Вечная тайна лабиринта - Дэвид Маккалоу

Давайте взглянем еще раз на Марра Mundi, гигантскую карту мира XIII века, хранящуюся в соборе Херефорда. Как уже говорилось в первой главе, карта — круглая и, как на большинстве средневековых карт, восток у нее наверху, запад — внизу, север — слева, а юг — справа. Если бы вы держали карту перед собой, проникая через западные ворота в Шартрский, Амьенский или любой другой лабиринтный собор, ее расклад был бы правильным: противоположная от входа стена собора выходит на восток, и точно так же напротив вас оказался бы восток на карте. И вход в лабиринт тоже был бы прямо перед вами. Если бы лабиринт сам был круглой картой, вы бы стояли у западного края мира, позади Геркулесовых столпов — Гибралтарского пролива. Посередине лабиринта — его центр, ciel, точь-в-точь как Иерусалим — центр карты. Прямо по курсу, в восточной глубине собора расположен высокий алтарь, в то время как на восточной верхней части карты — на краю мира — значится Эдем.

В средневековой географии запад — место мертвых. Выражение «двигаться на запад» и в самом деле использовалось в значении «умирать» довольно долго — вплоть до двадцатого столетия. На внутренних западных стенах церквей и соборов традиционно изображают сцены Страшного суда: Иисус, в роли судьи, посылает спасенных направо, а проклятых — налево. Жестокость наказания варьируется от собора к собору. Мозаики XII и XIII веков на задней стене базилики на острове Торчелло в венецианской лагуне изображают головы, части тела, зверски оторванные и горящие в вечном огне, и змей, проползающих сквозь пустые глазницы. А не так далеко, в Падуе, более гуманистическая фреска Джотто на задней стене Капеллы дель Арена изображает робкого грешника, прячущегося за деревом. Ну а шартрский Страшный суд — это и не гротеск, и не мягкое предупреждение: здесь он проступает на темных витражах большого окна-розы.

Человек, входящий в шартрский лабиринт, сначала двигается по направлению к ciel, затем вынужден повернуть налево (в направлении проклятых), потом — направо (к спасенным), затем снова налево, откуда уже рукой подать до больших круглых лепестков, окаймляющих центральный круг. Потом — опять с такой же быстротой — человека отбрасывает от цели, и, в силу особой структуры лабиринта, он словно движется все дальше и дальше от центра. Высоко над западной стороной (в области мертвых) человек видит, что в центре окна-розы находится фигура Иисуса: и Он здесь не на кресте (хотя в Шартре есть несколько изображений распятия), но показывает раны, нанесенные Ему во время Его пребывания на земле, — кровавые раны от гвоздей на ступнях и ладонях, рваный разрез на боку — от острия копья. Время от времени, по мере продвижения на восток, идущему на глаза попадается алтарь — место священников и Святых Даров, но все же большая часть пути лабиринта движется в направлении запада, через грешный мир простых людей. Слева и справа, на витражах, подаренных средневековыми гильдиями, изображены сцены повседневной жизни — люди торгуют обувью, подковывают лошадей. А с высокого круглого окна за судом наблюдают ангелы и апостолы — в то время как архангел Михаил (который, как считалось, еще и спускался к душам в ад) помогает судье Иисусу. Демоны гонят проклятых прочь с помощью орудий, которые американские фермеры назвали бы сенными вилами. Ад и сам зияет — как настоящий, широко раскрытый зубастый рот. Если лабиринт и в самом деле представлял собой средневековую карту мира, человек, идущий по нему, имел возможность посетить или пройти мимо любой страны, континента или острова. Ну и наконец, от самого удаленного от центра кольца тропа совершает резкий поворот (под прямым углом) в сторону востока, и после еще нескольких быстрых поворотов идущий по ней человек, отвернувшись от смерти и суда и обратясь к алтарю и вечной жизни, входит в круг (ведь и Иерусалим на Марра Mundi— тоже круг) Священного города, del, Нового Иерусалима — «матери всем нам», по словам святого Павла.

На протяжении долгого времени понятия «лабиринт» и «город» были тесно связаны между собой. А потом в нефах главных соборов Франции родилось такое понятие, как Град Божий.

Пять. Поле

Грандиозные французские церковные лабиринты могли служить образцами для подражания средневековым архитекторам и строителям. Но одновременно с их созданием под высокими сводами длинных нефов более простые лабиринты — из земли и камня — выкладывались прямо под открытым небом, не во Франции, а по всей Северной Европе, начиная от Исландии и Британских островов и заканчивая арктической частью России. И тут уже не шло речи ни о каком профессионализме. Деревенские ли жители, фермеры ли, пастухи, рыбаки или монахи, вдохновлялись ли они христианством, язычеством или фольклорными преданиями, — авторы всех этих «открытых» лабиринтов были любителями. Лабиринт был таким же привычным атрибутом английских деревенских лужаек или побережий шведских и норвежских рыболовецких городков, как в Америке — бейсбольный стадион. Для точности сравнения — раньше, еще до того, как поля для игры перешли в ведомство парковых учреждений или отделений Малой лиги[30], когда поля для игры создавались и поддерживались в порядке теми же, кто на них играл.

Если не брать во внимание основной принцип (обычно — вариации на тему традиционных критского или шартрского узоров), английские и скандинавские лабиринты очень разные. Английские торфяные лабиринты делались так: верхний слой почвы — дерн — срезали и удаляли, создавая, таким образом, узор. А скандинавские лабиринты устраивались с помощью камней — больших и маленьких, из которых геометрический рисунок выкладывался на поверхности земли. По сравнению с тщательнейшим образом вырезанным и прилаженным камнем церковных полов эти лабиринты невероятно хрупки. Без постоянного ухода лишенные дерна дорожки зарастают травой, а скандинавские камни с каждой весной все глубже уходят в землю. Да и сама забота об этих лабиринтах способна разительно изменить их размер и форму. Изображение в нефе Шартрского собора и после восьмисот непростых лет выглядит почти так же, как в 1202 году. Но ни один из сохранившихся наружных средневековых лабиринтов не дошел до наших дней в том виде, в каком его создавали. Чтобы сохраниться, все они вынуждены были подвергаться постоянной переделке.

Шекспир, который рос в относительно маленьком городке, был, вероятнее всего, знаком с торфяными лабиринтами. В его пьесах часто встречаются аллюзии на тему лабиринтов, но только в одном отрывке отчетливо и явно говорится непосредственно о британском торфяном лабиринте, и речь в нем идет о том, как легко может исчезнуть тропа под ногами. Это эпизод из первого явления второго действия комедии «Сон в летнюю ночь». Хотя Тесей, правитель афинский, является здесь одним из главных действующих лиц, о его приключениях в лабиринте Миноса на Крите ничего не говорится. Вместо этого речь идет исключительно о британских реалиях. Жалуясь на необыкновенно отвратительную погоду — еще одна британская традиция, — Титания, царица эльфов, говорит о лабиринте, который, вероятно, жителям XVI века был знаком не понаслышке. Она упоминает долгие недели ужасного дождя и сильнейшего ветра. Поля слишком грязны и для весенней пахоты, и для хороводов на природе[31].

Дерн, где играют в мельницу, затоплен.И лабиринты на лугах зеленыхЗаброшены и еле различимы.

Старый торфяный лабиринт на небывало пышной зеленой траве зарастает, всеми заброшенный. Слушатели Титании, очевидно, понимали, о чем она. Кому, в конце концов, охота бегать по грязному лабиринту под беспрестанным водопадом дождя?

«Сон в летнюю ночь», вероятнее всего, поставили на сцене впервые в 1595 году. Специалист по творчеству Шекспира Дж. Б. Харрисон отметил, что за год до того дождь шел чуть ли не все лето напролет, иногда за день выпадало по нескольку дюймов осадков, и так продолжалось с мая по сентябрь. Все, что успело вырасти, сгнило на полях. Летописи тех лет свидетельствуют о том, что подобная погода была здесь чем-то из ряда вон выходящим, а еще тогда же над Англией стояли ужасные туманы. Первые зрители, услышавшие монолог Титании, наверняка согласно кивали в ответ, вспоминая прошлогодние потопы, но точно так же знакомы они должны были быть и с тем, с какой легкостью можно потерять торфяной лабиринт в траве, если им не пользоваться. Да и с игрой в мельницу и зелеными лугами они были знакомы куда лучше, чем древние греки, к которым Титания по сюжету пьесы обращалась.

Интересно, что во многих частях Британии под верхним слоем почвы обнаруживался потрясающей белизны мел. Демонстрация таких меловых линий — древнее народное искусство англичан. За долгие века до того, как в здешних пшеничных полях возникли выстриженные особым образом круги, на склонах британских холмов стали появляться гигантских размеров рисунки из меловых линий. Самый старый из них — утонченно-абстрактная лошадь 360 футов в длину (некоторые предпочитают видеть в ней дракона), растянувшаяся поперек склона холма Аффингтон неподалеку от Оксфорда. Впервые о ней упоминается в записях XII века, но, возможно, она намного старее. Самая выдающаяся меловая фигура — это героических пропорций обнаженный мужчина, размахивающий палицей, — прямо настоящий Геракл — на склоне холма в Серн-Эббасе, графство Дорсет. Хотя можно купить себе открытку, утверждающую, что «Гиганту» полторы тысячи лет, вероятнее всего, он появился здесь в XVII веке. Есть и множество других меловых рисунков, среди которых — карта Австралии рядом с городом Бат, и все они были сделаны по той же технологии, что использовалась для изготовления торфяных лабиринтов, и каждые три-пять лет их необходимо было поправлять. Возможно, именно благодаря тому, что торфяные лабиринты воспринимались почти как живые существа, они нашли такое богатое отражение в народном творчестве. И хотя в XIX веке было принято у всех лабиринтов находить христианские корни (правда, тогда большинство из них называли «путаницами»), почти ни одна из историй не имеет ни малейшего отношения к Христу или церкви. Чаще всего ссылались на то, что все лабиринты были построены рядом с аббатствами, монастырями или другими христианскими учреждениями. В общем, это действительно так. Но в Британии Средних веков и Возрождения любая постройка располагалась недалеко от какого-нибудь места поклонения. И интереснее то, что от сохранившихся торфяных лабиринтов не ближе до церквей, чем до римских развалин — стен разрушенных крепостей и лагерей. На одном широко растиражированном рисунке изображены двое набожных монахов, которые, опустившись на колени, склонив головы и сложив руки в молитве, движутся по тропе торфяного лабиринта. Ее отчетливый узор, повторяющий рисунок церковного лабиринта в Реймсе, позволяет безошибочно угадать в этом лабиринте многократно описанный, но не доживший до наших дней внешний лабиринт в Ноттингемшире в Центральной Англии. Расположенный рядом с посвященными святой Анне источником и часовней 1409 года лабиринт был вспахан и разрушен в 1797 году. Рисунку очень подходит такой древний вид, но на самом деле он был сделан в годы правления королевы Виктории, и представление о том, что монахи «проходили» лабиринт на коленях, — не более чем гипотеза.