Президент не уходит в отставку - Вильям Козлов

Сережа простил друга, но видеть его сейчас ему было неприятно. Он сказал Андрею, что еще посидит тут немножко, а он, Андрей, пусть уходит...

Андрей ответил, что не спешит и тоже может посидеть. Тогда Сережа сказал, что хочет побыть один.

И Андрей, вздохнув, ушел. Наверное, обиделся, но Сергею было наплевать, он мучительно раздумывал: почему не ударил Андрея? Оттого, что он боксер и даст сдачи? Какой же он мужчина, если боится боли?..

Об этом он думал до самого дома, а поднявшись на свой этаж, поставил портфель у двери, прислушался: никто не поднимается по лестнице? А потом изо всей силы ударил себя кулаком в глаз. На миг ему показалось, что наступила ночь, затем она взорвалась фейерверком разноцветных искр. Глазу стало сначала тепло, потом горячо.

Нет, боли он не боится. И Андрея он не испугался. Просто Сережа никогда в жизни не дрался. И сейчас он мог признаться самому себе, что не страх перед болью остановил его руку, а что-то другое... А что это другое, он не знал...

Вот какая странная история нынче приключилась с Сережей.

Алена ушла в магазин, а Сережа присел в полутемной прихожей на старое бархатное кресло, положил телефон на колени, снял трубку и очень медленно набрал номер. Последнюю цифру придержал пальцем, не решаясь отпустить диск.

Дед стоял рядом и смотрел на него. Видя, что Сережа задумался, подошел поближе, понюхал скулу и, высунув язык, осторожно лизнул.

- Обалдел! - оттолкнул его Сережа и нажал на рычаг, но трубку не повесил. Потом, вспомнив, что Алена говорила, будто в слюне собаки тринадцать лекарств, стал подзывать Деда - пусть синяк полижет, может, скорее пройдет.

Но Дед на этот раз всерьез обиделся и, неслышно ступая мягкими лапами по паркету, ушел из комнаты. И обрубленный хвост у него был опущен.

- И ты, Брут? - с горечью произнес Сережа.

На этот раз он без колебаний набрал номер телефона.

Трубку сняла она.

Несколько раз произнесла ленивым глуховатым голосом: "Але, але, я слушаю".

- Лючия, я не могу сегодня с тобой в кино, - наконец ответил он.

- Грипп? - поинтересовалась она, однако в ее голосе он не почувствовал тревоги.

- Лючия, ты иди одна, - сказал он.

В трубке молчание, потом вздох.

- Что за глупости?

- Ну, с кем-нибудь другим.

- Ты никак меня ревнуешь? - В трубке смех. Негромким такой, равнодушный.

- Ты знаешь Андрея Пескова? - помолчав, задал он мучивший его вопрос.

- Конечно, знаю, - не задумываясь, ответила она.

- Он нравится тебе?

- Ты мне какие-то странные вопросы задаешь... - Она усмехнулась на том конце провода или кашлянула. - Мне нравятся передачи, которые он ведет.

- Передачи? - теперь удивился Сережа. - Какие передачи?

- "В мире животных", - раздраженно ответила она. - Они идут по телевизору каждую неделю.

- Разве его зовут Андреем? - Сережа с трудом сдерживал смех.

- Я не знаю, как его зовут, но фамилия его Песков. Это точно.

- Мне тоже нравятся передачи про животных, - сказал Сережа. - Помнишь, как крокодилов в Африке ловили?

- Не помню, - холодно ответила она и замолчала.

Что-то разговор не клеился. Потрогав ноющую бровь, он неожиданно для самого себя сказал:

- Лючия, может, нам не надо больше встречаться?

Сказал и ужаснулся: что она сейчас скажет?

Трубка с полминуты молчала. И снова он услышал вздох. На этот раз не равнодушный, немного прерывистый, будто она хотела рассмеяться или зевнуть.

- Как хочешь, - наконец ответила она. И после паузы: - Скажи: какая тебя сегодня муха укусила?

- Да нет, все в порядке, - поспешно сказал он. - В понедельник увидимся, гуд бай!

И повесил трубку.

Глава десятая

"Запорожец" стоял у деревянного сарая под толстой сосной и сверкал в лучах солнца. Он был выправлен, отремонтирован и покрашен в голубой цвет. Саша Дружинин как следует постарался для своих новых друзей. Только вблизи можно было заметить на капоте и дверце следы вмятин. Лучше бы не сделали и на станции техобслуживания. Сорока полностью отремонтировал все остальное: ходовую часть и мотор.

Они рассчитывали, что провозятся больше месяца, а уложились в семнадцать дней.

Сорока уже несколько дней один жил на даче: у него началась сессия, и он на работу не ходил. Еду готовил на газовой плитке. Первое сразу на несколько дней варила Алена. После их отъезда в город в понедельник рано утром Сорока обнаружил кастрюлю с супом.

Экзамен по философии Сорока сдал на "четыре", а теперь готовился рассчитаться с политэкономией. И еще останется два по спецпредметам. Потом почти полтора месяца отпуска! Сорока отправил в Островитино четвертое письмо, но ответа до сих пор нет. Последнее письмо он получил от директора школы-интерната год назад. Тот писал, что в районе поговаривают о ликвидации в Островитине школы-интерната, - мол, неудобное месторасположение, далеко от райцентра и прочее. И больше из Островитина не было никаких известий. Бывшие члены республики, с которыми он поддерживал переписку, тоже ничего не слышали о школе. После десятилетки разъехались по разным городам. Может, уже и школы нет?..

Сорока забрался в машину, положил ладони на руль и представил, как он с ветерком мчится по Ленинградскому шоссе... Здорово все-таки он соскучился по Каменному острову, летчикам... Отличные ребята эти шефы! Если бы не они, наверное, на Каменном острове и спортивного лагеря не было бы... Это они, летчики, доставили на вертолетах спортивное оборудование, строительные материалы, радиотехнику. Да что ни попроси у них - никогда не откажут!

Жаль, если школу-интернат расформировали, а пожалуй, так оно и есть, иначе бы директор давно ответил. Нет школы-интерната - нет и мальчишеской республики! Что там сейчас делается, на Каменном острове?..

Сквозь лобовое стекло он увидел, как по тропинке гуськом идут к дому Владислав Иванович, Алена и Сережа. Дед трусил впереди. В руке у Владислава Ивановича кожаный портфель. Лицо озабоченное. Помнится, там, на озере, он все время подшучивал над ребятами, а сейчас редко когда улыбнется и очень рассеянный. Нет бы отдохнуть на природе после города, а он как заберется в свою комнату, так до ужина не показывается. Слышно, как машинка стучит: то рассыпается длинными трелями, то будто споткнется и надолго замолчит, потом снова робко застрекочет... Большаков готовит докторскую диссертацию. Из-за нее он не поедет с ними на озеро. Говорил, что плотно засядет в технической библиотеке. У него еще не все концы с концами сходятся. А сейчас в институте он принимает экзамены у студентов. И только на даче в свободное от сессии время работает над диссертацией.

Никто из них не заметил Сороку. Лишь Дед, добежав до крыльца, нашел след и потрусил к машине и, поднявшись на задние лапы, заглянул в окно. Бородатая пасть его раскрылась, красный язык свесился поверх белых клыков казалось, он сейчас спросит: "Ты чего тут в машине торчишь?" Испугавшись, что Дед поцарапает свежую краску. Сорока вышел. Дед обрадованно запрыгал вокруг него.

Все окружили машину. В последний их приезд она еще не была покрашена: стояла ободранная, вся в безобразных пятнах шпаклевки.

- Недурно, - сказал Владислав Иванович. - Как философия?

Не будь здесь Алены, Сорока сказал бы, что получил четверку, а так лишь улыбнулся - мол, все в порядке.

Сережа любовно гладил "Запорожец", трогал рукоятки, наконец не выдержал и забрался в кабину. Видя, как он там защелкал тумблерами, завертел баранкой, Алена обеспокоенно посмотрела на Сороку:

- Он не заведет ее? Чего доброго, врежется в сарай?

- Вряд ли, - улыбнулся тот.

Во время аварии "Запорожца" аккумулятор треснул и вышел из строя, и сегодня Гарик должен был привезти новый, который два дня был на зарядке. Сорока не завидовап ему: тащить на себе в такую жару в продуктовой сетке пудовый аккумулятор! Вообще-то Гарик уже должен был бы приехать.

- Теперь даже Ростислав Андреевич не назовет машину металлоломом, сказала Алена. - Вот только цвет...

- А что цвет? - высунул голову в окошко Сережа. - Наша голубая мечта и должна иметь голубой цвет.

- Ты, оказывается, романтик, - улыбнулся сыну Владислав Иванович.

- Какая же это романтика? - возразила Алена. - Голубая мечта... Банальщина!

На тропинке - легок на помине! - показался профессор с фокстерьером. Он поздоровался со всеми за руку, критически осмотрел машину.

- По-моему, эта вещь была другого цвета, - заметил он.

Сорока отвернулся, чтобы не прыснуть. Алена кусала губы, а Сережа нагнулся над рулем, пряча лицо.

- Кстати, почему вы ее сделали голубой? - спросил профессор.

- Цвет голубой мечты, - сообщила Алена.

- Гм, - изрек профессор, - звучит довольно вульгарно... Алена победоносно взглянула на Сережу - дескать, что я говорила?..

- Вы перекрасьте этот агрегат в цвет слоновой кости, - с невозмутимым видом посоветовал Ростислав Андреевич.

- Зачем? - поинтересовался Сережа.

- Видите ли, цвет слоновой кости на семьдесят процентов будет отражать солнечные лучи... - В этот момент Грозный с рычанием бросился на вылезшую из большой сумки, что стояла у ног Алены, сиамскую кошку. Поднялся истошный лай, визг. Кошка взлетела на ближайшее дерево, причем совсем не высоко, и оттуда, махая когтистой лапой, тоненько рычала и фыркала на прыгавших у ствола собак.