Тайный суд - Вадим Сухачевский

А когда я его сама застукала с Вашей Любочкой, он врал, что там ничего не было, и крестился по-поповски, хоть и член ВКП(б).

А комната эта, Вы помните, получена мной еще до замужества, а он уже после в ней присоседился.

«Ну вот, – подумал майор Чужак, – все и решилось само по себе с этими лопухами. Теперь забота – обставить все покрасивше. Жаль только, больно рано решилось, теперь новых лопухов по-быстрому надо готовить под списание. Так, глядишь, самое опасное времечко-то и пролетит…

Да, неплохо сложилось! Всех зайцев – с одного ствола: и перед наркомом за героизм сотрудников можно отчитаться, и от лопухов контору прополоть, и Тайный Суд (не дай-то господь!) не потревожить…

Хороший денек, всегда б такие! Теперь можно и отдохнуть мал-мала».

– Эй, Любаня, подь-ка сюда!

Как учит товарищ Сталин, даже с полной победой социализма классовая борьба не ослабевает ни на миг, и в условиях этой постоянно обостряющейся борьбы смерть вырывает лучших из наших рядов.

…павшие смертью храбрых при выполнении ответственного задания Родины лейтенант государственной безопасности Иван Негорюев и сержант государственной безопасности Харитон Непомирайко…

Нарком Николай Иванович Ежов давно все и так знал из вчерашнего рапорта майора Чужака. Все было сделано без выкрутасов: одного выбросили в окошко с седьмого этажа, другого оприходовали ломом по голове.

А вот касательно орденов Красного Знамени – это Чужак перегнул. Иди знай, скольких он еще туда отправит, во вражью пасть, – на всех, поди, орденов не напасешься. И народный комиссар, вычеркнув ордена, внизу приписал: «Выделить на похороны каждого по 500 рублей», – и поставил свою наводившую ужас на всех врагов страны ершистую закорючку.

Глава 10

А был ли мальчик? (Кое-что о майоре Н.Н. Николаеве)

«А был ли мальчик? Может, никакого мальчика-то и не было?» Майор Н.Н. Николаев не раз задавался этим вопросом Максима Горького применительно к самому себе.

То есть даже, пожалуй, уже и не к себе, а к тому далекому мальчику, который, если он в самом деле когда-то и был, носил совсем другие имя и фамилию. Эти имя и фамилию если он и мог вспомнить, то лишь приложив немалые усилия. Забыть их было велено прочно и навсегда еще в далеком 1922 году, когда его под именем Синь Дзю забрасывали в Китай. Тогда даже гипнотизер из Главного разведуправления ВЧК над ним поработал: забудь, забудь, забудь. Но он, пожалуй, все же смог бы вспомнить, если бы постарался и если бы в том была нужда. Да только – зачем? Был, не был – какая теперь, в сущности, разница? Надо ли вспоминать?

Но, по законам природы, он, конечно, был, ведь из какого-то же, в конце концов, мальчика потом вылупился, как гусеница из личинки, тот восторженный юноша, который вспоминался уже легче.

Тот юноша сразу же влюбился в российскую революцию и бредил революцией в мировом масштабе; именно такие юноши тогда и нужны были разведуправлению. Уже в 1919 году произошла его встреча с товарищем Петерсом[5], который и предложил тому юноше раздувать мировой пожар вместе.

Согласился ли юноша? Да он был просто счастлив! Так гусеница превратилась в бабочку.

Помнит ли бабочка о своей жизни в виде гусеницы? Интересный вопрос!..

Первым наименованием этой бабочки стало китайское имя Синь Дзю. Потом она сменит много всяческих имен, пока не обретет нынешнее – Н.Н. Николаев (почему-то именно так, «Н.Н. Николаевым», даже в мыслях теперь называл себя майор).

Стать китайцем? Пожалуйста! В чертах юноши было что-то монголоидное, да еще профессор-хирург постарался: увеличил косину глаз и желваки на скулах – и чем вам не китаец Синь Дзю, родом из северных провинций, владелец обувной лавки в Харбине?

А что осталось в облике новоиспеченного китайца от того юноши? Да почти ничего, кроме разве белых зубов и зорких карих глаз.

Ну да все зубы ему выбили во время допросов в японской контрразведке. Впрочем, у нынешнего Н.Н. Николаева зубы тоже были белые, ровные – но только такие же, как сам Н.Н. Николаев, искусственные.

А от тех двух глаз остался только один – другой потерял в Сигуранце[6], куда его, румынского гражданина по фамилии Петреску (еще несколько взмахов хирургическим скальпелем – и чем уже не румын?), – куда этого самого Антонио Петреску, мелкого предпринимателя, забрали по подозрению в шпионаже. Вот один глаз после этого и вытек.

Мало кто знал, что на месте правого глаза у майора Н.Н. Николаева – искусно, за большие деньги сделанный для него в Париже протез. То есть не для Н.Н. Николаева, конечно, и не для Антонио Петреску, а для журналиста парижской «Le Figaro» Эжена Деню.

Вот этот самый Эжен Деню после некоторых событий и стал в конце концов материалом для изготовления из него майора Н.Н. Николаева. Потому что злосчастный Эжен Деню где-то прокололся и был заподозрен в связях с Коминтерном. Его адвокатам удалось доказать, что все это пустые наветы, но дело получило широкую огласку, фотографии Эжена тогда, в 1936 году, появились во многих газетах, не только французских, и в Центре решили, что больше данной бабочке ни по каким заграницам порхать нельзя, пускай отныне работает в Москве. Даже предложили самому выбирать, в каком отделе ему, новоиспеченному Н.Н. Николаеву, теперь работать.

К счастью, он не захотел больше работать по части разведки, а предпочел контрразведку. К счастью – потому что вскоре тех, кто был связан с разведкой, здесь, в Москве, начали методично отстреливать. Были расстреляны и Петерс, и Артузов[7], и Карахан[8], и многие, кто рангом пониже. Не обошла участь сия даже многих нелегалов, которых Н.Н. Николаев лично знал: их под каким-либо предлогом вызывали в Москву и здесь ставили к стенке. Из знакомых ему разведчиков, кажется, один только Рамзай[9] и уцелел, да и то лишь потому, что по вызову, на что-то сославшись, не прибыл в Москву.

Творилось нечто необъяснимое: ведь во всех странах мира берегут свою разведку как зеницу ока, а тут… Он, Н.Н. Николаев, как и тот ушедший в небытие пылкий юноша, по-прежнему горячо любил страну Великой революции, но понимал, что в ней творится что-то не то. Он искал для себя какие-то объяснения, и иногда казалось, что находил. Например, такое: разведка была тесно связана с Коминтерном, вот после расстрела Зиновьева[10] взялись и за нее.

Но тогда возникал вопрос: ну а Зиновьева (которого, к слову, Н.Н. Николаев терпеть не мог за крикливость и барские замашки), – его-то за что? Его показаниям на суде Николаев не верил, ибо хорошо знал, как такие показания здесь, на Лубянке, подчас добываются.

Хотел, понимаете, Ленина убить, убийство Кирова самолично готовил… Чушь!

И других, того же ранга, что и Зиновьев, – их-то за что?

Ну, допустим, за всем этим стояла высшая политика, с которой разведчик должен просто смиряться и принимать как объективную данность, не его это уровень; но простых людей, да еще в таком количестве, их-то – почему? Н.Н. Николаев дал для себя такое объяснение: во многом все потому, что в «органы» пробралось много всякого дерьма, наподобие работающего этажом ниже майора Чужака, или убиенного недавно старшего майора Буциса, или даже недомерка Ежова с его «незаконченным низшим»; вот это дерьмо и обстряпывает свои дерьмовые делишки, чтобы выслужиться да еще и помародерствовать при этом. Вообще, когда он попал сюда, в НКВД, воняло тут уже не приведи боже! Когда он, то есть Антонио Петреску, бежал из румынской тюрьмы – а для этого пришлось пробираться через выгребную яму, – даже в тот момент, кажется, воняло не так погано, как тут.

И если высшая политика не его уровень, то убрать дерьмо – уровень вполне подходящий для любого, кто не привык жить среди фекалий. Майор Н.Н. Николаев и не привык, и не желал.

И тогда он, используя свой опыт старого разведчика, начал втихаря собирать материалы на всех мародеров, так уютно пригревшихся здесь. Боже, сколько всего набралось! Даже для притерпевшегося к любому дерьму ассенизатора этого было бы многовато.

Взять, к примеру, Буциса и Ведренку. Мало того, что мародеры, занимавшиеся самым банальным грабежом, так оба еще, как оказалось, и извращенцы. А вот майор Чужак – тот просто мародер, но зато какого размаха!.. А другие-то, другие фигуранты!.. В общем, вляпался майор Н.Н. Николаев в целую кучу этого самого.

Теперь надо было решать, что со всем этим делать. Publier?[11] Ха-ха! Чай, не в Париже живем! Здесь и слов-то подобных не существует.

Положить папку с их делами на стол к Ежову?

Такая же глупость. План по посадкам они все выполняют, даже с лихвой, поэтому все их прочие художества наркома лишь позабавят слегка. Вот если бы в каком-нибудь троцкизме были замешаны… Увы, тут они как младенцы чисты.