Гений. История человека, открывшего миру Хемингуэя и Фицджеральда - Эндрю Скотт Берг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Небольшие исправления, которые внес Фицджеральд, вызвали провисание сюжета в шестой и седьмой главах, которое тут же отметили и редактор, и сам автор. В этих сценах открывается любовь Гэтсби к Дейзи. Все основные персонажи встречаются и вместе едут в отель «Плаза». Их стычка в Нью-Йорке – кульминация романа, момент, надламывающий их жизни. Решающий диалог Тома Бьюкенена и Гэтсби, в котором первый называет второго «фасадом», не звучал так эффектно, как мог бы, а все потому, что Бьюкенен сражался с противником, постоянно находящимся в тени.
«Не знаю, какое лекарство можно найти, чтобы подлечить это место. Сомневаюсь, что знаете и вы. Я пишу вам только затем, чтобы сказать: постарайтесь придумать что-нибудь, что сможет удержать повествование в нужном темпе и подвести к завершению», – писал Перкинс автору.
Его финальные замечания по поводу книги касались того, как именно Фицджеральд передал момент откровения Гэтсби о своем прошлом – слепил их в один кусок.
«Описывая, как Гэтсби раскрывает свою биографию рассказчику, вы действительно в какой-то степени отклоняетесь от привычного стиля повествования, но, с другой стороны, все уже сказано, и сказано прекрасно, так, как и должно было – мы видим успешное слияние событий и течения времени», – писал Макс Скотту. Макс знал, что Скотт вынужден раскрыть некоторые подробности прошлого Гэтсби, но предложил более хитрый способ решения задачи:
«Я подумал, что вы можете найти способ постепенно раскрывать правду о его утверждениях насчет учебы в Оксфорде или карьере в армии, делать это шаг за шагом, медленно продвигаясь по тексту. В любом случае у вас есть время поразмыслить над этим до того, как я пришлю вам утвержденные экземпляры».
И, выполнив свой долг как критик, он поспешил тут же успокоить автора:
«Мне поистине стыдно делать замечания, пусть даже и небольшие, такой потрясающей книге.
Тот огромный смысл, который вы вкладываете в каждое предложение, то напряжение, которое несет в себе каждый абзац, – вот что потрясает меня больше всего. Рукопись переполнена фразами, которые озаряют каждую сцену жизненным светом. Я бы сравнил количество и разнообразие тех картин, которые вы рисуете словами, с теми, что пролетают за окном поезда. Когда читаешь эту книгу, кажется, что она еще меньше, чем есть, но в то же время сознание сотрясает ряд таких впечатлений, что их хватило бы на книгу в три раза больше этой. Знакомство с Томом и его домом, Дейзи и Джордан, раскрытие их характеров просто не имеют себе равных, по крайней мере для меня. Описание Долины шлака, прилегающей к живописному пригороду, разговор и события в квартирке Миртл, великолепный калейдоскоп персонажей в особняке Гэтсби – это то, что и приносит писателю славу. Все эти вещи, насколько в целом трогательна история, которую вы вынесли в само пространство и время с помощью образа Т. Дж. Эклберга и случайного взгляда, брошенного на небо, и море, и город, все это позволяет говорить, что вы воплотили в романе саму вечность».
Перкинс никак не мог выбросить из головы слова Фицджеральда о том, что тот никогда не считал себя «прирожденным писателем».
«О мой бог! Мастерством вы точно овладели, но для создания такой книги одним мастерством не обойтись», – говорил по этому поводу Макс.
«Ваши телеграммы и письма заставили меня почувствовать себя просто на миллион долларов», – отвечал ему Скотт из Рима. Писатель отмечал, что одобрение Макса для него куда весомее, чем одобрение любого из его знакомых, и что он признает справедливыми все замечания редактора.
Он приступил к переработке рукописи, начав с первой страницы, а точнее – с заголовка. Теперь он думал, что книга должна называться просто «Трималхион». Или просто «Гэтсби». Но затем, в течение нескольких недель Фицджеральд вернул тот заголовок, который очень понравился Перкинсу, – «Великий Гэтсби».
Сообщив эти новости, Скотт попросил Перкинса об одолжении – не мог бы тот положить несколько сотен долларов на его счет в банке и повысить аванс до пяти тысяч долларов? На эту просьбу Перкинс согласился, но признался, что его очень смутила другая: почему в этот раз автор запросил куда меньший процент с продаж, чем за предыдущую книгу? Скотт объяснил это тем, что таким образом хочет вернуть Scribners долг за последние два года. Макс выдвинул встречное предложение, и они торговались до тех пор, пока не пришли к компромиссу – пятнадцать процентов розничной цены (два доллара) за первые сорок тысяч экземпляров и двадцать процентов после. На тот момент деньги уже не были для Фицджеральда на первом месте. Они с Зельдой переехали в маленький и совсем не модный, но вполне уютный отель в Риме и планировали оставаться там до тех пор, пока он не закончит роман.
«Лекарство, которое вы предложили, может сделать “Гэтсби” идеальным», – писал Скотт Максу. Однако он выделил болезненную сцену в отеле «Плаза» и сказал редактору:
«Боюсь не вытянуть ее до нужного уровня. Слишком много я о ней беспокоился и теперь не могу пристроить туда реакцию Дейзи. Но все же я могу ее улучшить. Дело не в недостатке воображения, просто я инстинктивно сопротивляюсь тому, чтобы снова ломать над ней голову».
Он столько раз катал своих персонажей по дороге от Лонг-Айленда до города и обратно, подводя к сюжетному пику, что «не осталось никаких шансов вернуть свежесть, которая свойственна первоначальной задумке. В остальном у меня нет никаких трудностей, и я вижу свой путь так ясно, что порой замечаю даже те психологические зазубрины, на которых застревал раньше», – писал Скотт Максу. Полные правок письма Перкинса заставили его чувствовать себя так, словно он играет с читателем в нечестную игру. Он признался Максу:
«Я и сам не знал, как выглядит Гэтсби и чем занимается, и вы это почувствовали. Если бы я знал и хотел утаить это от вас, вы бы поразились тому, как я умею упрямствовать. Это сложная идея, но я надеюсь, вы ее поймете. Но теперь я знаю – считайте это пенальти за мою первоначальную неосведомленность. Другими словами, я хочу заверить вас, что собираюсь сказать о нем больше».
Для Фицджеральда имело почти мистическое значение то, что Перкинс представлял Гэтсби пожилым мужчиной, потому что фактически прототипом, на который он бессознательно опирался, был человек по имени Эдвард М. Фуллер, один из соседей по Грейт-Нек, а также его партнер по брокерской компании Уильям Ф. Мак-Ги, который после четырех судебных процессов был осужден за кражу клиентских вложений. Через месяц после получения Фицджеральдом письма Макса с правками он написал ему:
«Теперь, тщательно перебрав в уме все файлы, ознакомившись с делами Фуллера и Мак-Ги и заставив Зельду рисовать портреты до боли в пальцах, я уверен, что знаю Гэтсби лучше, чем своего собственного ребенка. Моим первым порывом после прочтения вашего письма было отпустить его и сделать ведущим персонажем Тома Бьюкенена (мне кажется, он лучший персонаж из всех, которых я когда-либо создавал; и, может быть, так, а может, и нет, он, а также… Герствуд из “Сестры Керри” – … лучшие персонажи в американской литературе за последние двадцать лет). Но Гэтсби все же крепко засел в моем сердце. Я носил его там очень долго, затем потерял, но теперь чувствую, что вновь обрел его».
Ф. Скотт Фицджеральд всегда считался самым лучшим редактором для самого себя, у него хватало терпения и объективности перечитывать собственные тексты снова и снова, устраняя все недостатки и совершенствуя написанное. Большая часть текста из черновика «Великого Гэтсби» была приведена в порядок, но окончательный блеск рукопись обрела только к моменту финальной правки. И хотя Фицджеральду пришлось частично урезать историю – он выкинул некоторые несущественные для главного сюжета сцены, включая и описание любви Гэтсби и Дейзи, – большая часть его работы представляла собой дополнение текста. Не считая шестой главы, которую Фицджеральд полностью убрал за ненадобностью, а затем полностью переписал в утвержденной версии, он уложился в двадцать совершенно новых страниц, которые в совокупности составляли около пятнадцати процентов новой версии текста. Это усиление было особенно ощутимо в работе, которую он проделал над отрывком, где описывалась внешность Гэтсби. В черновой версии устами Ника Каррауэйя, от лица которого идет повествование, Фицджеральд описал лицо Гэтсби в одном предложении:
«Он, вне всякого сомнения, был одним из самых красивых мужчин, каких мне когда-либо доводилось встречать: блеск темно-голубых глаз в обрамлении ресниц пленил своей незабываемостью». Фицджеральд перефразировал описание внешности юноши из рассказа «Отпущение грехов». Теперь, переделывая роман, Фицджеральд снова обратился к портрету Гэтсби и превратил простое наблюдение в главное впечатление, производимое персонажем:
