Сталинские премии. Две стороны одной медали - Владимир Свиньин

Действительно, сценарий, а первый его вариант был готов летом 1939 г., помимо прохождения через Комитет по делам кинематографии был так же неоднократно «оценен» в ЦК ВЛКСМ. И только после согласия автора сценария и режиссеров исправить ошибки фильм был запущен в производство. Многочисленные попытки Авдеенко в дискуссии со Ждановым и Андреевым оправдаться привели его к неутешительному размышлению вслух: «Я никогда не думал, что в Центральном Комитете будут со мной так разговаривать». Жданов соответственно отреагировал: «Вы разве считаете, что творчество не под контролем партии?» А после ответа Авдеенко: «Нет, не считаю», развил свою мысль: «Наверное, так Вы считаете, что каждый себе сам хозяин, как хочу так и делаю, не Ваше дело, не лезьте в эту область?». Кто хозяин в литературе, скоро выяснилось. В момент, когда Жданов принялся отчитывать Авдеенко за репортаж в «Правде» об «освобожденном» городе Черновицах – «зачем Вы описываете черновицкий театр, где говорите, что этот театр не уступает лучшим театрам СССР, разве только по размерам, откуда Вы это взяли – в разговор вступил Сталин: «Тянет туда (автора заметки. – Д. Б.), к старым Черновицам… Красок хватает на старые Черновицы, а на наши – у него краски иссякают». Первая реплика Сталина стала лишь только прелюдией к основному содержанию «беседы», ради которого вождь собрал это заседание. «Что касается людей, ставших нашими врагами, – говорил Сталин, – на описание таких людей у него красок хватает, там есть логика, инициатива… а когда наших людей изображаете, то краски иссякают, наши люди получаются какими-то замухрышками». Следующее высказывание Сталина продемонстрировало нешуточную подготовку к предстоящему «разбору» фильма. На свой собственный вопрос: «Как попал в партию?», – сам же и ответил: «Его Гвахария рекомендовал, Кабаков». Кабаков, как следовало из дальнейших рассуждений вождя, «хотел продать… добрую пятую часть России японцам, полякам, немцам. Разве Вы этого не знаете?». Вряд ли Авдеенко догадывался о выдуманных в НКВД планах человека, который его действительно поддерживал. Дружил писатель с репрессированным в 1937 г. Гвахария, которого всячески опекал Г. К. Орджоникидзе. Но вот в партию «враги» его не рекомендовали. Впрочем, для Сталина и дружба с «врагами народа» была вполне достаточным компрометирующим обстоятельством.

После такого заявления всем стало понятно, что Авдеенко обречен. Критиковать его теперь было просто. Лозовский заявил, что у писателя «имеется не наше мировоззрение, не наша линия… он не обращает внимания на Центральный орган (печати. – Д. Б.), на партию. Партия ваша, также как и наша». Секретарь ЦК Андреев поправил гневного обличителя и заодно «постановил»: «Это не его партия».

Слово было представлено Фадееву. Он заявил, что Авдеенко «трудно критиковать, он ничего не понимает». Как и полагается в таких случаях, Фадеев покаялся в совершенных «недосмотрах». Одним из предлогов того, что «должного внимания» начинающим литераторам не уделяли, Фадеев назвал причину «погружения в работу материально-бытового, административного порядка». Сталин идею поддержал: «Надо, чтобы административные функции были переданы не литераторам, но людям, знающим литературу».

В. Лебедев-Кумач продолжал отстаивать вдруг проявившуюся инициативу Фадеева. К тому же неожиданно выступил и с собственным почином. Известный поэт-песенник резко обрушился на руководство писательской организации: «Было постановление ЦК относительно толстых журналов. Прошел год. Что сделано? Сделали мы что-нибудь по этому поводу? Ошибок было много… Ни разу большого принципиального вопроса не было поставлено на Президиуме… Такое явление, как тов. Авдеенко, я считаю это наша вина. Целиком мы виноваты в этом и сейчас нужно пересмотреть, перестроить всю работу союза, чтобы все литфонды, дачи и другие вопросы были у нас отняты».

Затем выступил В. Катаев. По его мнению, неопытный, начинающий Авдеенко не должен был браться за тему «врагов народа», так как для такой темы, «чтобы писать такие вещи» нужно быть «мастером». Оратор также заявил о «количестве балласта» в писательской организации, от которого необходимо избавиться.

Идея этой «чистки союза» не была поддержана Сталиным, прекрасно понимающим, во что может вылиться разбирательство между писателями на тему: «а ты кто такой?». «Я думаю, – говорил Сталин, – что из этого балласта… можно было бы выжать большое количество довольно хороших людей, работников литературы… Может быть, они Вам станут полезны. Они поднимутся и помогут Вам… Надо убедить людей, которые ошибаются, если люди исправимы… т. Авдеенко, по-моему… неисправим». Чуть позже Сталин дал своеобразную директиву Фадееву в отношении Авдеенко: «Неисправимых, безнадежных – исключайте». В противовес «безнадежному» Авдеенко Сталин предложил отметить Ванду Василевскую. «Я знаю, – заявил вождь, прочитавший три произведения автора, – что она правдиво, честно пишет».

Что же так приглянулось главному ценителю советской литературы в ее произведениях? Обратимся к стенограмме: «„Облик дня“ – там жизнь рабочего изображена правдиво, честно, потом „Родина“, там изображена жизнь батрака, работающего в кабале у помещика, замечательно, хорошо, просто передана. „Земля в ярме“ – там изображена жизнь крестьянина-хозяина – бедняка, середняка и батрака. Замечательно, хорошо передана… Я говорю, что это незаурядный талант, по-моему, она очень хорошо пишет». В. Василевскую Сталин действительно любил. И не забывал. Выдвинул ее в Верховный Совет. Вопрос о приеме в партию «незаурядного таланта» рассматривался на Политбюро 30 декабря 1940 г.

В заключение выступления Катаева была развернута мысль об освобождении писателей от бытовых вопросов, с тем чтобы обсуждать произведения писателей чаще. В этом Сталин поддержал Катаева: «Правильно… отдельные романы очень хорошо и поучительно ставить на обсуждение».

Следующему, по указанию председательствовавшего на совещаии Жданова, слово было представлено Н. Асееву. В воспоминаниях Авдеенко этому выступлению уделено лишь несколько строк. Писатель описывает начало выступления поэта. Тогда Асеев напомнил присутствующим о разговоре в Ялте с молодым литератором в доме творчества Литфонда. Авдеенко «по простоте душевной, рассказал, что закончил первый вариант романа («Государство – это я». – Д. Б.), что гора с плеч свалилась… По словам Асеева выходило, что я не признаю необходимости кропотливо трудиться… Не говорил я так… Но если бы даже и говорил, то стоило ли… в такую тяжкую для меня минуту это вспоминать… Почему большой поэт оказался таким малым человеком?».

Однако ограничиваться этим эпизодом для описания позиции Асеева на совещании явно недостаточно. На самом деле ответственность за то, что по словам Асеева, Авдеенко «так жестоко колотят», поэт постарался возложить на писательский актив, редко практиковавший критическое рассмотрение работ автора, который «один раз что-либо хорошее написал». Вместо этого «друг другу улыбаются, пожимают руки». Нельзя не отметить, что Асеев был единственным участником совещания, который сказал опальному писателю слова поддержки: «Для меня почему-то печальна эта история с Авдеенко. По правде сказать, мне его жаль, и хотелось бы вступиться за него, но тут пойдет разговор о гнилом либерализме».

В воспоминаниях Авдеенко также совершенно отсутствует другая, не менее важная часть выступления Асеева, в которой он поднял вопрос о В. Василевской. Асеев позволил себе не согласиться со Сталиным: «Тов. Сталин сказал, что ему нравятся произведения Ванды Василевской, – говорил Асеев. – Я должен сказать, что это очень хорошо, что Вам понравились произведения Ванды Василевской. Лично я читал и не очень сильно они меня затронули. Я почему говорю? Потому что завтра, послезавтра Ванда Василевская вдруг станет единственным стандартным писательским достижением. Одно дело, что нравится Иосифу Виссарионовичу Сталину, другое дело – директива о том, как надо писать… Я ничего не боюсь, я верю, что здесь все будет учтено и взвешено, но иногда получается так: как же, Сталин сказал!»

Смелая, вызывающая по тем-то временам всеобщего почтения к вождю позиция писателя была направлена против превращения «важных» по теме, но весьма средних по художественным качествам произведений Василевской в некий эталон.

В ответ не расположенный к дискуссиям вождь почти оправдывался: «Я говорю о чем, что ее замалчивают… а она талантливая писательница. Я не считаю ее лучше всех, но она по-моему, очень талантлива». Вероятно, после такого заявления на душе, у присутствующих писателей, отлегло: все-таки Василевская не лучше всех. Конечно, Сталин хорошо понимал, что такое писатели и как с ними обращаться, что значит в этой среде соперничество и тщеславие. Больше того, нередко играл на этом.