но молчала.

- Я хочу знать, каким путем к тебе попадает этот курс истории литературы?

- Я не могу сказать, - прошептала Зося.

- А кто автор?

- Я не могу сказать, - повторила Зося немного смелей. - Но клянусь вам, - прибавила она, подняв глаза и скрестив руки на груди, - клянусь вам, что это не пан Казимеж.

И она залилась слезами.

Пани Ляттер, сжав кулаки, вскочила с кресла, а у Мадзи все поплыло перед глазами. Но в эту минуту с шумом распахнулась дверь, и на пороге выросла панна Говард; грозная, пылающая, она держала за руку Лабенцкую, у которой на лице застыло унылое и упрямое выражение.

- Простите, что я вторгаюсь к вам, - громко сказала панна Говард, - но я догадываюсь, что здесь творятся хорошенькие дела.

- Что это вы говорите? - овладев собою, спросила пани Ляттер.

- Одна из классных дам, - сказала панна Говард, - небезызвестная панна Иоанна в эту минуту бахвалится наверху, что она... как бы это выразиться?.. что она вытащила у Зоси Вентцель из-под подушки письма и что Зося, которую я вижу у вас, должна за это ответить.

- Уж не хотите ли вы освободить ее от ответственности? - спросила пани Ляттер.

- Это вы освободите ее по справедливости, - в ярости ответила панна Клара. - Зося призналась, чьи это письма?

- Нет! - энергично заявила Зося.

- Ты благородная девушка, - воскликнула с воодушевлением панна Говард, не обращая внимания на то, что начальница начинает терять терпенье. - Эти письма, - продолжала она, - принадлежат не Зосе, а Лабенцкой, которая и пришла со мною, чтобы сознаться во всем и освободить невинную подругу...

Пани Ляттер смешалась. Искры в ее глазах потухли, голос стал менее тверд.

- Почему же Зося сама мне об этом не сказала? - спросила она.

- Зося слышала, что это письма ее подруги Лабенцкой, которая и исполнит свой долг, как надлежит женщине, сознающей свое личное достоинство! декламировала панна Говард. - Если учительница залезает под чужую подушку...

- Вы сами протежировали панне Иоанне, вы встали на ее защиту, прервала панну Клару начальница.

- Я встала на защиту независимой женщины, женщины, которая борется с предрассудками. Но такую, какой эта учительница стала сейчас, я презираю! закончила панна Говард.

Несмотря на все эти филиппики, пани Ляттер успокоилась; показывая на письма, она сказала Лабенцкой:

- Я вижу, это краткое изложение содержания "Небожественной комедии". Но кто дал тебе эти письма?

- Я не могу сказать, - прошептала Лабенцкая.

Панна Говард с торжеством посмотрела на Лабенцкую.

Послышался тихий стук в дверь.

- Войдите! - сказала пани Ляттер.

Вошла Маня Левинская. Лицо ее было бледно, испуганные глаза потемнели и наполнились слезами. Она остановилась посредине кабинета, сделала реверанс пани Ляттер и едва слышно сказала:

- Это мои письма, я дала их Лабенцкой.

С длинных ресниц девушки покатились крупные слезы. Мадзя думала, что от этого зрелища у нее сердце разорвется.

Панна Говард несколько секунд пристально смотрела на Маню Левинскую. Наконец она подошла к Мане и, положив ей на плечо большую костистую руку, спросила:

- Это твои письма? Кто тебе их писал?

Не дождавшись ответа, она подошла к столу и из-за кресла пани Ляттер посмотрела на письмо.

- Ах, вот оно что! Я поняла, - воскликнула она с судорожным смехом. Это почерк пана Котовского. Не думала я, что для этого вас познакомила...

- Панна Клара, - прервала ее пани Ляттер, отодвигая письма, - кажется, читать чужие письма не полагается. Да это и не письмо, а какое-то сочинение.

- Я тоже не читаю чужих писем, - ответила панна Говард. - И сделаю еще больше! Маня, - обратилась она к Левинской, - я тебя прощаю, хотя ты нанесла мне рану! Пойдем со мной, панна Магдалена, - прибавила она, - я чувствую, что мне нужна будет дружеская рука.

По знаку пани Ляттер Мадзя поднялась с диванчика и, взяв панну Клару под руку, повела ее из кабинета; панна Клара покачивалась при этом, как подрезанный цветок.

- Ступайте наверх, - довольно мягко сказала пани Ляттер пансионеркам.

- Я думала, - прошептала в коридоре панна Клара, - что я выше толпы, но сегодня вижу, что я только женщина...

И она заморгала глазами, силясь выдавить слезу, что очень позабавило Мадзю.

Около лестницы навстречу им шагнул Станислав.

- Пан Котовский уже поднялся наверх, - сказал он панне Говард.

Панна Клара выпрямилась, как пружина. Вместо того чтобы опираться на Мадзю, она дернула ее за руку и сказала вполголоса:

- Пойдемте, вы увидите, как я уничтожу этого негодяя!

- Но, панна Клара! - запротестовала Мадзя.

- Нет, вы должны поглядеть, как мстит изменникам независимая женщина. Если этот человек, услышав мою речь, проживет до завтра, я получу доказательство, что он подлец, не заслуживающий даже моего презрения.

Несмотря на сопротивление Мадзи, она затащила ее к себе; по комнате широкими шагами расхаживал студент, растрепанный больше обыкновенного. Увидев панну Клару, он вынул руку из кармана и хотел поздороваться.

- Посмотрите, панна Мадзя, - глубоким голосом сказала панна Говард, этот человек протягивает мне руку!

- В чем дело? - спросил оскорбленный студент, смело глядя на панну Клару, которая стояла перед ним, бледная и неподвижная.

- Вы, сударь, за моей спиной переписываетесь с Маней и спрашиваете у меня, в чем дело? Это я должна вас спросить: что вы делаете в доме женщины, которую вы обманули?

- Я вас? Господи Иисусе...

- Разве вы не расставляли мне сети? Разве не завлекали?

- Честное слово, я и не помышлял об этом! - воскликнул студент, ударив себя в грудь.

- Какую же цель преследовали тогда ваши посещения? - в гневе спросила панна Клара.

- О какой цели вы говорите? Вы слышите, сударыня? - обратился он к Мадзе, разводя руками. - Ту же цель, что и сегодня, что и всегда. Я принес вам корректуру, но...

- Корректуру? Моей статьи о незаконных детях? - воскликнула панна Говард.

Мадзя изумилась, увидев, как внезапно переменилась панна Клара. За минуту до этого она была подобна Юдифи, которая рубит голову Олоферну, а сейчас напоминала пансионерку.

- Но если мне будут устраивать такие скандалы, - продолжал студент, то увольте, благодарю покорно! Я не желаю вмешиваться...

К панне Говард снова вернулось торжественное настроение, и голос ее снова стал глубоким.

- Пан Владислав, - сказала она, - вы нанесли мне смертельную рану. Но я готова простить вас, если вы поклянетесь, что никогда... не женитесь на Мане.

- Так вот, клянусь вам, что я только на ней и женюсь, - отрезал студент, размахивая руками и ногами самым неподобающим образом, никак не отвечавшим важности момента.

- Значит, вы изменяете прогрессу, предаете наше знамя.

- Очень мне нужен ваш прогресс, ваше знамя! - проворчал студент, трепля и без того растрепанную гриву.