Идущий от солнца - Филимон Сергеев

– Ты хочешь сказать, что мы сами кого угодно ограбим?!

– Нет, мы с тобой не грабители. Они хотят, чтобы мы не думали о любви, которая еще жива в России.

– О какой?

– Бескорыстной, преданной, с верой в душе, и не только о любви.

– Ваня, посмотри мне в глаза. Ну, ну… Какой ты смешной сейчас. Настоящий патриот.

– Они хотят, чтобы мы не думали и о земле, на которой живем, и о наших угодьях, – возмущенно продолжил он. – По-моему, у них ничего не получится.

– Не знаю, Ваня. Может, и получится, – с грустью возразила Вера и тяжело вздохнула.

– По-моему, ты уже отравлена их философией.

– Естественно.

– Но это пройдет, Верушка, быстро пройдет. Это детская противная болезнь – корь или ветрянка – тело горит, но душу не задевает. Эти господа исполняют волю других, совсем закрытых от нас господ, о которых мы ничего не знаем, и, может быть, никогда не будем знать. Теперь это называется коммерческой тайной.

– Не будем про них, Ваня. Этих господ я знаю больше, чем ты. У меня их целая коллекция. А тайна, Ваня, это такая «мамка», которая никогда не исчезнет. А если исчезнет, то жизнь наша станет еще поганей. – Она положила свое ружье рядом с карабином Ивана, осторожно села в розвальни и, взяв его за руки, долго смотрела ему в глаза. – Ванечка, миленький мой, я начинаю понимать, что такое настоящая любовь, – тихо сказала она и положила голову на его колени. – До этого были просто увлечения, или сексуальные галопы в растяжку, или, может быть, погоня за новизной, я не знаю, но никакая роскошь, никакой рай, никакой супероргазм не заменит глубину твоих светлых искренних глаз, твоего чуткого отношения ко мне. Прости за высокопарные слова, но это так. Мне очень хотелось всего этого… Может, поэтому я меняла мужчин-наездников, как загнанная лошадь. Не найдя подходящего, я пустила в ход деньги. Все заработки в «элитном» доме, в казино, на телевидении, в кино были брошены на тряпки, отдельную квартиру, макияж. Три года я искала свое счастье, но тщетно, до мерзости тщетно. Только теперь я начинаю понимать, что любовь – это не сладкое, а горькое испытание взаимности. Поэтому, миленький мой, бог с ними, с коммерческими тайнами и с этими наемными ищейками, готовыми искать кого угодно, лишь бы им хорошо заплатили. Нам, Ванечка, надо сохранить нашу взаимную тайну, в которой совсем другой смысл. Радость моя, золото мое бесценное, дай я тебя расцелую и скажу тебе как на духу сейчас. Люблю тебя, сокол мой, за то, что ты есть! – Она опустилась еще ниже, прямо к его ногам, и не в силах справиться с собой, вдруг разревелась. – Пойдем отсюда, друг мой сердешный! Мне страшно. Нас двое, а их неизвестно сколько! Одних собачьих глаз больше десятка. Пусть Россия для них – Клондайк с русскими лабухами, которыми можно крутить как угодно, но эти господа наверняка с паспортами, может, даже с двойным гражданством, и знающие себе цену… А ты кто?! Бежавший из тюрьмы нищий зэк?! Призрак болотный, умеющий только читать звезды да стрелять наповал. А еще ты поэт, Ваня, за стихи которого раньше бы посадили, а теперь не сажают, потому что таких, как ты, в России теперь миллионы, и всех в тюрьме не прокормишь.

– Если всю Россию бросить в тюрьмы, конечно, не прокормишь, – неожиданно подхватил Иван и вдруг обнял свою подругу крепкими, пахнущими порохом и смолой ручищами. – Верушка, ты надежда моя. Я хочу, чтобы ты была счастлива со мной.

– И я хочу, Ваня…

– Прижмись ко мне крепче, сказка моя, тайна, никем не разгаданная. – Он прижал ее голову к своей груди и на несколько секунд застыл словно в оцепенении. Как и прошлой ночью, Иван вдруг почувствовал невероятный прилив сил, и руки его потянулись к ее нежной, еще по-юношески вздернутой груди, в которой сейчас было столько робости, трепета.

– Ваня, мой миленький, сладкий и очень сильный мужчина. – шептала она, закрыв свои воспаленные, уставшие от нежданных волнений глаза. – Я пытаюсь тебя понять и никак не могу. Ты красивый, умный, очень честный человек, пишешь стихи, даже трактаты, но почему ты прячешься от людей? Хоронишь себя? Почему?

Иван молчал.

Он глядел на восток, туда, где небо начинало чуть-чуть светлеть, и звезды, словно кем-то обогретые снежинки, таяли на глазах. Лицо его, только что вспыхнувшее от Вериной ласки, неожиданно помрачнело и стало бледным до неузнаваемости.

– Ваня, ну что ты молчишь?! Ответь мне!

Иван не отвечал. Губы его вдруг задрожали, лоб покрылся холодным потом.

Он не отводил взгляда от светлеющего неба, и глаза его тоже начинали вздрагивать и наполняться каким-то необыкновенным, удивительным светом.

– Я не знаю, как тебе объяснить, – наконец тихо, почти шепотом сказал он. – Если б люди научились читать человеческие сердца, то, прочитав мое, ты бы не задала такой вопрос. Ведь я, Верушка, вырос на земле совсем других отношений, других принципов, другого понимания любви, чести, свободы. Я не могу принять того, что происходит в обществе сейчас. Никак не могу. Этот фарс, это дикое невежество или насмешка над всем исконно русским, вековечным, самым сокровенным, эта несправедливость, которая обрушилась на меня с первых дней моей осознанной жизни, сразу перевернули, надломили мою душу. Я вырос среди тех людей, где за правду причисляли к лику святых, а за ложь лишали всего, даже жизни. Тюрьма углубила эти понятия. Сделала их острыми, необходимыми для моей судьбы. Когда я вижу перед собой бескорыстного, способного на искреннюю любовь человека, сердце мое раскалывается от боли и радости. Такие люди, словно светильники на моем пути. Они маяки мои, мой фарватер. Но сколько бед, горя и страданий пришлось испытать мне, прежде чем я нашел их. Их мало, но они есть. Остальные совсем другие. На небе миллиарды звезд, планет и прочих тел… Многие из них люди очеловечили, придумав астрологические календари, стараясь приобщить звезды к быту, к состоянию духа. Но я выбрал только одну звезду, других звезд мне не надо. Называется она Солнцем. Как это получилось, я расскажу потом. В брусничном суземье. Поднимись, Вера, а то простудишься. Сегодня мы будем встречать мою звезду вместе. – Он запрокинул назад голову и долго вглядывался в темное небо.

Вера поднялась на ноги и заметила, что лицо его меняется на глазах и становится таким же, как и полоска света на небе, – золотисто-светлым, радостным.

«Какие удивительные перемены происходят на лице ее любимого человека. Наверно, необыкновенная душа у него», – почему-то подумала она, и ей вдруг тоже стало светло, радостно, как будто она в первый раз надела его рубашку с золотисто-серебряными нитками.

– Я расстроила тебя своим вопросом. Прости меня, Ваня, – прошептала она. – Ты горишь весь. – Ей хотелось еще раз прижаться к его груди, обласкать его, успокоить, но она сдержала себя. – Не играй с огнем, дружище, – неожиданно строго сказала она. – У этих ищеек точные приборы, электроника. И кто бы они ни были: бандиты без чести и совести или законопослушные перевертыши, у них есть крыша, опора на власть. А у тебя что?! Солнце, карабин времен гражданской войны да ружье с петухами.

– Это не петухи, это курки.

– А если ищейки тоже знают про «черную дыру»?! Может, они уже вычислили нас и притаились, как опытные сутенеры. Вот обойдут стороной и схватят нас!

– Они схватят?! – неожиданно почти вскрикнул он, как будто его задели за больное место. – Эти новоявленные роботы! Да им, кроме эксклюзивных наград да животного секса, ничего не надо!

– Значит, и ты понял это, – со слезами на глазах согласилась с ним Вера.

– Горе той земле, на которой они будут хозяйничать, – никак не унимался Иван. – Клубы они превратят в секс-рынки, святые храмы – в бизнес центры. А совесть сделают рабыней подлости, лицемерия!..

– Успокойся, Ваня…

– Как я могу успокоиться, если это на самом деле так. Ты думаешь, почему рухнул Манхэттен?

– Я не знаю.

– А я знаю.

– Почему?

– Потому что в структурах американской безопасности тоже появились люди, которые работают сразу на несколько стран. Так называемые «кроты». В основе их службы не национальная идея – покончить с терроризмом и не бояться выходить на улицу, а деньги. Они сами помогли прорасти терроризму, забыв о чести, присяге. В результате чей-то шкурный интерес угробил тысячи людей. А у нас в Москве на Дубровке? То же самое. Наверняка кто-то знал или догадывался, что произойдет захват мирных граждан. И адрес, может быть, знал. Но людей купили, так же как и этих солдафонов по ту сторону болота. Такие люди готовы за лычку на погонах стрелять не только по Белому дому, но и по священным храмам родной земли! – Иван неожиданно затрясся, как в лихорадке, и руки его задрожали. В его фигуре было сейчас что-то демоническое и неистовое, похожее на фигуру Ивана Грозного с картины Репина.

– Да все это шушера, – никак не мог успокоиться он. – Пустотелые люди! Точнее, не люди, а жалкие, кем-то проплаченные роботы, без души, ума… Главное для них – не поймать меня, чтобы обратно посадить в тюрьму. Главное, Верушка, – отнять у меня бесценное богатство, о котором я тебе еще не говорил!