Чернильный обмен - Мелисса Марр

— Тебе, наверное, неинтересно, так что я…

— Нет, мне интересно. Я даже не знаю, кто такие прерафаэлиты. Я просто хожу по залу и смотрю на картины. Это не… Я совсем не много знаю об истории живописи, только о том, — Лесли порозовела, — что мне нравится.

— И это все, что тебе нужно знать, не так ли? Я помню их отчасти потому, что их творчество нравится мне. — Он мягко положил руку на спину Лесли, позволив себе прикоснуться к ней. — Пойдем?

— Конечно. — Она пошла вперед, и теперь рука Ниалла уже не касалась ее. — Так кто такие эти прерафаэлиты?

— Это художники, которые решили не следовать правилам своей художественной школы и создавали искусство по собственным стандартам.

— Значит, бунтари? — Она засмеялась, внезапно расслабившись и почувствовав себя свободной без какой-либо очевидной причины. И красота великих полотен и сказочной резьбы на колоннах в галерее поблекла по сравнению с ней.

— Бунтари, изменившие мир, потому что верили в себя. — Он провел Лесли мимо группы Летних девушек, невидимых для нее, которые с недовольными лицами шептались и указывали на них пальцами. — Вера — очень мощная вещь. Если ты веришь, что можешь… — Он замолчал, потому что фейри подошли ближе.

Кинана это не обрадует.

Никаких смертных, Ниалл. Ты же знаешь.

Разве что Кинан дал согласие на эту…

Она подруга Эйслинн.

Ниалл, оставь ее в покое. — Тон последней фейри был сродни материнскому.

— Ниалл? — Лесли смотрела прямо на него.

— Что?

— Ты замолчал… Мне нравится твой голос. Расскажи что-нибудь еще. — Раньше, когда он месяцами наблюдал за ней, и даже несколько минут назад, она не была такой смелой. — О художниках, например?

— Да-да. Они не подчинялись правилам. Создали свои собственные. — Он отказывался смотреть на фейри, глядящих на них и бормочущих свои предостережения. Их голоса были сердитыми и испуганными, и хотя он, кажется, знал, что делал, все это беспокоило его. — Иногда правилам нужно бросить вызов.

— Или нарушить их? — Дыхание Лесли стало неровным, она опасно улыбалась.

— Иногда, — согласился он.

Разумеется, она не понимала, что может означать нарушение правил для него, для нее, но ведь в действительности он их и не нарушал. Он всего лишь растягивал их границы. Предложив Лесли руку, он повел ее в следующую галерею. Ее рука дрогнула, когда она положила ладонь на сгиб его локтя. Мой король послал меня сюда, чтобы присмотреть за ней. Он знает, что я справлюсь. Я могу быть осторожным, могу оставаться в рамках правил.

Все будет хорошо. Чаще всего именно Ниалла Кинан просил охранять Лесли. Несмотря на опасные последствия, которые несли смертным объятия Ниалла, Кинан доверял ему. Они нечасто разговаривали о том, как смертные теряли себя, оставаясь с Ниаллом слишком долго, и совсем не обсуждали, как много смертных он погубил под влиянием Ириала. «Я верю, что ты сделаешь то, что необходимо». Вот и все, что сказал Кинан.

Ниалл твердо намеревался оградить Лесли от опасности, которую несла привязанность к нему. Именно так я и сделаю. Но сегодня, когда он увидел ее, такую красивую и такую одинокую, все его благие намерения испарились. После сегодняшнего дня он станет присматривать за ней невидимым.

Я могу сделать это: погулять с ней, поговорить так, чтобы она меня слышала. Всего один-единственный разговор.

Он держался на расстоянии; от этого не было никакого вреда. Ведь он не рассказывал ей о том, кем он был и как ходил рядом с ней, когда она даже не подозревала об этом. Он мог ходить рядом с ней, не пытаясь ее поцеловать.

— Хочешь чего-нибудь перекусить, перед тем как мы пойдем на выставку? Сэндвич? — спросила она.

— Сэндвич… Это можно. Да.

Это в пределах правил. Поесть с ней неопасно. Было бы опасно, если бы он предложил ей еду фейри, но сэндвич — еда смертных, приготовленная их руками. А значит, безопасная еда.

Ее ладонь сжала его руку, прикасаясь к нему, держась за него.

— Я действительно рада, — прошептала она, — что столкнулась здесь с тобой.

— Я тоже.

Он убрал руку. Возможно, он мог быть ей другом, но не более того — это было запрещено. Она была запрещена.

И от этого она — еще бoльшее искушение. Через несколько слишком коротких часов Ниалл извинился и ушел, испытывая нежеланную благодарность за то, что вечерняя охрана Лесли появилась пораньше.

Время, проведенное с ней, было наполнено болью. И хотя быть с ней было прекрасно, все же это до боли напоминало о том, что не могло принадлежать ему.

Выйдя из музея, Ниалл столкнулся с несколькими тяжело раненными фейри, почти бесчувственными от наркотиков, которые они находили в домах Ириала. Было неудивительно видеть такое вблизи нынешних любимых прибежищ Ириала, однако не только фейри носили следы ушибов. Смертные — слишком много смертных — ходили по улицам с красноречивыми следами уродливого цвета на коже. Смертные могли и не узнавать в следах отпечатки рук с когтями вместо пальцев, но Ниалл видел истинную форму ран и ушибов.

Но зачем?

Зимние фейри проходили мимо Ниалла, бросая на него тяжелые взгляды. Фейри-одиночки при его приближении собирались в небольшие группы. Даже вечно плещущиеся в городских фонтанах келпи[21] настороженно поглядывали на него. Было время, когда он заслуживал такой подозрительности, но он отрекся от Темного Двора. Он сделал выбор — он решил стать другим, искупить причиненный им вред.

Но вид раненных смертных и встревоженных фейри заставил его вернуться к воспоминаниям, которые он желал бы навеки оставить в забытье: страх застыл в стеклянных глазах, когда рыжеволосая девушка обмякла в его объятиях, изнуренная многими часами, проведенными в его руках; Ириал сладко смеется, в то время как под танцующими девушками разваливается стол; Габриэль радуется мучениям людей в другом городе, пока Ириал наливает новые напитки; странное вино и новые травы на их блюдах; танцы с галлюцинациями; смертные протестуют, когда их вытаскивают из его объятий… И он упивался всем этим.

К тому времени, как Ниалл добрался до дворца Летнего Двора, его депрессия достигла той точки, когда он уже не мог присоединиться к всеобщему кутежу. Он стоял у широкого окна в гостиной и смотрел на круг желтеющей травы в парке на другой стороне улицы. Там они праздновали возрождение Летнего Двора, радуясь новому, хотя и непростому согласию с Зимним Двором. В этом году лето было ранним — подарок Зимней Королевы, в знак перемирия, а может, личной привязанности. Неважно. Это было прекрасно. И это должно было умиротворить его, но не вышло.

Ниалл вздохнул. Он должен был рассказать Кинану о состоянии растений. Думай об обязанностях. Думай об ответственности. Он потратил целую жизнь на искупление того, что натворил. Какие бы причины не заставляли его чувствовать себя так ужасно в последние дни, это пройдет.