По лезвию ножа, или в погоне за истиной - Максим Окулов

— Да, Стас, ты, наверное, прав, — выдавил я наконец из себя. — Слушай, я ведь ничего не знаю о делах Федора. Как он у меня Аленку отбил, так я о нем и слышать не хотел. Ты что-нибудь знаешь?

— Я бы не стал вести этот разговор, если бы не твое отчаянное положение, сам понимаешь. Да и не так много мне известно. Я слышал, примерно к концу третьего курса он начал пытаться, так сказать, «приподняться». Брокерская контора на РТСБ[9], обмен валюты, одно время он даже «крутил» лотерею у метро «Университет». Пообтесался немного в соответствующих кругах, а потом ушел в явный криминал. На четвертом курсе — я знаю точно — он возобновил свои армейские связи в Казахстане и наладил канал поставки травы в Москву. Помнишь, как-то во время летней сессии в конце четвертого курса Федот появился на экзамене сильно побитый? Так вот, он перед этим несколько дней у меня прятался. Мама как раз с моими братанами и Любашей уехала отдыхать, а я остался — сессия. Федот позвонил и попросил убежища. Приполз весь избитый, сказал, что вообще убить грозились. Ко мне пришел, поскольку у меня его вряд ли кто стал бы искать, мы же практически не общались. Тогда он и рассказал мне немного о себе, но попросил, чтобы я не распространялся об этом. Я его убеждал завязать с наркотиками, и казалось, что убедил. Казалось… Федот перышки почистил да просто крышу поменял. Это он после того самого случая с солнцевской братвой сдружился.

Дальше было расширение бизнеса — торговля девочками. Ты слышал о человеке по фамилии Сокольчик?

— Да уж… Там пробу ставить негде!

— Так вот, Федот имел дела с ним. Так сказать, был его подмастерьем. Затем, после окончания Университета, он познакомился с каким-то банкиром, ну и… Чего он достиг, ты примерно себе представляешь.

— Слушай, Стас, насколько я понял, у Федота денег было предостаточно. Зачем же еще и наркотиками заниматься? Можешь объяснить?

— Человеку в душу не залезешь. Трудно сказать. Вообще говоря, очень редко бывает, что человеку достаточно тех денег, которые он имеет. На этот счет есть одна грамотная философская мысль, что богат не тот, у кого много денег, а тот, кому достаточно того, что он имеет. Знаешь, я иногда наблюдаю такую вещь. Имеет человек зарплату, скажем в триста долларов в месяц, и говорит, что, имей он тысячу, был бы просто счастлив и больше ему не надо. Другой имеет тысячу, а думает о трех — и так до бесконечности. Как-то я разговаривал с Федотом на тему денег и богатства. Он сказал примерно следующее: «Да разве я богатый! У меня, например, яхта всего за 700 тысяч долларов — весьма скромненькая. Вот Сердар, мой приятель банкир, другое дело, у него яхта шикарная — за 4 лимона». Так что, когда деньги становятся целью человеческой жизни, то их никогда не будет в достатке. Думаю, даже наоборот. Парадокс в том, что часто, чем больше их становится, тем острее человек начинает страдать из-за их недостаточности. Я не хочу сказать, что это правило, но так часто бывает. Ты помнишь, каким раньше был Федот? Рубаха-парень, душа нараспашку! Последнюю одежду с себя снимет и отдаст. В последнее время он стал совсем другим. Грустно это.

Мы надолго замолчали. Дрова мягко потрескивали в камине, очень хотелось, чтобы этот день не кончался, поскольку день грядущий нес в себе массу проблем, возможно, опасности, а главное, он нес в себе НЕИЗВЕСТНОСТЬ…

29 марта 1983 года, Ленинград

Как много изменилось в моей жизни за столь короткое время. Всего сутки назад я думал о близости с женщиной как о чем-то прекрасном, удивительном и практически недосягаемом. В один миг такие отношения стали для меня обыденными и, по большому счету, ничуть не прекрасными. Я никак не мог понять, что же происходит в моей душе. Да, физиологически я испытывал наслаждение, но внутри был горький осадок, особенно при воспоминании об оргии за городом.

До утра удалось поспать совсем чуть-чуть. Локи поднялась рано — часов около 7, ей надо было идти исполнять свои обязанности домработницы. Голова моя гудела, а на душе скребли кошки. Я быстренько оделся и, не умываясь, вышел из квартиры на свежий воздух. Погода была подстать настроению — еще не рассвело, моросил противный мелкий дождь.

Перед школой я решил заскочить домой. Только сейчас я вспомнил о бабушке! Как она, бедная, — наверное, волнуется обо мне. Я невольно ускорил шаг.

— Ба! Ты дома? — в ответ тишина.

Я обследовал квартиру, бабушки нигде не было. На кухонном столе белел лист бумаги, на котором спешным почерком было написано несколько строк:

«Молодой человек, у вашей бабушки случился инсульт. Мы увозим ее в больницу. Врач скорой помощи Кириллов».

Ниже был написан адрес больницы и телефон.

Ошарашенный, я сел на стул.

— Да-а-а-а… Погулял ты, Коля… — от упоминания своего настоящего имени в груди что-то больно сжалось, через все тело прошел холодок. Такое со мной было впервые. Я кинулся в коридор, сжимая в руке лист бумаги. Дрожащие пальцы никак не могли совладать с диском телефона. Наконец мне удалось набрать номер больницы. Дежурная сообщила, что состояние бабушки тяжелое, она находится в реанимации и к ней никого не пускают.

Словно на автомате, я принял ванну, сменил одежду, выпил чашку чая и отправился в школу. В тот момент я уже не видел ровным счетом никакого смысла в этом занятии — наверное, сыграла свою роль привычка.

— Здорово, Колян! — с широкой улыбкой ко мне приближался лучший друг Витя. Насколько дебильная эта его улыбка! Да и сам он весь какой-то тюфяковый: неглаженая форма, растрепанные волосы, тощий и нескладный.

— Привет, — хмуро ответил я. — Слышь, Витек, не называй меня больше этим дебильным именем, понял? Меня зовут Зергос, только Зергос — и никак иначе.

— Лады, — осекся Витя. — А что стряслось? На тебе лица нет!

— Да все в порядке. Не выспался я.

— Не, Колян, у тебя правда все в порядке?

Внутри вспыхнула нешуточная злоба:

— Я тебе, козел, сказал, чтобы не называл меня этим именем?! — вокруг нас стала собираться толпа. — Сказал или нет, урод?! — в этот момент я готов был его убить.

Витек только и смог, что вытаращить глаза: так и стоял с открытым ртом, не зная что сказать. В конце концов, он молча ушел в класс. Следом за ним разошлись и расстроенные ученики, лишенные интересного зрелища.

— Коленька, Коля, — кто-то тихо звал меня. Обернувшись, я увидел Машу. Как же противно мне было ее видеть, прямо до тошноты! — Коля, у меня разговор к тебе, отойдем в сторонку, а?

— Некогда, — буркнул я и отправился в класс.

На следующей перемене, выйдя в коридор, я сразу нос к носу столкнулся с Машей. Казалось, что она прождала меня здесь все 45 минут.

— Чего тебе?!

— Коленька, отойдем в сторонку, а?

— Ну хорошо, — я молча отправился в сторону спортзала, где было два укромных закутка, Маша послушно семенила следом.

— Коленька, — страстно зашептала она, — ты прости меня, дуру, я тебя обидела, оскорбила, но я не могу без тебя. Сегодня всю ночь не находила себе места, все о тебе думала! Я так хочу тебя, — она всем телом прильнула ко мне, впиваясь своими губами в мои.

Меня чуть не стошнило, я резко оттолкнул ее от себя:

— Иди прочь! Я тебя ненавижу! Не подходи ко мне больше, стерва!

Маша преследовала меня весь день. Я никак не мог понять, в чем же причина такой метаморфозы, еще более меня удивляла перемена моего к ней отношения. Вдруг неожиданно вспомнился кусок пергамента, на котором Мастер пишет слова… Меня сначала бросило в жар, а потом обдало лютым холодом: «Так вот оно в чем дело! Это, оказывается, подействовало! Как же я мог об ЭТОМ забыть?! Получается, что все это серьезно? Это не шутки и не игры ненормальных психов?»

Эти мысли настолько меня поразили, что я уже не мог находиться среди людей, надо было срочно уединиться и разобраться со своими мыслями.

Дома я первым делом полез в холодильник, обнаружив несколько кастрюлек с едой, заботливо приготовленной бабушкой. Поев, я завалился спать и проснулся ближе к вечеру. Никаких здравых мыслей по поводу всего, что со мной случилось, в мою многострадальную голову не пришло. Звонок в больницу немного поднял мне настроение: бабушку из реанимации перевели в общее отделение, состояние ее улучшилось, кризис миновал, но она по-прежнему была без сознания и к ней никого не пускали.

«Мастер… Мастер… Иди к Мастеру…» — от неожиданности я опрокинул на себя чашку с горячим чаем. Это был ледяной, могильный голос, звучащий, казалось, внутри меня.

— Как же я мог забыть?! — в голос прокричал я и метнулся в коридор, где на стене висели часы. Они показывали 17.30. — Успею!

В 18.05, запыхавшийся, я влетел в знакомый подвал. Мастер сидел за тем же столом, перед ним стояла кружка с чаем.

— Ты опаздываешь, — был ответ на мое приветствие, — на первый раз я тебя прощаю, но это в последний раз, понял?