Кабаре - Лили Прайор

— А о чем он спрашивал?

— То об одном, то о другом… Хотел узнать про Альберто. Я сказала, что противный червяк. Никогда его не любила. И воняло от него смешно. Еще я между прочим намекнула, что для тебя лучше всего найти другого мужчину, симпатичного и на сей раз высокого…

— Вы не могли так сказать!

— Могла. И он заинтересовался. Определенно заинтересовался, Фреда…

Я знала, сколь прозрачны бывают намеки синьоры Доротеи, и поняла, что теперь не смогу смотреть Сыщику в глаза. Но на тот момент он не был главной моей проблемой. Мы трудились весь день до позднего вечера, возвращая былую славу обитателям приюта «Сумерки». Последним оказался синьор Феличе, любовник синьоры Пучилло. Поначалу мы его не узнали, ибо отравление сардинами лишило беднягу былого обаяния, превратив в сморщенное бледное подобие прежнего синьора Феличе. Но когда мы закончили свою работу, он выглядел, как Рудольф Валентино в «Сыне шейха». Синьора Пучилло с Небес аплодировала нам.

На рассвете понедельника я без сил рухнула в постель и мечтала поспать дольше обычного, но в восемь утра настойчиво зазвонил телефон, и пришлось снять трубку.

— Фреда, он меня обманывает! — завопила мне в ухо тетушка Нинфа.

— Нет! — вскрикнула я, перекрывая уличный шум.

— Долго вы будете висеть на телефоне? — вмешался кто-то третий. — Мне нужно вызвать врача.

Послышались звуки потасовки, потом снова заговорила тетушка Нинфа.

— Он ходил на исповедь, — взревела она. — Это он-то, который уже лет двадцать пять не исповедовался. Зачем ему на исповедь, если не в чем каяться, а, Фреда? Скажи, зачем?

— Не знаю, — ответила я, — но это вовсе не значит, что он вас обманывает. Может, есть другая причина. Вы его-то спрашивали?

Тут снова началась какая-то возня. До меня долетели крики, что-то похожее на обмен ударами, громкий стук, потом разговор прервался. Не знаю, в чем там было дело, но вскоре после этого тете с дядей установили телефон в квартире.

Я была уверена, что тетушка ошибается. Конечно, время от времени дядя Бирилло заставлял ее понервничать, но представить его в роли чьего-то любовника я не могла. Я пыталась вообразить, как он сидит в ресторане при свечах и заигрывает с другой женщиной; или как они рука в руке бродят по садам виллы Боргезе; или как дядюшка, сняв мешковатые брюки, ныряет к ней в постель, чтобы провести там страстную ночь любви… Ничего не получалось. Не вырисовывалось. Дядюшка Бирилло не из тех, кто заводит любовниц.

Но долго отвлекаться на эти мысли я не могла. Пьерино — прежде всего. Нужно скорее вернуть моего попугая. Поэтому я наспех оделась и отправилась в типографию на виа Санта-Анна. Там я составила объявление, и мне отпечатали пятьдесят экземпляров. За благополучное возвращение птицы я пообещала щедрое вознаграждение. Тут же младший работник типографии и пятеро из семи клиентов сказали, что нашли точно такую птичку, но я им не поверила. Приходилось опасаться мошенников.

После этого я вооружилась рулоном липкой ленты и расклеила объявления на памятниках, припаркованных машинах, уличных стендах, деревьях и на стенах домов по всему району.

— Смотри-ка, за мужа она вознаграждения не предлагает, — услышала я у себя за спиной.

— А я ведь видел, как его забирали.

Это сказал мясник Карло Мартелло. Я присоединилась к быстро собравшейся вокруг него толпе и пробилась вперед.

— Да, синьора Липпи, — продолжал он, подбрасывая на ладони огромный кусок мяса, — все я видел. Из было семеро… нет, восемь. Я сделал все, что мог, чтобы его спасти, но у них было оружие, большущие такие автоматы. Ни в жизнь не забуду выражение его лица, когда они заталкивали его на заднее сиденье машины. А потом уехали. До смерти буду помнить…

— Ерунда, — перебил его парикмахер Джанджакомо Кампобассо. — Ничегошеньки ты не видел. Это я, я видел все. И было их только двое. Разодетые, как шуты гороховые. И без всяких автоматов. У одного был пистолет, он приставил его к затылку синьора Липпи. Они усадили его в темно-синий седан, а за рулем была блондинка. Ее космы давно пора подстричь.

— Вы оба несете собачью чушь, — не выдержала Манилла Пьетрапертоза, низенькая женщина, вот уже без малого шестьдесят лет торговавшая лимонами. — Его забрали на вертолете.

— На воздушном шаре! — выкрикнул Фаусто Пацци.

— В костюмах убийц. Они были в костюмах убийц, — взвизгнула Бернадетта Сорболито.

— Вертолеты, шуты, убийцы… Много вы их здесь видели? — поинтересовался Криспино Монджилло, пытаясь внести в весь этот бред хоть каплю здравомыслия. Но я уже ушла.

Пока я расклеивала объявления, пятьдесят три человека, включая две пары близнецов, трех монахинь, виолончелиста, четырех слепых, семнадцать немецких туристов и женщину с кустистой бородой и собачьей супружеской парой, сообщили мне, что нашли Пьерино. Владельцам зоопарков и зоомагазинов следовало быть начеку.

Я и не заметила, как забрела на виа ди Кампо Марцио, где в доме, в котором была церковная лавка, проживала мать Альберто, а этажом ниже — его сестра Нунциата с детьми, коих теперь насчитывалось уже шестеро. Какие же в этом семействе сильные гены!

Все были низенькие, толстые и утомительно похожие друг на друга.

Я вознесла благодарственную молитву Пресвятой Богородице за то, что мне удалось избежать так называемого безупречного брака, и тихонько прошла мимо жилища Нунциаты. Не хотелось встречаться ни с ней, ни с ее отпрысками. Из дома доносились звуки семейного счастья: вой и визг, треск рвущейся ткани, звон стекла, брань, пение, смех и мяуканье.

Этажом выше, напротив, была кладбищенская тишина. Увидев мать Альберто, сидевшую со сложенными на коленях руками, я впервые усомнилась в исчезновении моего мужа. Мне показалось, что это он сидит там в белом кружевном чепчике и в тяжелых хрустальных сережках, оттягивавших мочки ушей.

В комнате пахло старостью и затаенной обидой, а еще чем-то неприятным и необычным. В какой-то степени Альберто унаследовал и этот запах.

На мебели повсюду лежали ажурные салфеточки и плетеные коврики, сделанные руками обитателей manicomio[14] Святого Катальдо. На журнальном столике красовались муляжи морковок из теста. Я вспомнила, что уже видела их, когда впервые приходила сюда три года назад. В тот раз синьора Липпи уговаривала меня не выходить за Альберто. Со стен на меня смотрели фотографии Альберто, Нунциаты и многочисленных внуков на всех стадиях взросления.

Уверена, что свекровь меня узнала. На какую-то долю секунды, когда я только открыла дверь, взгляд ее глаз, глаз Альберто, был устремлен на меня. Но теперь она предпочитала не понимать, кто я такая.

— Как поживаете, синьора Липпи? — спросила я, целуя ее в обе сморщенные щеки. Они были холодные и твердые, как воск.

Я так и не научилась называть ее иначе как официальным «синьора Липпи».

— Приготовьтесь, синьора Липпи, — продолжила я, хотя свекровь никак не отреагировала. — У меня плохие новости. Ужасные новости, касающиеся Альберто.

Она ничего не сказала, но я знала, что она обдумывает мои слова. Со слухом у нее все было в порядке. Она могла подслушать разговор соседей в дальнем конце улицы.

— Его забрали. Увели. Он исчез.

Свекровь даже глазом не моргнула.

— Да, — продолжала я, — в субботу, перед выступлением в «Беренике». Полиция не надеется, что он жив.

Я углубилась в подробности, несколько исказив факты, хотя синьора Липпи и не требовала продолжения. И так было всегда. В ее присутствии мне приходилось заполнять собой все пространство, чтобы не допустить повисания неприятных пауз.

Наконец у меня вышел весь запас слов, как у детской игрушки кончается завод. На пару мгновений воцарилось неловкое молчание. Потом ее пухлые губы дрогнули. Неужели заговорит? Я напрягла слух. Что она скажет?

— Горох. Свежий горох.

— Горох?

И она снова погрузилась в молчание. Когда стало очевидно, что продолжения не будет, я ушла. Очень хотелось никогда больше не встречаться ни с кем из семейства Липпи.

Глава 3

Я вскочила в проезжавший автобус. Мне было все равно, куда он идет. Водитель уставился на меня так, как будто мы знакомы, но я его не узнала. Автобус был переполнен, и меня зажало между двумя разгоряченными телами. Я отодвинулась, чтобы не дышали в шею, и вдруг кто-то стал оглаживать мои ягодицы. Я обернулась, ожидая увидеть извращенца, но им мог оказаться любой из стоявших рядом пассажиров. Какой-то мужчина, прижимавший к груди авоську с помидорами, подмигнул мне, но, по-моему, у него просто был сильный конъюнктивит.

Я вышла на следующей остановке, дав себе слово никогда больше не ездить в автобусе. Остановившись перед зданием «Банко ди Рома», я подумала, что награду за Пьерино можно и отменить.