Племянник чародея - Клайв Льюис

– Это из долины, где озеро, – сказала лошадь.

– Да, – сказал Дигори, – смотрите! За озером – горы, а вода какая синяя…

– То самое место, – сказали все трое.

Стрела стала спускаться большими кругами, воздух теплел, запах усиливался, просто плакать хотелось – так он был прекрасен, и когда лошадиные копыта коснулись земли, кругом были не скалы и не горы, а густая трава. То был пологий склон. Дети прокатились немного вниз по высокой траве и встали, переводя дух.

Оказались они почти у вершины – ну, на четверть пути ниже – и решили сразу взобраться на самый верх. Там, наверху, стояла живая зелёная изгородь, а за нею росли деревья. Через изгородь свисали ветви, и, когда пробегал ветер, листья на них серебрились, даже отливали голубым. Довольно долго дети шли вдоль стены, обошли чуть не всю вершину, пока, наконец, не увидели золотые ворота, обращённые на восток.

Наверное, Полли и Стрела думали тоже войти в них, но сразу же отказались от этой мысли. Так и чувствовалось, что сад этот – чей-то и ходить туда без спроса нельзя. Словом, Дигори подошёл к воротам один.

Подойдя к ним вплотную, он увидел на золоте серебряные строки, примерно такие:

Ты, что пришёл к воротам золотым,Сорви мой плод, отдай его другим.Но если для себя его сорвёшь,Страсть утолишь и муку обретёшь.

«Отдай его другим, – повторил Дигори. – Что ж, именно для того я и прибыл. Значит, есть его мне самому нельзя. Но как открыть ворота? Не лезть же через изгородь!» Он тронул ворота рукой, и они беззвучно открылись.

В саду стояла тишина, лишь слабо журчал фонтан. Пахло так же дивно, всё было прекрасно здесь, но совсем не весело.

Дерево он узнал сразу – и потому, что оно стояло посреди сада, и потому, что яблоки ярко сверкали, бросая отсвет на затенённую землю. Подойдя к нему, он сорвал серебристый плод и положил его в карман куртки. Однако сперва он его понюхал.

Лучше бы он этого не делал! Больше всего на свете ему захотелось сорвать ещё один, для себя. «Быть может, – подумал он, – надпись не приказ, а совет? И вообще, я же сорвал яблоко для других; какая разница, что я сделаю с остальными?»

Размышляя об этом, он ненароком взглянул сквозь ветви на верхушку дерева. Там, над его головой, прикорнула прекраснейшая птица. Я говорю «прикорнула», потому что она то ли спала, то ли нет, один её глаз был закрыт не совсем плотно. Казалась она побольше орла, грудка её отливала золотом, хвост – пурпуром, на голове алел хохолок.

– В таких местах, – говорил Дигори позже, рассказывая обо всём этом, – надо держать ухо востро. Мало ли кто за тобой следит!.. – Однако, я думаю, он бы и сам не сорвал яблока. Должно быть, всякие прописи (скажем, «не укради») вбивали тогда мальчикам в голову крепче, чем теперь. Хотя, кто знает…

Он повернулся, чтобы идти обратно, огляделся напоследок и замер от ужаса: он был не один. Неподалёку от него стояла колдунья. Она как раз отшвырнула сердцевину только что съеденного яблока. Губы её были выпачканы соком, почему-то очень тёмным; это было страшновато, и Дигори смутно начал понимать строку о страсти и муке – колдунья казалась ещё сильнее и надменнее, чем прежде, она торжествовала, и всё же лицо её было белым, как соль.

Мысли эти мелькнули в его мозгу, и он уже летел к воротам, а колдунья гналась за ним. Как только он выбежал, ворота закрылись сами собой. Но не успел он добежать до друзей и крикнуть: «Полли, Стрела, скорей!» – как колдунья, перемахнув через стену, нагнала его.

– Стой! – крикнул он, повернувшись к ней лицом. – Стой, а то мы исчезнем. Не подходи.

– Глупый мальчишка, – сказала она, – зачем ты от меня бежишь? Я тебе зла не желаю. Подожди, послушай меня, иначе ещё пожалеешь. От меня ты узнаешь то, что даст тебе счастье на всю жизнь.

– Не хочу, спасибо, – сказал Дигори. И остался.

– Я знаю, что тебе нужно, – продолжала колдунья. – Я слышала вчера вашу беседу, я всё слышу. Ну что ж, яблоко ты сорвал, оно у тебя в кармане. Ты не тронешь его, отнесёшь Льву, он его съест, он обретёт счастье и силу. Простак ты, простак! Да это же плод вечной молодости, яблоко жизни. Я съела его и никогда не умру, даже не состарюсь. Съешь его сам, съешь сам, и мы будем жить вечно и станем править любым миром, если хочешь – твоим.

– Нет, спасибо, – сказал Дигори. – Навряд ли мне захочется жить, когда умрут все, кого я знаю. Поживу сколько надо, умру и пойду на небо.

– А как же твоя мама? Ты говорил, что очень любишь её.

– При чём тут она? – сказал Дигори.

– Да неужели ты не понимаешь, глупец, что яблоко исцелит её? Оно у тебя, мы одни, Лев далеко. Вернись домой, дай матери откусить кусочек, и через пять минут она поправится. Ей станет легче, она заснёт без боли, без лекарств – подумай об этом! Наутро все удивятся, что она здорова. Всё станет у вас хорошо, вернётся счастье, и сам ты будешь таким, как другие мальчики.

– Ой! – задохнулся Дигори, словно ему стало больно, и приложил ладонь ко лбу. Теперь он знал, что перед ним – самый страшный выбор.

– Что сделал для тебя этот Лев? – продолжала колдунья. – Почему ты служишь ему? Что сделал он для тебя и что он сделает тебе? Подумай, что сказала бы твоя мать, узнай она, что ты мог её спасти – и не спас? Отец твой умрёт от горя, а ты предпочитаешь служить какому-то дикому зверю в диком краю…

– Он… он не дикий зверь, – еле выговорил Дигори. – Он… я сам не знаю…

– Он хуже зверя, – сказала колдунья. – Смотри, что он сделал с тобой. Смотри, каким ты стал по его вине. Таким становится всякий, кто его слушает. Жестокий, безжалостный мальчишка! Мать умирает, а ты…

– Перестань! – еле слышно сказал несчастный Дигори. – Что же я, не понимаю? Но… я дал слово.

– Ты сам не знал, что говоришь, – сказала колдунья.

– Мама, – с трудом проговорил Дигори, – не хотела бы, чтобы я… Она учила меня держать слово… и не красть… и вообще… Если бы она была здесь, она сама сказала бы мне, что яблоко брать не надо.

– Зачем же ей знать? – почти пропела колдунья (трудно было представить себе, что её голос может звучать так сладко). – Не говори ей и папе не говори. Никто в твоём мире ничего не узнает. И девочку с собой не бери.

Тут колдунья и сделала непоправимый промах. Конечно, Дигори знал, что Полли может вернуться сама, но колдунья этого не знала. А самая мысль о том, чтобы бросить Полли здесь, была такой мерзкой, что все другие слова колдуньи сразу же показались подлыми и фальшивыми. Как ни худо было Дигори, он сказал громко и чётко:

– Тебе-то что? Какое тебе дело до моей мамы? Что тебе нужно?

– Молодец, Дигги! – услышал он голос Полли. – Скорей, бежим!