Сталинские премии. Две стороны одной медали - Владимир Свиньин

«Балетная фальшь»

О балете «Светлый Ручей» (либретто Ф. Лопухова и Пиотровского, музыка Д. Шостаковича. Постановка Большого театра)

«Светлый Ручей» – это название колхоза. Либретто услужливо указывает точный адрес этого колхоза: Кубань. Перед нами новый балет, все действие которого авторы и постановщики пытались взять из нынешней колхозной жизни. Изображаются в музыке и танцах завершение уборочных работ и праздник урожая. По замыслу авторов балета, все трудности позади. На сцене все счастливы, веселы, радостны. Балет должен быть пронизан светом, праздничным восторгом, молодостью.

Нельзя возражать против попытки балета приобщиться к колхозной жизни. Балет – это один из наиболее у нас консервативных видов искусства. Ему всего труднее переломить традиции условности, привитые вкусами дореволюционной публики. Самая старая из этих традиций – кукольное, фальшивое отношение к жизни. В балете, построенном на этих традициях, действуют не люди, а куклы. Их страсти – кукольные страсти. Основная трудность в советском балете заключается в том, что тут куклы невозможны. Они выглядели бы нестерпимо, резали бы глаза фальшью.

Это налагало на авторов балета, на постановщиков, на театр серьезные обязательства. Если они хотели представить колхоз на сцене, надо изучить колхоз, его людей, его быт. Если они задались целью представить именно кубанский колхоз, надо было познакомиться с тем, что именно характерного в колхозах Кубани. Серьезная тема требует серьезного отношения, большого и добросовестного труда. Перед авторами балета, перед композитором открылись бы богатейшие источники творчества в народных песнях, в народных плясках, играх.

Жизнь колхоза, его новый, еще только складывающийся быт, его праздники – это ведь очень значительная, важная, большая тема. Нельзя подходить к этому с налета, с кондачка, – все равно, в драме ли, в опере, в балете. Тот, кому действительно дороги и близки новые отношения, новые люди в колхозе, не позволит себе превратить это в игру с куклами. Никто не подгоняет наше балетное и музыкальное искусство. Если вы не знаете колхоза, если не знаете, в частности, колхоза на Кубани, не спешите, поработайте, но не превращайте ваше искусство в издевательство над зрителями и слушателями, не опошляйте жизни, полной радости творческого труда.

По либретто Лопухова и Пиотровского на сцене изображен колхоз на Кубани. Но в действительности здесь нет ни Кубани, ни колхоза. Есть соскочившие с дореволюционной кондитерской коробки сусальные «пейзане», которые изображают «радость» в танцах, ничего общего не имеющих с народными плясками ни на Кубани, ни где бы то ни было. На этой же сцене Большого театра, где ломаются куклы, раскрашенные «под колхозника», подлинные колхозники с Северного Кавказа еще недавно показывали изумительное искусство народного танца. В нем была характерная именно для народов Северного Кавказа индивидуальность. Нет нужды непосредственно воспроизводить эти пляски и игры в искусстве балета, но только взяв их в основу, и можно построить народный, колхозный балет.

Либреттисты, впрочем, всего меньше думали о правдоподобии. В первом акте фигурируют кукольные «колхозники». В прочих актах исчезают всякие следы и такого, с позволения сказать, колхоза. Нет никакого осмысленного содержания. Балетные танцовщицы исполняют ничем между собой не связанные номера. Какие-то люди в одежде, не имеющей ничего общего с одеждой кубанских казаков, прыгают по сцене, неистовствуют. Балетная бессмыслица в самом скверном смысле этого слова господствует на сцене.

Под видом колхозного балета преподносится противоестественная смесь ложно-народных плясок с номерами танцовщиц в «пачках». Пейзан не раз показывал балет в разные времена. Выходили принаряженные кукольные «крестьяне» и «крестьянки», пастухи и пастушки и исполняли танцы, которые назывались «народными». Это не был обман в прямом смысле. Это было кукольное искусство своего времени. Иногда эти балетные крестьяне старались сохранить этнографическую верность в своих костюмах. Некрасов писал иронически в 1866 году:

Но явилась в рубахе крестьянскойПетипа – и театр застонал!..Все – до ластовиц белых в рубахе –Было верно: на шляпе цветы,Удаль русская в каждом размахе…»

Именно в этом и была невыносимая фальшь балета, и Некрасов обращался с просьбой к балерине:

… Гурия рая!Ты мила, ты воздушно легка,Так танцуй же ты «Деву Дуная»,И в покое оставь мужика!

Наши художники, мастера танца, мастера музыки безусловно могут в реалистических художественных образах показать современную жизнь советского народа, используя его творчество, песни, пляски, игры. Но для этого надо упорно работать, добросовестно изучать новый быт людей нашей страны, избегая в своих произведениях, постановках и грубого натурализма, и эстетствующего формализма.

Музыка Д. Шостаковича подстать всему балету. В «Светлом ручье», правда, меньше фокусничанья, меньше странных и диких созвучий, чем в опере «Леди Макбет Мценского уезда». В балете музыка проще, но и она решительно ничего общего не имеет ни с колхозами, ни с Кубанью. Композитор так же наплевательски отнесся к народным песянм Кубани, как авторы либретто и постановщики к народным танцам. Музыка поэтому бесхарактерна. Она бренчит и ничего не выражает. Из либретто мы узнаем, что она частично перенесена в колхозный балет из неудавшегося композитору «индустриального» балета «Болт». Ясно, что получается, когда одна и та же музыка должна, выразить разные явления. В действительности она выражает только равнодушное отношение композитора к теме.

Авторы балета – и постановщики и композитор – по-видимому, рассчитывают, что публика наша нетребовательна, что она примет все, что ей состряпают проворные и бесцеремонные люди.

В действительности нетребовательна лишь наша музыкальная и художественная критика. Она нередко захваливает произведения, которые этого не заслуживают.

От редакции журнала «Советская музыка», 1936, № 2.

Печатаемые выше … две статьи «Правды» («Сумбур вместо музыки» – об опере Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда» – и «Балетная фальшь» – о балете Шостаковича «Светлый ручей» в постановке ГАБТ) имеют огромное, глубоко принципиальное значение для всей нашей музыкальной общественности.

Обе статьи, как указывает «Правда» (13 февраля 1936 г.), направлены против чуждой советскому искусству лжи и фальши, – формалистически-трюкаческой в «Леди Макбет», сусально-кукольной в «Светлом ручье». Оба эти произведения одинаково далеки от ясного, простого, правдивого языка, каким должно говорить советское искусство. Вместе с тем … указанные выше статьи из «Правды» с мудрой ясностью и простотой раскрывают по существу конкретную программу действий советского музыкального творчества, сигнализируя одновременно отсталость и косность значительной части нашей «не в меру услужливой» критики, проглядевшей опасность «левацкого уродства» в музыке, не возглавившей решительной борьбы со всеми и всяческими проявлениями формализма и упрощенчества в советском искусстве.

Эта конкретная программа действий четко определяет широкое обсуждение советской музыкальной общественностью и, в частности, нашим журналом – острых актуальнейших вопросов музыкально-творческой и критической работы, с предельной ясностью поставленных в публикуемых выше исторических документах.

Из книги Д. Бабиченко

«Писатели и цензоры» (Советская литература 1940‑х годов под политическим контролем ЦК)

25 января 1939 г. Политбюро приняло постановление «О составе Правления Союза советских писателей». В новое Правление ССП вошли Герасимова, Караваева, Катаев, Федин, Павленко, Соболев, Фадеев, Толстой, Вс. Вишневский, Лебедев-Кумач, Асеев, Шолохов, Корнейчук, Машашвили, Янка Купала. Секретарем Президиума Правления ССП стал Фадеев. Председательская карьера Ставского закончилась.

После 1939 гг. к писателям, по крайней мере, наиболее именитым, физических репрессий старались не применять, хотя жесткий контроль над ними сохранялся. Последними жертвами НКВД из среды писателей в 1939 г. были М. Кольцов и И. Бабель. Регулярно за литераторами, как и другими гражданами страны, вело активное наблюдение НКВД. В подтверждение этого приведем проект письма Андреева Сталину, датированный Техсекретариатом июлем 1939 г.:

«В ЦК ВКП(б) – товарищу СТАЛИНУ. Направляю Вам проект Указа Президиума Верховного Совета СССР о награждении советских писателей, внесенный в ЦК тт. Фадеевым и Павленко.

Список представленных к награждению писателей был просмотрен т. Берия. В распоряжении НКВД имеются компрометирующие в той или иной степени материалы на следующих писателей: Инбер В. М., Исаакян А. С., Бергельсон Д. Р., Голодный М. С., Светлов (Шейнсман) М. А., Асеев Н. Н., Бажан Н. П., Катаев В. П., Якуб Колас, Янка Купала, Маршак С. Я., Новиков-Прибой А. С., Павленко П. А., Погодин (Стукалов) Н. Ф., Тихонов Н. С., Бахметьев В. М., Лавренев Б. А., Леонов Л. М., Мосашвили И. О., Панферов Ф. И., Рыльский М. Т., Сейфуллина Л. Н., Толстой А. Н., Федин К. А., Шагинян М. С., Шкловский В. Б., Бровка П. У., Герасимова В. А., Каменский В. В., Луговской В. А., Сурков А. А.» Под подозрением в сущности оказывались все, даже такие совершенно «благонадежные» писатели, как Федин, Новиков-Прибой, Сурков и др. Читаем дальше: «Просмотрев совместно с тов. Берия эти материалы, считаю, что Инбер В. М., Исаакян А. С., Бергельсон Д. Р., Голодный М. С. и Светлов (Шейнсман) М. А. должны быть отведены из списка к награждению, как по характеру компрометирующего материала, так и потому, что за последние годы их вес в советской литературе был совершенно незначительным. Из материалов на остальных перечисленных мной писателей заслуживают внимания материалы, компрометирующие писателей Новикова-Прибоя, Панферова Ф., Толстого А., Федина К., Якуба Коласа, Янку Купала, Сейфуллину, Рыльского, Павленко. Необходимо отметить, что ничего нового, неизвестного до этого ЦК ВКП(б), эти материалы не дают. Что касается остальных кандидатур к награждению, компрометируемых в той или иной степени материалами НКВД, считаю, что они могут быть награждены, имея в виду их значение и работу в советской литературе».