Ричард Длинные Руки - Король-консорт - Гай Орловский

Я чувствовал, что ноги едва слушаются меня, в теле дикая слабость, а в желудке пустота и тянущее чувство голода, словно не ел целую неделю.

Франк оглянулся, сказал в тревоге:

— Ваше Высочество, всего себя отдали?

— Дык шкуры спасали, — буркнул я. — Ладно, поворачиваем.

Он оглянулся на выбитые ворота.

— Но... как же... там паника! Можно все выгрести!

— Это не наше дело, — сказал я слабым, но твердым голосом, — я паладин, а не простой рыцарь, который стоит за своего господина, даже если тот последняя сволочь. А паладины — за справедливость...

— Ну дык...

— А кто здесь прав, — закончил я, — не знаю. Потому возвращаемся. Все, я сказал!

Глава 13

Обратный путь занял полдня: пока отыскали того сметливого мужика, пока сторговались, а он пригнал плот, Бобик и арбогастр не понимали, зачем эти сложности, что им река, но я указал взглядом на усталого коня Франка, сил не хватит доплыть еще и обратно, а нам пока не стоит раскрывать свои возможности, мы же скромные.

Но Франк молодец, бывалость чувствуется не только в его умении отважно встречать опасность, но и в житейской мудрости. Когда мы, оставив замок лорда Чедвика в покое, возвращались, он сказал со вздохом:

— Кто щадит преступников, тот вредит честным людям...

Я посмотрел на него с уважением.

— Ты прав. Но только мы не знаем, преступник ли Чедвик?.. И хуже ли будет крестьянам под его властью, чем сейчас под рукой старого лорда, ревнителя старых традиций и собственного суда по своему нраву?

Потому, как сказал Господь: не судите, да не судимы будете...

Франк пробормотал угрюмо:

— Мало ли что он сказал в минуту усталости.

Я переспросил ошарашенно:

— А что не так?

— А в другой раз, — пояснил он, — когда был бодрее, изрек, что не мир принес, но меч! И судить, сказал, всех вас, гады, буду без всякой жалости.

Я развел руками.

— Тогда возвращаемся поскорее. А то и эту отлучку засчитает нам в вину. Скажет, развлекались!.. Кстати, что с мандрагорой делать будешь?

Он сказал с восторгом:

— Это же такое сокровище!.. Сразу и не перечислить, что она может!.. Начиная с того, что Лия и Рахиль зачали от Исаака благодаря мандрагоре, Соломон с ее помощью клады находил для постройки Храма и умным стал, когда кусочек сжевал, но второй не стал, чтобы от большого ума не рухнуться, все бабы будут твои, а уж навредить может так, что никакой колдун не придумает...

Я поежился.

— Какая гадость.

— Гадость, — согласился он. — Если в чужих руках. Но в моих — можно!.. Ой, что там за... Ваша милость, это гигантские волки! Откуда, их в этих краях сто лет не было...

В его голосе прозвучало такое отчаяние, что я схватил лук и наложил стрелу раньше, чем рассмотрел этих волков. В самом деле громаднейшие. Не волки, а не знаю что, но волки. Франк выхватил меч и, пригнувшись, ждал нападения с тем выражением лица, когда твердо уверены в скорой гибели и хотят лишь продать жизнь подороже.

Я выхватывал стрелы, накладывал на тетиву и моментально отпускал, держа взглядом цель. Франк двигался все замедленнее, словно в плотной воде, но это значит, что я ускорился, руки двигаются с такой скоростью, что чувствую сопротивление воздуха, стало жарко, но эти твари все выпрыгивают из-за деревьев...

Как из-за стены донесся голос Франка:

— Их слишком много!

— Лезь на дерево, — велел я.

Он прямо с седла прыгнул на дерево, ринулся к ближайшему, взлетел до середины ствола со скоростью белки, а оттуда прокричал:

— А как вы, сэр?

— Мишени кончились, — ответил я и, выпустив еще одну стрелу, убрал лук за спину. — Это были последние.

Он крикнул с великой обидой:

— Так зачем вы меня... на дерево! Я штаны порвал...

— А чтоб смешнее, — пояснил я. — У меня такое странное чувство юмора. Для особо посвященных.

Волки усеяли собой поляну, еще больше мертвых тел на ее опушке, где закрыли серыми телами траву и прижали к земле кусты. Пока я осматривал тела, слишком крупные и массивные для рядовых волков, Франк кое-как слез с дерева. Штаны не просто порвал, а изорвал, но я даже не ржанул, беспокоят странные волки, что хороши именно для яростной схватки, но не охоты или жизни в стае.

— Где-то поблизости есть колдун? — спросил я.

Он ответил, запыхавшись:

— Нет. Но колдуны редко творят непотребства там, где живут. Эту стаю мог наслать тот, кто далеко за лесом.

Я пробормотал:

— Ничего, всех возьмем на учет, перепишем, установим повышенную ставку налога... Пару добавочных податей, чтобы колдовать было не сладко...

Он смотрел с недоумением.

— Ваше Высочество... А не проще ли на костер?

— Проще, согласился я, — что весьма и делаю. Народ любит праздники!.. Но все-таки народ должен работать. А колдуны — это наиболее головатая и неспокойная часть населения, то есть людей. Жечь их — интересно и приятно, но все-таки расточительно для экономики и народного хозяйства, что должно быть плановым и ориентированным.

Он раскрыл рот.

— Так как... жечь или не жечь?

— Жечь, — сказал я твердо. — Которые не сумели спрятаться. А кто поумнее, тот сумел, эти, как понимаешь, еще умнее. Их и будем переориентировать с бунта и непродуктивного мятежа на продуктивное сотрудничество с властью в моем исполненном благородства и внутреннего величия лице.

— А-а-а, — сказал он, — тогда понятно.

Интонация мне как-то показалась не той, переспросил с подозрением:

— Что понятно?

— Ничего, — ответил он честно и посмотрел преданными глазами, — вам попробуй повозражай! Вы же у нас умный, талантливый, решительный!

— Вообще-то, да, — согласился я скромно, — а еще и гениальный.

— Оно точно, — подтвердил он. — Я как погляжу, так и понимаю!

Смотрит с таким восторгом, что язык не повернется назвать дураком, потому что всем хорошо известно, что все, кому не нравимся, — дураки набитые, а кто от нас в восторге... тот, понятно, и сам умен, проницателен...

Ворота открыли, едва завидели нас, старший из стражей крикнул обеспокоенно:

— Вас целый день не было, старый лорд беспокоится!

Я оглянулся на Франка, он уже прикрыл корень плащом и делает вид, что погулять выходили, бабочек смотрели.

— Это мы аппетит нагуливали, — объяснил я.

Он хмуро ухмыльнулся.

— К обеду опоздали, теперь ждите ужина. Но вообще-то на кухне что-то да осталось, раз ваша собачка была с вами... Эх, опоздали!

Бобик, миновав линию ворот, пошел стремительными скачками и моментально исчез.

Я сказал Франку:

— Ничего, в моей комнате немного осталось. Пойдем, угощу.

Я быстро накрыл стол, не мудрствуя слишком, но все равно приятно смотреть на вытаращенные глаза и открытый рот при виде изобилия бесподобно приготовленного мяса, а когда попробовал вина, так и вообще сказал завистливо, что хорошо бы побыть старым лордом хотя бы сутки.

— А там можно и в ад, — закончил он неожиданно.

— Это зачем же? — спросил я.

Он поднял кубок ко рту и посмотрел на меня поверх края.

— Ваше Высочество, вас же не пугает?.. А за колдовство туда непременно, как говорит священник.

— Все верно, — согласился я, — но Господь всегда дает возможность загладить вину, исправиться, искупить... К примеру, какой бы плохой проступок ты не совершил, все равно ангелы ждут сто восемьдесят часов, давая тебе время осознать и постараться исправить содеянное. И если ты успеваешь, то твой грех вообще не заносится в список.

Он посмотрел на меня пристально.

— Кажется, догадываюсь... Но сто восемьдесят часов уже прошли... или пройдут после того, как вы спустились в склеп.

Я насторожился.

— А почему я должен спускаться?

— Двери открылись вам, — ответил он. — Я знаю, все об этом только и говорят. А раз открылись, вы все равно не утерпите... И либо ведьма вас, либо вы ее, но в любом случае на небесах вам засчитается победа.

— Но я же не успел...

— Да, — согласился он, — уж как пить дать, все запишут. Но потом можно и зачеркнуть! А сверху надписать, что для искупления сделано то-то и то-то.

Я криво усмехнулся.

— Хорошо рассуждаешь. Будто и не солдат.

— Я не родился солдатом, — ответил он мирно. — Просто как-то понял однажды, что можно жить не так тяжко, как получалось. И если опуститься до простого солдата, то в чем-то жить будет легче... В общем, какая-то помощь нужна?

Я пожал плечами.

— Вряд ли. Я сам не знаю, что будет.

Небо в страшных черных тучах, рваных и в зловеще ярких ямах, через которые пугающе пристально смотрит луна.

Я поежился, Франк ввалился в мои покои довольный, от него пахнет не только вином, но и ладаном, сказал с подъемом:

— Отец Коклепий клянется, что знает, как правильно нарисовать пентаграмму и как расставить свечи!

— Клясться нехорошо, — укорил я. — В самом деле клялся?