Харбинский экспресс-2. Интервенция - Андрей Орлов

Один за другим раздались три тихих щелчка. Павел Романович пошарил рукой в чреве саквояжа.

– Нашли?

– Да. Вот.

Он вытащил небольшую стальную коробочку. Когда-то она была блестящей и гладкой, но теперь поверхность ее поржавела от речной воды. Один угол был смят.

Раскрыл коробочку Павел Романович не без труда. Наконец перед глазами предстали размокшая в кашу бумага и стеклянная крошка.

– Что это? – спросила Дроздова.

– Порошки в аптекарской бумаге. И растворы для впрыскивания. Как видите, все погибло.

– Здесь был морфий? – дрогнувшим голосом спросила Анна Николаевна.

– Да. Две или три ампулы.

– Может, что-нибудь уцелело. Дайте ваш саквояж!

– Бесполезно.

– Ах, да что же вы в самом деле! – Дроздова решительно забрала у него сак. Осмотрела внутри, потом шпилькой вспорола подкладку. – Посветите!

Павел Романович покорно взял со стены светильник, поднес ближе.

Некоторое время никто не произносил ни слова. Потом Анна Николаевна вскрикнула:

– Ой! – и отдернула руку. На указательном пальце выступила капелька крови.

– Прекращайте, – решительно объявил Павел Романович и потянулся забрать саквояж.

– Подождите… А вот… это что будет такое? – С этими словами Анна Николаевна извлекла на свет тонкую стеклянную трубочку. Зажав средним и большим пальцами, поднесла Павлу Романовичу прямо к носу.

Он немного отпрянул:

– Это? Позвольте… Вот так штука! Как же она уцелела?

– Неужто нашла? – поразился Сопов, до сих пор молча взиравший на происходящее. – Ай да медамочка! Вот что значит: охота пуще неволи!

Госпожа Дроздова немного вспыхнула при этих словах (что, впрочем, было незаметно из-за слабости освещения), а Павел Романович сделал вид, будто бы не расслышал.

– Так это морфий? – спросила Дроздова. – Не ошибка? Тут ведь нет надписи?

– Нет никакой ошибки. Я в свое время собственноручно готовил раствор и запаивал трубку.

– Тогда делайте скорей впрыскивание!

Павел Романович подавил вздох. Он прекрасно знал, что никакой морфий, никакое впрыскивание не спасут теперь ротмистра. И даже не облегчат существенно участь – потому что доза была совсем небольшой. Получится передышка часа на два, а после боли вернутся.

Но вслух он ничего не сказал и принялся готовить шприц.

Через пятнадцать минут все было сделано.

– Я, с вашего позволения, теперь полезу наверх, – проговорил Клавдий Симеонович, – а то уж больно здесь тягостно. Аж голова кружится.

– Разумеется, – ответил Павел Романович. – Да и все мы можем подняться. Вы, Анна Николаевна, тоже.

– Ничего, я здесь побуду.

– Пойдемте. Очень прошу. Вам теперь требуется передышка. А после я за ним сам пригляжу.

Во дворе Клавдий Симеонович заметно ожил.

– Как тут насчет пропитания? – спросил он, оглядываясь. – Я бы, знаете, не отказался подкормить организм чем-нибудь основательным. А то в бронированном поезде меня все больше чаем потчевали.

Анна Николаевна стремительно повернулась к Сопову:

– Как? Вы тоже путешествовали на «Справедливом»? Но ведь он погиб!

– Уверяю вас, нет, сударыня. Сей железный монстр целехонек. Да вот и доктор не даст мне соврать.

– Но как же?.. – повторила Дроздова. – Не понимаю.

– Мы все тут много чего не понимаем, – сказал Дохтуров. – Вы попросите Клавдия Симеоновича свою историю рассказать. Я уже слышал, а вам любопытно будет.

– Согласен, – Сопов кивнул. – Но не раньше чем познакомлюсь с местной гастрономией. Пускай даже и несколько однообразной.

– Хорошо. По правде, время у нас имеется, – сказал Павел Романович.

Сказал – и пожалел, потому что вышло нехорошо. Вроде как он дожидается смерти Агранцева, чтоб действовать далее.

Анна Николаевна это уловила.

– Ждете, чтоб он освободил вас? В этом и есть ваша правда? – Она кивнула в сторону подпола.

Дохтуров почувствовал раздражение.

– Сударыня, – сказал он, – вы который раз стараетесь подчеркнуть мою беспомощность как врача. Вам оттого легче? Что ж, извольте. Но ситуация такова, какова она есть. Мы по-прежнему в опасности. И если потребуется, я оставлю здесь ротмистра без колебаний. Он абсолютно безнадежен. В этом и состоит истина. Хотя допускаю, что лично вам она особенно неприятна.

В последней фразе был скрытый смысл. Не следовало этого говорить.

Дохтуров нахмурился. Ему хотелось сказать Анне Николаевне совсем не то. А так получилось, будто он отчитывает ее, словно классная дама провинившуюся гимназистку.

Но Анна Николаевна ничего не ответила и даже не посмотрела. Села на пол, уткнула подбородок в колени и стала глядеть в одну точку.

– …Да, девять жизней у кошки, – повторил Клавдий Симеонович, с сожалением оглядывая пустую миску.

Дохтуров подумал, что Сопов, будь он один здесь, непременно бы облизал посудину.

– Я как с обрыва-то в реку упал, так насилу и выбрался, – сообщил титулярный советник. – Понятное дело, вместе с котом загремел. Саквояжик в зубы взял, а корзинку бросил. Не пропадать же с ней, в самом деле. Выбрался на песок, отдышался. Побрел, значит, вдоль берега. И трех верст не прошел – вижу, плес. А на нем будто люлька качается. И что ж вы думаете?

– Думаю, это был наш незабываемый кот, – ответил Павел Романович.

– Точно! Как после такого в поговорки не верить?

– Почему ж не верить? Я вот поговорки очень люблю. Только вы по порядку рассказывайте. А то с пятого на десятое – Анна Николаевна и не поймет ничего.

С этим Клавдий Симеонович Сопов согласился. Устроился на полу поудобнее (мебели-то в фанзе вовсе не наблюдалось) и принялся повествовать далее.

Дохтуров краем глаза наблюдал за Дроздовой. Та сперва интереса к рассказу не проявила. Но мало-помалу увлеклась, а чуть погодя – ближе придвинулась.

Сопов, видя такое внимание, совершенно вошел во вкус. Говорил он длинно, с отступлениями и украшательством (как справедливо подозревал Павел Романович, нередко расходившимся с правдою жизни).

– Стало быть, хлысты вас и к железной дороге вывели, и вещички помогли донести? – недоверчиво спросил Дохтуров, когда титулярный советник умолк. – Может, еще и «Справедливому» семафорили? Чтоб после в блиндированный вагон под локоток подсадить?

– Зря насмешничаете! – обиженно сказал Сопов. – Я ведь едва не сгинул в этой дыре. А что одумались еретики – так Господь, стало быть, вразумил. Капитолина – она даже слезу напоследок пустила, – добавил он со значением и покосился на госпожу Дроздову.

Та спросила:

– Да, может, кормщик-то не знал, что вас отпускают? За его спиной сделали?

– Напрасно сомневаетесь, Анна Николаевна, – ответил Сопов. – Прекраснейшим образом знал. Я ведь с ним после еще разговор имел.