Один счастливый остров - Ларс Сунд

Как бы то ни было, зоркий и смышленый малыш Янне приметил родителей издалека. Куммельпикен они предусмотрительно объехали, избегая тонкого прибрежного льда. Янне следил взглядом за отцом и матерью, пока те не скрылись за гранитными выступами. Вскоре, обогнув Куммельпикен, они должны были показаться снова и въехать в гавань.

Но Янне Почтальон-старший и Агнес все не появлялись.

Минута шла за минутой, но их не было видно.

— Черт побери! — крикнул Хильмер Нурдман, бросил невод, который распутывал, и побежал на лед гавани.

Другие взрослые изумленно смотрели на него, пока не поняли, в чем причина спешки и не побежали за ним.

Дети потянулись за взрослыми, Янне-младший в их числе.

Добравшись до Куммельпикена, они обнаружили большую полынью со стороны моря.

На поверхности воды плавала черная сумка почтальона.

Сквозь прозрачную воду виднелись двое финских санок.

И все.

— Господи Боже! — раздался визгливый женский крик.

— Веревки нужны, чтоб тянуть! И шесты! Быстро! — велел Хильмар.

Янне-младший видел сумку на воде и санки в воде. Он слышал крики, брань. Несколько мужиков побежали к берегу за веревками и шестами, женщины зажимали руками рот, Хильмер жестикулировал. Но все, что Янне видел и слышал, пока было лишено смысла.

— Господи, мальчик! Мальчик тут! — крикнул кто-то.

Вокруг Янне тут же воцарилась тишина.

Он поднял голову и увидел обращенные к нему лица: большие, бледные.

— Ох, бедняжечка! — прошептала Оттилина из Вэстерграннаса, протянув руку к Янне. — Бедняжечка.

В эту секунду внутри у него что-то оборвалось. Он издал короткий хрипящий звук, как тюлень, шею которого пробил гарпун, повернулся и побежал к берегу, упал, встал и снова побежал, он бежал, и воздух рвал горло, и через водянистую пленку перед глазами он видел размытые очертания лодочных сараев Кунгсхамна. Он слышал крики за спиной. Потом все почернело.

— Янне, пожалуйста, помоги нам продолжить рассказ! О чем думают жители Фагерё? Какие настроения царят на острове? Что теперь будет?

Янне не отвечает. Он стоит у кухонного окна, спрятав руки в карманы; снова идет дождь, новый шквал, капли жестко барабанят по карнизу, вода течет по стеклу, как слезы по щекам.

Дневной урожай писем собран и обработан. Искусно запечатанные конверты лежат на кухонном столе. Пазл, в готовом виде изображающий жизнь Фагерё, пополнился еще несколькими кусочками. Когда все они лягут на место, островитяне наконец предстанут перед нами в полный рост. Самоуправство Янне, конечно, противозаконно и во многом предосудительно; однако сведения о Фагерё и его жителях, которые он собирает и регистрирует с педантизмом ученого, неоценимы. Без Янне…

— Да ну вас! — перебивает Янне. — Болтаете чепуху!

— Мы стараемся описать то, что происходит, когда маленькое сообщество подвергается неожиданным испытаниям. Как реагируют люди — коллективно и индивидуально?

— Не могли б вы оставить нас в покое? Нам и без ваших любопытных носов тут хорошо живется. Убирайтесь-ка подобру-поздорову!

Янне Почтальон покраснел, руки в карманах сжались в кулаки.

V

КРИКИ ЧАЕК

Дожди ушли. Стрелка барометра поднялась, море вновь засияло голубым.

Плоскодонное рабочее судно, оборудованное гидравлическим воротом и носовым пандусом, постукивало мотором между шхерами в Квигхаруфьердене, перекатываясь по зыбкому после непогоды морю. По борту судна, выкрашенному красным, шли белые буквы высотой в полметра: «Добровольная пожарная команда Фагерё». Трое членов экипажа были одеты в оранжевые прорезиненные штаны и непромокаемые жилеты «Хелли Хансен»; один держал штурвал, двое других, балансируя на палубе, смотрели в бинокль на море и скалы.

Серебристые солнечные блики синей морской ряби. Пенный прибой у шхер. И крики птиц: белых и серебристых чаек, морских ласточек, взлетавших со скал, как только приближалось судно, — блестящие белые животы, серые крылья, желтые и красные клювы, разинутые в крике.

— Заткнитесь, черт побери! — взвыл Аксмар, потрясая кулаком в сторону птиц, круживших над маленькой шхерой — узким каменным осколком, лишенным растительности, не считая редких веревочек ситника в трещинах камня, и даже не обозначенным на карте. Но птицам годился и такой островок — вся поверхность была покрыта белыми пятнами помета. Аксмар и его брат Фриде смотрели в бинокль на береговую линию. Судно раскачивалось на волнах неуклюже, как старая корова; чтобы не очутиться за бортом, Аксмару пришлось ухватиться за планширь, изрыгая проклятья.

— Птицы всполошились, — крикнул Юхан Окунек, стоя у штурвала. — Обойдем остров, посмотрим со стороны моря!

Волны тяжко разбивались о скалы, лизали гранит пенными языками. Птицы кричали и кричали.

— Ничего тут нет, — с облегчением выдохнул Аксмар, поводив биноклем.

— Погодь! Чего это там? — Фриде махнул рукой в сторону каменного осколка у южной оконечности островка. Аксмар нехотя поднес бинокль к глазам:

— Мать твою.

— Давай поближе, Юхан! — крикнул Фриде.

Это была женщина. Она лежала на спине, покачиваясь на волнах и задевая камень. Одежды на ней не было, не считая трусов и рваного бюстгальтера.

Тело было сильно изранено. Левая грудь почти полностью склевана, остались лишь клочки сероватой плоти. Понять, как она выглядела при жизни, не представлялось возможным: не было глаз, носа и губ. Она скалилась на пожарников-добровольцев длинными желтыми зубами. Резинка трусов врезалась во вздувшийся живот.

Всю кровь смыло морской водой.

Юхан Окунек подвел судно как можно ближе к скале и спустил носовой пандус. Фриде и Аксмар сошли в воду, вытащили тело из щели между камнями и подняли на борт. Тело издало пукающий звук, они отшатнулись — санитарные маски не смогли защитить от зловония. Аксмар достал черный пластиковый мешок, тело поместили в него и застегнули на «молнию». Мешок положили на настил рядом с прочими, уже лежавшими там.

Покончив с этим, Аксмар сорвал маску с лица и перегнулся через планширь. На этот раз наружу вышло лишь несколько капель желчи. Юхан Окунек дал задний ход и взял курс к следующей шхере.

И СЛОВО СТАЛО ПЛОТЬЮ

Ко-Дэ Матсон председательствовал на заседании муниципалитета. И слово становилось плотью, как только председательский молоток ударял по столу. По крайней мере, на это надеялся сам Ко-Дэ, ибо слово в его представлении было фундаментом демократии. Ко-Дэ хотел бы считать себя делателем, а не только слушателем, как говорится в Послании Иакова: «Но кто вникнет в закон совершенный, закон свободы, и пребудет в нем, тот, будучи не слушателем забывчивым, но исполнителем дела, блажен будет в своем действии» (Иак 1:25). Иаков говорит и о языке, несущем Слово: «Так и язык — небольшой член, но много делает. Посмотри, небольшой огонь как много вещества зажигает! (Иак 3:5)»

И в политике мы можем многому научиться у Иакова, считает Ко-Дэ Матсон. Иаков, называемый братом Христа, по его мнению, был первым истинным демократом.

Ко-Дэ, разумеется, не стал делиться своими соображениями относительно слова и демократии с коллегами в муниципалитете, так как имел представление о том, что должен и чего не должен говорить политик, и решил сохранить в тайне свой интерес к чтению и толкованию Библии. Ко-Дэ стремился производить впечатление делового человека. Тот, кто сохраняет деловой подход, достигает результатов. А результат — это, в конце концов, единственное, что ценится в политике.

Ко-Дэ обвел взглядом стол в зале заседаний на втором этаже здания муниципалитета. Кроме членов правления в собрании принимали участие муниципальный глава Йоста Берг с докладом и Сульвейг Блумстерлунд-Энрут, ведущая протокол.

Собрание можно было объявлять открытым.

На столе перед каждым участником встречи лежали заранее подготовленные документы и предложенные решения, а также стояли бутылки с минеральной водой «Виши». Не забыли и настольный вымпел с муниципальным гербом Фагерё: парусник и рыба на голубом фоне, символизирующие традиционные местные промыслы. Молоток председателя лежал на столе в ожидании крепкой хватки волосатой пятерни.

Как обычно в таких случаях, Ко-Дэ Матсон чувствовал некоторую возвышенность момента: вот-вот удар его молотка запустит механизм осуществления власти. Слово станет плотью.

Но в тот день все было не как обычно.

Окно зала заседаний открыто, от ветра занавески колышутся, словно большое, сонно дышащее животное. Ветер доносит глухой машинный гул из гавани Тунхамн.

Это гул компрессоров в рефрижераторах, которые привезли в Тунхамн и поставили у большого шатра — временного морга.