Заложник должен молчать - Анатолий Гончар

Прогремел новый выстрел, и на этот раз свинец ударил несчастного в правую коленную чашечку. Тот застонал и рухнул на землю. Вынужденно наблюдавший за этим Егор подумал было, что мальчишка снова промахнулся, но вдруг понял, что этот подросток – в сущности, еще ребенок – стрелял в колено пленника специально. Как порой слабые духом мучают несчастную кошку, так этот мальчик мучил, издевался над живым человеком. Новый выстрел раздробил приговоренному кисть правой руки. Раненый, не сдержавшись, вскрикнул. В толпе наблюдавших послышались смешки. В душе Красильникова вскипела злоба, он рванулся вперед, но стягивающие его веревки, будто сильные руки, обхватили худые плечи и вернули на прежнее место. Новый выстрел – и уже левая нога пленника оказалась раздроблена, но только в щиколотке. Больше истязаемый оказался не в силах сдерживать боль, и из его горла вырвался звериный крик. Егор закрыл глаза, поэтому не видел, как мальчишка прострелил лежавшему на земле, стонущему человеку пах. Его скорчило от боли, а мальчишка все не унимался – новый выстрел, на этот раз в живот, еще один, еще… Человек трясся, но его раны по-прежнему оставались не смертельными. По щекам чеченца лились слезы. Громко застонав, он что-то выкрикнул – смех среди собравшихся усилился. Пришедшие полюбоваться на казнь и теперь наблюдавшие за агонией веселились вовсю. Наверное, это могло бы продолжаться бесконечно, но Заурбек Умаров явно куда-то торопился. Он взглянул на часы, после чего повернулся к развлекающемуся мальчонке:

– Кончай его! – И рука главаря резким движением рассекла воздух.

Дико захохотав, мальчишка выхватил из-за пояса нож, подбежал к своей жертве и едва уловимым, почти небрежным движением перехватил пленнику горло. Кровь брызнула во все стороны. Продолжая смеяться, мальчик вытер нож о подол куртки убитого и со щелчком бросил его в ножны. Стоявшие вокруг одобрительно захлопали в ладоши, под их аккомпанемент двое самых «удалых джигитов» пустились в пляс. Наблюдавший за всем этим Егор заплакал, он мог не показывать своей слабости, но не хотел сдерживать слез, оплакивая стойкость погибшего и проклиная подлость и жестокость тварей, называющих себя «борцами за веру». Что это за вера, если она требует себе жертвоприношений? Кому поклоняется? Богу? Если да, то каков должен быть этот бог? С торчащими наружу плотоядными клыками? С рожками, венчающими звериный лоб?

Под одобрительные крики собравшихся мальчишка приблизился к главарю и почтительно протянул ему еще горячее от произведенных выстрелов оружие.

– Оставь себе. – Заурбек сделал широкий жест – «АПС» был далеко не у каждого полевого командира.

– Я буду носить его с честью! – гордо подняв подбородок, заверил Рустам, и Умаров одобрительно кивнул, похлопал мальчишку по плечу, после чего развернулся и, широко шагая, поспешил в глубь леса.

Глава 5. Заложник

Старший прапорщик Ефимов

Сцена казни проняла даже меня. И дело было даже не в самом убийстве, не в том, как все это происходило, а в том, что исполнителем, главным действующим лицом был мальчишка двенадцати лет от роду. Несколько раз палец сам собой тянулся к спусковому крючку, чтобы длинной очередью свалить устроивших подобное бандитов, но все время останавливался на полпути. «Чехов» было слишком много, чтобы рассчитывать на успех – я насчитал двадцать шесть, и это кроме тех, кто по-прежнему находился в охранении. К тому же еще неизвестно, сколько бандитов оставалось в схронах. Ведь не могли же все члены банды прийти сюда, чтобы полюбоваться убийством человека. Или могли?

Когда все было кончено и двое назначенных главарем боевиков потащили труп в лес, я вновь поднял бинокль. Первое, что попалось на глаза, – сияющее счастьем лицо мальчишки с расширенными глазами обезумевшего зверя. Счастливая улыбка и красная от человеческой крови кисть правой руки, которую он не спешил оттереть. Но «представление» уже закончилось, и боевики начали медленно расходиться. Я видел, как к мальчишке приблизился все тот же рыжий бандит. Они о чем-то говорили, но я не расслышал ни слова. Подойдя к привязанному к дереву заложнику, рыжий, смеясь, что-то сказал уже ему, затем улыбка резко спала с его лица, он развернулся и пошел прочь. А к заложнику подошли те двое, что притащили его к дереву. Судя по всему, на наше везение, казнь ученого откладывалась. Теперь можно было начать прикидывать различные варианты его освобождения.

Пока заложника отвязывали и уводили в кошару, служившую ему темницей, с запада снова подул ветер. Солнце, еще минуту назад припекавшее (даже сквозь листву скрывающего нас кустарника) мою спину, потонуло в серой пелене натянутой из-за горизонта тучи. Боевики еще какое-то время бестолково сновали туда-сюда, в том числе и рыжебородый. Затем «чехи» вроде бы успокоились, попрятавшись по своим норам.

Ветер усиливался. Теперь он уже шумел ветками, играл еще по-летнему крепко державшейся на деревьях листвой, свистел в прогалах между деревьями. Подставив ему лицо, я ощутил пришедшую вслед за ним влажность, и едва ли не впервые за все время пребывания в Чечне пожелал, чтобы начался дождь. А туча приближалась, безмолвно, быстро и вместе с тем величественно, ее высокие валы катили над окрестными хребтами. Вначале они добрались до зенита, затем понеслись дальше. Своими щупальцами туча уже почти добралась до противоположного края горизонта, когда наконец небесные хляби разверзлись и на наши головы обрушились потоки дождя. Снова наполз туман.

Тело пронзило холодом, но был ли это холод дождевых капель или по телу разлился первый отзвук необходимости скорого действия, понять оказалось сложно, да и не собирался я ничего понимать. Разницы никакой, если от холода – то скоро согреюсь, если легкий мандраж – то пройдет и сам.

– Пора, – повернувшись к ротному, одними губами произнес я.

– Давай, – так же безмолвно ответил он, и его правый глаз нервно дернулся.

– Все тип-топ, – поднял вверх большой палец Виталик, и я, сунув лежавший на земле бинокль в уже давно снятый рюкзак, пополз вперед, вниз. До дверей кошары метров семьдесят. Семьдесят метров – смешное расстояние. Семьдесят метров – сто шагов спокойным шагом. Семьдесят метров – сорок девять секунд пешком для взрослого человека, в полтора-два раза дольше – для пятилетнего ребенка. Семьдесят метров – вечность для ползущего по чужой территории разведчика, особенно если последние пятнадцать метров предстоит ползти по открытому пространству. Вечность, легко обрывающаяся в долю секунды, за время полета пули.

Я сполз к подножию. Как ни странно, но, когда меня перестало тянуть вниз и можно было не опасаться сверзиться головой о землю, сорвавшись по покатой поверхности, ползти стало гораздо легче. К тому же и чужого взгляда на какое-то время можно не бояться. Росшие здесь деревья и кустарники представляли собой вполне надежное укрытие, чего нельзя было сказать о последних предстоящих мне метрах. В конце концов, я дополз до крайнего кустика и остановился, чтобы перевести дыхание. Вариантов дальнейшего передвижения было немного – ползти не имело смысла, оставалось лишь либо быстро перебежать полянку и, открыв дверь, юркнуть во тьму помещения, либо, повесив на плечо автомат, степенно прошествовать по поляне и войти туда же все так же не спеша, с видом местного завсегдатая. Я выбрал второе. Если уж кто и наблюдает за поляной, то так и так заметит, а резкое движение всегда вызывает подозрение. Выдохнув, я скинул с головы капюшон и, подхватив автомат под руку, степенной походкой направился к дверям сарая. Потоки воды полились на мою так и не снятую с головы кепку. Пусть льются, пусть дождь идет сильнее и сильнее. Один шаг. Все спокойно. Второй, третий. Тишина. Четвертый, пятый… восьмой – треть пути пройдена. Еще несколько шагов, совсем немного, вот она, дверь.

«Уф!» – Дождь остался за спиной, и, войдя в сарай, я успел даже заметить, что крыша в кошаре совсем не протекает. В нос шибануло запахом некогда стоявших здесь животных. Так, а где же заложник?

– Чи! – по привычке вырвалось у меня. – Есть кто живой? – Глаза еще не привыкли к темноте, надо бы подождать, а не голосить на всю ивановскую, мелькнула запоздалая мысль, но что сделано – то сделано.

– Кто это? – Слова пленника в тишине и полумраке кошары прозвучали, как мне показалось, слишком громко.

– Тихо, свои! – Надо было действительно подождать, пока привыкнут глаза, и подойти к пленнику поближе.

– Я связан, – теперь уже тихо ответил мне хрипящий голос.

– Сейчас освобожу. – Я начал вытаскивать нож, чтобы перерезать путы, но остановился – послышалось или на самом деле по лужам зашлепали чьи-то подошвы? Так и есть. Хорошо бы заложник их тоже услышал и не ляпнул чего лишнего. Предупредить ни голосом, ни движением нельзя. Кто-то приблизился к двери, потрогал щеколду и негромко позвал: