Классно быть Богом (Good to Be God) - Тибор Фишер

Но исцеление больных – человекоугодное дело.

Оно импонирует людям.

Самый простой способ вылечиться от болезни – это вылечится от болезни, которой не существует. Значит, мне нужен больной. Не мошенник, играющий роль больного. Потому что любое мошенничество чревато разоблачением. Мне нужен “честный” больной, который искренне верит в свою болезнь, и для которого исцеление станет подлинным чудом.

Убеждать человека, что он тяжело и смертельно болен – это жестоко и в общем-то непростительно. Но вполне допустимо, если объект убеждения – адвокат или банкир. Так что мне нужен не слишком высокоморальный врач, который сумеет уговорить пациента, обратившегося к нему с насморком или сыпью, сдать кровь на анализ. Разумеется, таким пациентом должен стать непременно банкир или кто-то, кто категорически неприятен врачу – и непременно мужчина. (Детей и женщин никто не трогает.) Результаты анализов будут неутешительными. Результаты повторных анализов подтвердят страшный диагноз. И вот тут в дело вступит таинственный аскет, порекомендованный доктором в качестве духовного наставника. И алле-оп! Надо будет еще раз спросить у Пройдохи Дейва о его знакомствах среди медицинских работников.

Я иду вниз, в общий холл на первом этаже, где две симпатичные девочки моют пол. Обе практические голые – на обеих надеты лишь микроскопические трусики от бикини. О таком повороте событий ты мечтаешь в шестнадцать лет, но в сорок с лишним уже прекращаешь мечтать, потому что теперь-то ты знаешь, что с тобой никогда не случится чего-то подобного, а если даже случится, у тебя все равно не получится этим воспользоваться.

– А вы тот самый святой? – спрашивает одна из девчонок.

Значит, мои старания не напрасны. Мне приятно услышать, что моя скромная персона излучает сияние святости, хотя в данный конкретный момент эта святость изрядно подпорчена тем, что я не могу оторвать взгляд от их голых грудей. Впрочем, девочки не смущаются.

– Сиксто много о вас рассказывал, – говорит другая. Если учесть, какую работу я выполняю для Сиксто, он скорее всего просто смеялся. – А вы правда спите на двери? Кстати, я Трикси, а это Патти.

Пытаясь сберечь свою святость, я ретируюсь к себе. Чуть позже, когда девчонки уходят – мне было слышно, как они уходили, – я спускаюсь на кухню, чтобы перекусить.

– Я только что встретил твоих уборщиц, – говорю я Сиксто, когда он появляется на кухне.

– Ага, зла на них не хватает.

– Почему?

– Я разрешил, чтобы Патти ходила сюда убираться. А она притащила с собой подружку. О подружке мы не договаривались.

Сиксто объясняет, что Патти – младшая сестра его девушки. И эта Патти уже несколько месяцев достает его слезными просьбами насчет порошка. Сиксто считает, что это не очень порядочно: продавать кокаин младшей сестре своей девушки. И тем более непорядочно – угощать просто так. Но Патти и вправду его достала, и он согласился отсыпать ей “сахарку” в обмен на работу по дому.

– Чтобы привить уважение к труду, – поясняет Сиксто.

Он никак не рассчитывал, что Патти приведет с собой подружку. Ему это совсем не понравилось. И еще меньше ему понравилось, когда девицы принялись раздеваться, чтобы не испачкать одежду.

– Я им сказал, чтобы они оделись. Я их очень просил одеться. Но нет. Им, видите ли, не хотелось испачкать одежду. А когда ты пытаешься воспитывать двух пятнадцатилеток с голыми сиськами, тебя просто не воспринимают всерьез.

– Им что, правда, пятнадцать?

Сиксто уныло глядит себе под ноги.

– И чего я вообще с ней связался? Оно мне надо? У меня тут не благотворительная организация.

Мне представляется такая картина: два десятка полуголых пятнадцатилетних красоток дерутся за право мыть пол в нашем холле, чтобы получить порцию снежка. Вся школа в полном составе толпится у наших дверей.

Когда тебе сорок с чем-то, ты уже не испытываешь горьких разочарований, в основном, потому, что давно успокоился и перестал ждать чего-то от жизни. Но меня не покидает тревожное ощущение, что на один шаг вперед приходится десять шагов назад. Девушка Сиксто не поймет, что когда ее младшая сестра мыла полы в доме Сиксто, в голом виде и под кокаином (а именно так его девушка все и воспримет, и никакие трусики от бикини не послужат Сиксто оправданием), это была дисциплинарная мера, призванная привить уважение к труду. За такое тут могут влепить срок до пяти сотен лет в тюрьме особо строго режима. Вот что бывает, когда ты пытаешься помогать людям.

По дороге к иерофанту я размышляю о том, что эти мои эскапады с белым порошком могут закончиться очень плачевно. Мне самому удивительно, что нас еще не арестовали. Сейчас пятница, вторая половина дня. Может быть, в полиции решили подождать до утра понедельника. Что я могу предпринять в этой связи? Ничего.

Мы встречаемся с иерофантом в общественном бассейне. Иерофант отслужил три срока действительной военной службы во Вьетнаме (больше было нельзя) и получает вполне приличную военную пенсию, так что он мог бы безбедно существовать где-нибудь на побережье, пусть и не на таком шикарном, как здесь, во Флориде. Жить в собственном трейлере, ловить рыбу и предаваться блаженному безделью. Но почти все свои деньги он вкладывает в церковь и работает на полставки кассиром в бассейне. Его энергия поражает, и особенно, если учесть, что его здешней зарплаты вряд ли хватает даже на газеты.

К кассе подходят три шарообразные дамы средних лет.

– А вы откуда? – спрашивает иерофант. Сразу понятно, что они не из Майами.

– Из Толедо, – отвечает одна из них.

– А как усердно вы молитесь там, в Толедо?

На футболке иерофанта красуется надпись: “Работай прилежнее – миллионы людей на социальном обеспечении рассчитывают на тебя”. На голове у него бейсболка. Кто-то носит бейсболки, потому что это модно. Кто-то – потому, что болеет за определенную команду. Иерофант носит бейсболку, потому что это практичный и недорогой головной убор.

К кассе подходит женщина с младенцем на руках. При ней – еще четверо малышей. Причем, двое из них совсем мелкие. Она очень бедная. Она целыми днями считает и пересчитывает гроши и прикидывает свои покупательские возможности.

– Привет, – говорит она. – У вас есть семейные тарифы?

Или, может быть, скидки для многодетных?

Разумеется, ни семейных тарифов, ни скидок тут нет. Эта женщина на грани отчаяния. Ей грозит полная нищета. Ее муж уехал на заработки за границу, и там внезапно скончался. Страховки, понятное дело, не было. Женщина осталась вдовой с пятью детьми. Она провела за рулем несколько дней, чтобы приехать сюда и немного развеяться. Остановилась с детьми у каких-то друзей, где им приходится спать на полу. Теперь мне понятно, почему в Библии так много фрагментов о проявлении доброты к вдовам и сиротам. Потому что это действительно ужасно. Ты понимаешь, насколько тяжелой и страшной бывает жизнь, но это не самое приятное знание. Оно не приносит ни пользы, ни радости. Ну, как будто ты наступил на собачью какашку. Хочется поскорее вытереть ногу Иерофант пропускает их всех за два детских билета. Я им горжусь.

– Каждый может сломаться, – говорит иерофант. – У каждого свой предел прочности, только его всегда определяют не правильно.

Кстати, вот что забавно: кто громче всех рассуждает о том, что надо заботиться о ближних и всячески им помогать? Самые закоренелые эгоисты! На работе мне приходилось общаться с представителями профсоюзов, и все эти товарищи – практически без исключения – были самыми жадными, самыми эгоистичными, самыми мерзкими из всех мерзавцев, с которыми мне доводилось встречаться. Вы бы видели, сколько они тратят денег! Остерегайтесь красивых слов о справедливости и братстве. Люди, которые громко кричат о готовности помочь, они только кричать и умеют. А такие, как иерофант – те, которые искренне убеждены, что человек должен рассчитывать лишь на себя и не ждать помощи от других, – вот они-то как раз и помогут тому, кто нуждается в помощи…

Я просыпаюсь с рассветом и усердно молюсь.

Молюсь за всех. Даже не за себя. Вот насколько чисты и усердны мои молитвы. Я молюсь каждое утро, я не стесняюсь просить у Бога, чтобы он сделал мир лучше. Потому что тот мир, в котором мы живем, повергает меня в тихий ужас. И я пока что не вижу никаких перемен к лучшему. В какой-то момент мне приходит в голову, что нас, наверное, много таких – тех, кто молятся Богу и обращаются к нему с той же просьбой, – и если бы молитвы имели какую-то силу, мы бы это заметили, правда? С другой стороны, если что-то не срабатывает для тебя, это еще не значит, что оно не срабатывает для кого-то другого. Если бы мне пришлось зажигать огонь с помощью трения, скорее всего я бы только натер на руках мозоли. Но у меня все равно оставался бы шанс на успех.

Завтрак приводит меня в чувство. Пончик вселяет уверенность, кофе бодрит и способствует твердости духа. Пришло время творить чудеса. Время лучиться божественной святостью.