Бить или не бить? - Игорь Кон

Эмпирические данные о степени распространения в Англии телесных наказаний противоречивы. Судя по результатам большого исследования, проведенного министерством здравоохранения в 1990-х годах, телесные наказания детей, порой жестокие, в английских семьях часты. В целом такой опыт имели 91 % детей. Лишь 25 % младенцев до одного года матери никогда не шлепали, 14 % шлепали «умеренно», а 38 % – чаще, чем раз в неделю. Старших детей физически наказывают реже. Проведенный Национальным обществом по предотвращению жестокого обращения с детьми опрос 1 000 взрослых (апрель 2007 г.) показал, что 77 % взрослых считают, что шлепанье детей стало менее приемлемым, чем раньше. Хотя 41 % респондентов в последние пол года видели, как матери шлепают своих детей в магазинах, 93 % хотели бы, чтобы такие действия пресекались. В другом опросе, проведенном в Шотландии, 7 % взрослых признали шлепанье детей оправданным, 20 % прибегали к нему в последние полгода, а 36 % угрожали детям, что нашлепают их; однако 90 % респондентов сказали, что предпочитают «обсуждать» со своими детьми возникающие проблемы, не прибегая к силе.

Не вызывают восторга силовые методы и у детей. Согласно проведенному в 2000 г. обществом «Спасите детей» опросу 1 319 шотландских детей от 6 до 18 лет (анкета дополнялась несколькими фокус-группами), 93 % детей считают, что родители могли бы дисциплинировать их и без помощи ударов, а 76 % – что взрослые вообще не должны бить детей. Большинство детей считают, что шлепки и удары не столько сознательные воспитательные действия, сколько проявление родительского гнева, раздражения или стресса (http://www.endcorporalpunishment.org/pages/frame.html).

Прекрасная Франция

В странах континентальной Европы школьные телесные наказания «деинституционализировались» раньше, чем в Англии, но это тоже была долгая история.

В Средние века педагогические принципы по всей Европе были общими, их диктовала церковь. Так сложилось исторически: школы первоначально были составными частями монастырей и жили по тому же уставу. Дисциплина в них была очень строгой. Помимо надзора со стороны учителей, всячески поддерживалось и насаждалось взаимное доносительство учеников друг на друга.

Например, в школе Нотр-Дам, которой руководил Жан Жерсон, ученик грамматического класса был обязан донести на товарища, если тот говорит не по-латыни, а по-французски, лжет, ругается, недостойно или нескромно себя ведет, валяется по утрам на кровати, пропускает молитвы, болтает во время церковной службы. За недонесение наказывали так же, как за сам проступок. Львиную долю наказаний составляли порки. По мнению Филиппа Арьеса, их удельный вес от XIV до XVI в. увеличился, а сами они стали более жестокими. Если в XV в. розги использовались лишь для пресечения насилия и касались преимущественно младших школяров, то в XVI в. ограничения исчезают.

«Порка становится самым характерным “школьным наказанием”: именно этот эвфемизм используется для ее обозначения. Теперь розги предназначаются не только для младших, бедных и совершивших акт насилия. Отныне выпорот может быть каждый, независимо от возраста, вплоть до самых старших. <…> С начала XVI века розги применяются направо и налево, далеко выходя за рамки, предусмотренные уставом» (Арьес, 1999).

В иезуитских коллежах публичная порка осталась классическим школьным наказанием для учащихся всех возрастов и в XVII в.

«В анналах того времени можно найти множество примеров, когда молодых людей семнадцати-двадцати лет приговаривают к наказанию розгами, и это с учетом того, что мы знаем лишь о случаях самой вопиющей непокорности» (Там же).

Палочная дисциплина распространялась даже на принцев крови. Будущего Людовика XIII впервые выпороли в два года, в дальнейшем это делали регулярно. Его отец Генрих IV был добрым и любящим отцом, тем не менее он писал воспитательнице королевских принцев госпоже де Монглан:

«Я должен сделать Вам замечание: Вы не сообщили мне, что высекли моего сына розгами. Я желаю и приказываю Вам пороть его каждый раз, как только он проявит упрямство или непослушание, зная очень хорошо по себе, что ничто в мире не принесет ему столько пользы, как это. Я знаю по собственному опыту, что розги были мне очень полезны, потому что в его возрасте меня часто пороли. Вот почему я Вас прошу сечь его и заставить его понять, за что» (Hunt, 1970).

Эту практику не изменило даже восшествие Людовика на престол: 15 мая 1610 г. мальчик был коронован, а 17 сентября того же года «довольно жестоко высечен».

Подобно своим английским коллегам, французские гуманисты начали эту систему критиковать. По словам Монтеня, коллежи – «это настоящие тюрьмы для заключенной в них молодежи… Зайдите в такой коллеж во время занятий: вы не услышите ничего, кроме криков – криков школьников, подвергаемых порке, и криков учителей, ошалевших от гнева» (Монтень, 1954. Т. 1).

Розги, утверждает философ, приносят детям только вред и порождают ненависть, причем они особенно вредны для мальчиков, которые самой природой «предназначены к известной независимости» (Там же. Т. 2).

«Обучение должно основываться на соединении строгости с мягкостью, а не так, как это делается обычно, когда, вместо того, чтобы приохотить детей к науке, им преподносят ее как сплошной ужас и жестокость. Откажитесь от насилия и принуждения…» (Там же. Т. 1).

Столетием позже эту линию продолжил французский священник и педагог, святой Жан-Батист де ла Саль (1651–1719). В своей школе он не запрещает розги, но советует их не применять:

«Побои – это признание собственного дурного настроения или бессилия. Порка есть постыдное наказание, уничижающее душу, если даже она исправляет, что сомнительно, самый распространенный результат ее применения – черствость» (Арьес, 1999).

Главным оплотом телесных наказаний во Франции XVII – начала XIX в. оставались религиозные школы и училища. Вот как описывает такую школу (Вандомский лицей) в своей, во многом автобиографической, повести «Луи Ламбер» Оноре де Бальзак:

«Между учителями и учениками постоянно шла борьба, беспощадная борьба. Не считая крупных проступков, для которых существовали другие наказания, ремень был в Вандоме l’ultima ratio partum <…>. Нужно было подняться со скамьи и стать на колени около кафедры под любопытными, часто насмешливыми взглядами товарищей. <…> В зависимости от своего характера одни кричали, плача горькими слезами, до или после удара, другие претерпевали боль со стоическим спокойствием, но в ожидании наказания даже самые мужественные едва могли подавить конвульсивную гримасу на лице».

По мере секуляризации французского школьного образования, системные телесные наказания, типа ритуальной публичной порки, из государственной школы постепенно исчезли. Ослаблению учительского произвола способствовал также переход от интерната к экстернату: дневная школа, в которой дети учатся, но не живут, не является «тотальным институтом» и легче поддается внешнему, родительскому и государственному, контролю. В случае злоупотребления властью нередко возникают публичные скандалы, которые школьная администрация и церковь уже не могут замять.

Ослабление и даже полный отказ от физических наказаний не отменяют ни учительской власти, ни школьной дисциплины. Просто формы ее поддержания становятся иными (Сокулер, 2001). Как показал Мишель Фуко, физическая сила заменяется организацией пространства, где каждому индивиду приписано определенное место. Причем это не просто место, а одновременно ранг. Примером может служить организация школьного класса. Главной формой организации школьников в XVIII в. становится «выстраивание в ряд» – в классе, в коридоре, во дворе. При этом каждый ученик получает определенное место в зависимости от выполнения им любого задания; эти ранги устанавливаются изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год. Ученик постоянно перемещается из одной последовательности в другую. Место, занимаемое им в пространстве класса, соответствует его месту в иерархии знаний и способностей.

Приписывая каждому определенное место, школьная дисциплина делает возможным непрерывный контроль за всеми и каждым. Школьное пространство начинает функционировать как механизм обучения и одновременно – надзора, наказания или поощрения. Дисциплинарная власть контролирует не только пространственное размещение, но и время индивидов. Моделью опять-таки служили средневековые монастыри. В подтверждение Фуко цитирует предлагаемый распорядок дня начальной школы: «С последним ударом часов все школьники становятся на колени со скрещенными руками и опущенными глазами. После окончания молитвы учитель дает один знак, чтобы ученики поднялись, второй – чтобы они перекрестились, и по третьему они должны сесть за парты».

В другом школьном расписании, относящемся к началу XIX в., по минутам расписаны вхождение учителя в класс, звонок, вхождение детей, молитва, усаживание за парты и т. д.